Глава 17. Зеркало, что пора разбить. Часть 2 (1/2)

***Меринас впервые увидел леди Нарну лет с шестнадцать тому. Он был совсем ещё мальчишкой, только-только поступил подмастерьем к великому Гал Верено и впервые покинул столицу. Мама, провожая, причитала и охала, набила ему целую котомку пышных булок, которые он так и не успел прикончить прежде, чем очерствели. Папа же нахмурился и велел не подходить к леди Бейв ближе, чем надо: ведь она ведьма.

«Ведьма-ведьма-ведьма!» — билось в детском черепке всю дорогу по полноводной Кан. То ли тревожно, то ли в предвкушении — когда ты мальчишка, оно ведь и не разберёшь. «Ведьма-ведьма-ведьма!» — проговаривал он про себя, пропуская мимо ушей все хвалы, что мастер Верено отвешивал архитектуре Эмонрива. Ведьма… А на деле — просто угловатая и угрюмая девица с карими пуговками глаз и дрожащими пухлыми губами. Да, обряженная в чёрное и желающая похоронить погибшего брата по равентенскому обычаю. Но разве ж того достаточно, чтобы величаться ведьмой?.. Сплошное разочарование.

Мастер Верено не слишком почитал Праматерей и без проблем согласился вытесать посмертную маску с зеркалами внутри — отличную от тех, что делал обыкновенно. Зато верная Матушкам леди Селма — молодая жена дяди, на попечении которого Нарна находилась, — возмущалась и в истерике то грозилась вызвать из Деугроу жрицу, то жалела, что оба они, Нарна и её почивший брат, не жили во времена Минациса, когда всех миртсопоклонников жгли на кострах.

Селма была старше хорошо если года на три, происходила из мелкого рода, но строила из себя заботливую тётушку: призывала племянницу опомниться, говорила, что это она прогневала Праматерей, решив собрать ополчение из преступников, что только она сама виновна в смерти брата.

Нарна молчала, но щурилась так пронзительно, так глубоко въедалась тёмным взглядом в лощёное лицо, что и сейчас, спустя все эти годы, Меринас был абсолютно уверен: погибни вместе с истеричной Селмой хоть все её дети — всё равно не носила бы траур.

Так кого она оплакивает, раз прибыла ко двору в чёрном? Что она вообще тут делает? У неё есть просьба к королю на день дара жизни, или это какая-то странная игра?

Это из-за её визита голову раскалывает проклятое предчувствие? Наверняка из-за неё… Тьма.

Признаться, сначала он вообще не обратил внимание на слова Эминоры о Нарне. Эминора всегда говорила много и не слишком умела отделять главное от второстепенного. Её губы шевелились, огромные прозрачно-голубые глаза моргали так размеренно, что по ним было впору сверять время. Он слышал голос, но не разбирал слов. Думал о чём-то своём, и не мог ухватить крепко ни единой мысли.

Признаться, он не воспринимал всерьёз слова Эминоры никогда. Просто не видел смысла. Слухами с ним делились многие: без всяких договорённостей и поручений, просто чтобы выслужиться, — оставалось лишь сопоставлять и отбрасывать лишнее. От неё он редко узнавал что-то новое.

Не так важны Меринасу были и её изыскания, связанные с секретом Вайлер. Он прекрасно понимал, что выяснить это — весьма полезно, но едва ли возможно, пока та не прибудет во дворец. Мотивы не распознаешь по старым письмам, тем более, что написавший их верный друг, радеющий за благо короля и государства — всего лишь одна из масок настоящего генерала Фендара. Потому на деле единственная стоящая причина поручить это занятие Эминоре — отвлечь её любопытную и неугомонную натуру от всего, что могло доставить неприятности. Хотя бы пока не доставят Вайлер. А то… как там сама Эми сказала? Любой другой его союзник едва ли окажется кузиной Кукловода.

С Меринасом Вайлер по душам точно не заговорит. Зато с кузиной — хорошей кузиной, кузиной, которая написала «дядюшке» милое письмо, заверив в своём почтении, не дала нарушить его планы нерадивому помощнику и раньше времени убить короля… почему бы и нет? С Эминорой хотелось разговаривать. Она была слишком поверхностной и эмоциональной, чтобы ей не доверять.

С ней даже он чувствовал себя спокойно.

Эминора всё пыталась казаться хитрой и коварной, под стать той же Нарне, но на деле была открытой книгой. Все её чувства, стремления, желания, иногда казалось, что даже мысли, виделись, как на ладони… Праматери, да она ведь до сих пор не замечала, как закатывает глаза через каждые две-три фразы! Это позволяло обмануться, возомнить себя знатоком человеческих душ, вернуть иллюзию контроля. Хрупкую, правда. Меринас прекрасно понимал, что дело не в его проницательности, а в Эми, что только училась носить маски и при всём своём вздорном характере не способна была на настоящую подлость… По крайней мере, пока.

Возможно, и стоило иногда слушать её внимательнее: девушку воспитал господин Роак, она образованна, любопытна и, несмотря на свою поверхностность, совсем неглупа. Меринас никогда об этом не задумывался, но смерть Фендаров и впрямь казалась странной с учётом того, что у Архальда, как прямого потомка, не было никаких конкурентов в борьбе за наследство, а значит и причин избавляться от родственников. Да и заручиться поддержкой знатных родов через брак было здравой идеей, пусть он пока не видел в этом острой необходимости.

Жаль, сейчас гениальные идеи Эминоры лишь отвлекали от того, зачем он позвал её изначально: коль скоро к королю пожаловал последний королевский рыцарь, нужно было проверить слова Эстана Даллара, сказанные между приступами кашля, когда он решал, назначать ли её камеристкой.

Эминора похожа на Силетту.

Он заявил об этом после того, как на устроенной проверке знаний этикета та вздыхала, кривила губы, закатывала глаза, но на все вопросы отвечала идеально и книксен с реверансом выполняла безупречно.

— Похожа не внешне — лупоглазой карлицей она явно уродилась в отца. Скорее манерой: мимикой, жестами, походкой. Если не приглядываться — легко спутать.

— Вы, наверное, любили сестру.

— Любить этих высокомерных… кхм… дам только за то, что той же крови? Нет уж, Ваше Величество! Поверьте — не заслужили. Я рад, что они сгинули во Тьме до того, как мои девочки появились на свет! — сказал Даллар тогда и разразился громким каркающим смехом.

Но как бы лорд ни относился к почившим сёстрам, а было бы чудесно, будь Эминора и впрямь похожа на Силетту — и Вайлер, и генерала Фендара это хоть чуть-чуть, а сделает благодушней.

Меринас сильнее откинулся в кресле. Смежил веки, прислушался к неясной головной боли и несколько раз глубоко вздохнул в новой попытке уловить причину дурного предчувствия. Не вышло.

Тогда он открыл глаза и уставился на висящую на противоположной стене картину. В попорченной временем золочёной раме застыл кусочек ближней к столице деревеньки: милые в своей простоте домики, ровные заборчики из колышков, маленькие грядки, засаженные, почему-то, подсолнухом, аккуратные, словно подстриженные, редкие деревья. Культурно и прилизано. До раздражения. Абсолютно всё фальшиво.

В такие моменты хотелось верить в существование равентенского Преданного Бога с его посмертием, знать наверняка, что Файсул не исчез во Тьме, а мучается за то, на какие мучения обрёк Меринаса. Мучается за то, что запер со зверями в золотой клетке. За то, что отяготил ответственностью, которая не по плечу. За то, что отравил королевской кровью. За то, что, умерев, оставил в должниках.

Не будь этого долга, Меринас просто сбежал бы подальше. Люди, жаждущие власти — безумцы.

В дверь в очередной раз постучали. Сбросив наваждение, он сел прямо и принял скучающий вид. Приказал войти. Дверь открылась, но подходить посетитель не спешил: сделал шаг в проём, обозначив массивную фигуру, застыл и как-то рассеянно покосился через плечо.

Значит, и впрямь похожа. Хоть одна приятная новость.

Меринас кашлянул. Посетитель, спохватившись, сделал ещё один чёткий широкий шаг, а затем — простой, совершенно символический поклон.

— Сир Лайнел Харнет к вашим услугам, — представился он хриплым, будто больным, голосом. — Прибыл как сопровождающий леди Дореи Гариет. Если не собираетесь её слушать, прошу сказать сразу — путь в Фалику долгий, нужно успеть до темноты.

Сир Лайнел встал прямо и сложил руки за спиной, наконец позволяя хорошенько рассмотреть себя. Был он не слишком высокого роста, коренастый и довольно невзрачный: квадратная челюсть с небольшим заросшим подбородком прочно обосновалась на жилистой толстой шее, тёмно-русые с заметной проседью и неровной чёлкой волосы почти закрывали маленькие уши, сломанный в нескольких местах некрупный нос нечем больше не выделялся на лице, а далеко посаженные непонятного цвета глаза глядели из-под лохматых бровей спокойно и уверенно. Под не лучшего качества кольчугой легко угадывались широкие плечи, мощная грудь и выпирающий живот, какой часто появлялся у мужчин годам к пятидесяти.

Будь Меринасу снова двенадцать, он бы разочаровался, узнав, что именно так выглядит последний посвящённый рыцарь Олдленса. Но Меринас был взрослым и уже устал разочаровываться.

— Набиваете себе цену? Грозитесь уехать, несмотря на приказ?

— Не грожусь и не набиваю. Но если вы откажете миледи, не вижу смысла оставаться.

— Перед вами король.

— Не могу не заметить.

— Вы дали клятву, и я могу наказать вас за отказ.

— Вам я клятвы не давал, моя совесть чиста. Но вы в своём праве. Если нужно — наказывайте. Не скажу, что моя жизнь хоть кому-то дорога.

Меринас не знал, как реагировать на такую бескомпромиссную честность. Он много слышал об этом человеке: принципиальном, верном и хладнокровном — настоящем рыцаре, как из старых книжек, настоящем друге покойного короля — а потому даже не надеялся заслужить его верность. Только расспросить и взять клятву, что содержание разговора никто не узнает. Уж на это рассчитывать было можно — такие дают клятву загодя, а, дав, уже не нарушают.

Неловкое молчание затянулось. Меринас указал на стоящее чуть поодаль, боком к королевскому, кресло, но сир Лайнел вежливо кивнул и остался стоять на месте, ещё раз показывая, что не задержится дольше положенного.

— Говорят, вас два месяца продержали в остроге за разбой…

— Говорят, вы идиот, распутник и отцеубийца.

— Вы в это верите?

Лайнел устремил взгляд в пустоту, качнулся на пятках, беззвучно зашевелил губами, словно подбирая слова. Вздохнул.

— На идиота вы не похожи. Что до отцеубийцы… Файсулас был не лучшим королём. Хочется верить, если уж слухи правдивы, вы не знали о родстве. Да и ясно, что вы раскаиваетесь.

— Откуда же?

Меринасу не нравилось быть понятным — это раздражало. Да что там, это просто-напросто опасно.

Кто понятен — тот предсказуем. Кто предсказуем — тот уже побеждён.

Сир Лайнел сделал вид, что едкости не заметил:

— Письмо, что он послал перед смертью, составил он, но написали вы. Я узнал почерк, когда получил приглашение на встречу. Полагаю, в последние дни вы были рядом и исполняли его волю. Как-то не похоже на поведение хладнокровного убийцы.

Вопрос о распутности Меринас поднимать не стал.

— Значит, я не идиот и лишь наполовину отцеубийца… Если слухи верны, — подытожил и сложил пальцы у подбородка. — А что насчёт вас? Что же вам ввинили как разбой?

Лайнел позволил себе усмехнуться, но усмешка та получилась горькой и совсем бледной.

— Я пытался помешать варварам жечь деревню и по ходу дела сломал нос и челюсть некоему командиру Имо.

Меринас нахмурился, впиваясь в стоящего напротив человека подозрительным взглядом, но лжи так и не почувствовал. Лайнел говорил правду или искренне верил в это.

— Какую деревню? Деревню Гариетов, Фалику? Равентенцы туда даже не доходили.

Лайнел почесал бороду, отвёл глаза и зачем-то снова поклонился: торопливо и неловко.

— Это было в месяц Власти Аилэ. Леди Дорея всё расскажет: я уговорил её рассказать. Пожалуйста, обещайте выслушать на общем собрании.

Но Меринас не спешил соглашаться.

Слушать леди Гариет — последнее, чего ему хотелось, раз её привело дело подобного толка.

Сир Лайнел точно не врал, значит, завтра его госпожа доложит всему двору, как «гости» короля бесчинствуют. Бесчинствуют не против преступников, не против мятежников, что, по мнению того же советника Кинна, считается допустимым, ведь покусившиеся на священную власть достойны самого жестокого наказания. Нет. Бесчинствуют против мирных крестьян, что остались без лорда. А король бездействует целых… Праматери. Это же было два с половиной месяца назад, сразу же, как прибыли равентенские войска.

Она выйдет, расскажет, и… что ответить? Что это было по его приказу? Тогда точно не видать ему верности ни знати, ни простого народа. Даже когда равентенцы уйдут наконец — подобной жестокости ему не забудут. Да и Церок прекрасно знает, что приказа не было, ложь его насторожит. Снова сыграть в дурака: вышло, мол, недоразумение, нисы во всём разберутся? Церока это устроит. Но опять не устроит сира Лайнела. Да и леди Нарну, чьих родственников недавно казнили равентенцы.

Тьма! Вместо того, чтоб готовить спектакль, лучше бы леди Дора просто попросила аудиенции! Может, пригласить?

— Не будет ли вашей леди удобнее озвучить свою просьбу лично?

— Без свидетелей? Так удобнее вам, а не ей, — хмуро заметил Лайнел.

Ну, попытаться всяко стоило.

Меринас, глядя куда-то сквозь фальшивый пейзаж на картине напротив, сделал глубокий вдох.

Как ни крути, придётся делать выбор. Значит, предчувствие об этом голосит: что больше не получится отсиживаться, что ему больше не простят молчания?

В виски болезненно ударило: то ли утвердительно, то ли отрицательно.

Тьма с ним.

Меринас снова обратил внимание на посетителя.

— Буду рад видеть леди Дору завтра в тронной зале.

— Раз так, я к вашим услугам.

Лайнел вновь поклонился — на этот раз действительно уважительно.

Он ощутимо расслабился: морщины на непримечательном лице стали тоньше, напряжённые плечи опали, взгляд оживился, и, когда Меринас вновь указал на стоящее поодаль кресло, тот даже прошёл вглубь комнаты и наконец сел, уперев локти в бедра.

— Пока мне нужна от вас лишь информация…

— Пока?

Меринас лениво пожал плечами.

Раз уж последний рыцарь не имеет против него предубеждений, будет глупо не попытаться оставить его при дворе. Ту же гвардию попросить возглавить. Когда-то её составляли рыцари, а сейчас — избалованные дети торгашей, для которых статус дороже чести. Которые не пошевелились и не сказали ни единого слова, пока чужаки резали на площади их народ.

Меринас моргнул, отгоняя видение прошлого.

— Не цепляйтесь к словам. Я пригласил вас для разговора. Разговора, который должен остаться между нами.

Лайнел вдумчиво кивнул и, не поднимаясь с места, выставил перед собой заточённый в ножны меч. Меринас упёрся взглядом в резную рукоять.

— Клянусь клинком, дарованным мне господином моим Его Величеством Файсуласом II, что сказанное сегодня не покинет стен этой комнаты… — произнёс сир Лайнел, после чего отточенным движением вернул меч на прежнее место и упокоил расслабленные руки на коленях. — Так что вас интересует, Ваше Величество?

— Архальд Фендар.

Сир Лайнел мигом изменился в лице.

***Приспринг. 1-е Власти Бейтэ, второго месяца осени.

Меринас проспал.

Уснул прямо за столом, чудом не перепачкавшись в чернилах, и его пажи, кудрявые мальчишки лет восьми, всё никак не могли разбудить да и то — справились в итоге лишь с помощью двух подоспевших Киннов, портного, ювелира и ещё одного мастера по туалету.

Шея из-за неудобной позы болела. Веки его были чересчур тяжёлыми, а сознание, не до конца вынырнувшее из сна, никак не могло разобраться: наяву ли причитают и носятся по его покоям, впуская лишний свет, все эти смазанные люди?

Ясность внёс лишь пролитый на колени горячий шоколад. Но вместе с ясностью пришла и приглушённая головная боль, что всегда сопровождала пока не сбывшееся предчувствие. Прекрасное начало дня, правда?

Меринасу абсолютно точно не нравилось быть королём. Он чувствовал себя так, будто бросал камешки в ров, в надежде вызвать шторм в Алом море.

Ему десятками приходили прошения и донесения, и всё одно: не те, что были нужны. Некоторые лорды не отвечали ему месяцами, а их родственники и вассалы при дворе лишь разводили руками.

Совет, собираемый каждый день, не оправдывал своего существования. Пусть эти «лорды» теперь, когда при дворе появились другие люди, немного ожили, а многие даже протрезвели, толку от них больше не стало. Им давалось не так много поручений, но и те не выполнялись как следует.

Пухлый и румяный лорд Лейс, будучи казначеем, так и не разобрался с введёнными прямыми налогами. Горбатый и чрезмерно спокойный Уипет не мог сказать сколько людей и где собрано Фендаром, простоватый лорд Плейт — не имел даже идей, как пресечь кражу зерна, а нелюдимый лорд Чейс так и не соблаговолил выйти из дворца и осмотреть городские стены. Каждый, оправдываясь, указывал на другого пальцем: не составил смету, не выделил охрану, и вообще, почему работает меньше, чем остальные?

Иногда советнику Кинну удавалось призвать их к порядку. Если и не ему, так одному из его средних сыновей, что всюду сопровождал отца, — смурному, плешивому, усатенькому и тощему, как жердь. Но вчера эти миртсовы дети совсем не желали угомониться. Голова от них и так всегда трещала, а уж когда находило проклятое предчувствие — терпеть становилось невыносимо. Потому Меринас осёк их сам и приказал Киннам позвать ниса Дайнара.

Это, конечно, могло создать проблемы в будущем, но если уж решил использовать Фендара против равентенцев, то и использовать равентенцев против Фендара сами богини велели.

Молчание повисло уже на этапе приказа, а уж когда в неоправданно просторном и роскошном зале для совещаний зажглись жёлтым огнём звериные очи — лорды и вовсе впали в боязливый ступор.

Нис Дайнар встал так, чтобы все точно видели — уверенно, прямо, своей облачённой в чёрный доспех массивной фигурой отбрасывая на узкий стол и собравшихся за ним такую же чёрную тень. Некоторые уставились на короля почти с укором. Зачем, мол, он тут нужен?

Самого равентенца, судя по всему, ситуация крайне забавляла — губ не покидала снисходительная усмешка.

— Вы служите Мылту, лорды? — громом раскатился по залу его бас. Те переглянулись, не без толики подозрения. — Служите. Пока споры, брёх — он будет готов. Придот с войском — тих, сыт, чрез бреши в стенах. Солдаты сожгут ваши дома и лавки, сберут золото, возъмут жён, дочерей… И вас. Не готовы же — будете ждать с голым задом. Вот и готовтесь. Не хотите к бытве — так к встрече гостей, — он несколько раз очень многозначительно ударил ладонью по бедру, заставляя бряцать защитные пластины, после чего отрезал: — Dalglom-tay.

Лорды, что по большей части не знали рависа, обменялись непонимающими шепотками.

— Месяц на что, нис? — аккуратно переспросил Лейс.

— Подготовиться. Десять дней бездействия — порка в тронный зал. Двадцать — перед дворцом. Тридцать — кол.

— Какой кол?

Нис Дайнар впервые задумался.

— Осина, наверно.

Переговоры стали громче и оживлённей. Лорды снова с надеждой косились на короля, но Меринас лишь пожал плечами: сами, мол, довели до такого.

— Его Величество Файсулас отменил смертную… — начал было лорд Плейт с несвойственным ему гонором, но был прерван ударом бронированной ладони по столу. Плейт дёрнулся так, будто ударили его самого.

— Файсул сдох, — заявил Дайнар. Указал на Меринаса: — Он ваш корол. Доступно? Делайте. Месяц пошёл. — Он стал загибать пальцы: — Unc… Tunc… Fec…

Заскрипели стулья. Лорды шумно повскакивали с мест и двинулись к выходу, недовольно косясь через плечо.

Уже через мгновенье зал опустел. Нис Дайнар неодобрительно осмотрел оставленные бумаги. Тряхнул черноволосой головой.

— Это решит только одну проблему, — предупредил он на равентенском. Эхо превращало и без того непривычные слова в совсем зловещие. — Но они не управленцы — работать всё равно будут плохо. Нужно либо поменять всех, либо назначить толкового председателя. Верного лорда, который точно не встанет за Презренного, из этих ваших… — поморщился, вспоминая. — Пырво-родных. Чтобы авторитет был. Эти ведь все мелочь, да?

Меринас кивнул.

Дайнар был опытным политиком и всегда давал хорошие советы. Жаль только, что совсем не заслуживал доверия.

— Менять председателя нельзя, нис. Со времён первых королей совет возглавляли Кинны. Это традиция.

— Кинн даже не помнит их по именам. Утром он назвал меня Вларом. А Влар был советником гераниса сорок лет назад.

Меринас кивнул снова, давая понять, что благодарен и всё примет к сведению.

К списку проблем, таким образом, добавился крепчающий маразм старика Кинна и поиск кого-то на его место — будто и без того было мало.

Отужинав в излишне многочисленной и шумной компании придворных, Меринас решил обдумать разговор с леди Дорой. По старой привычке подготовил для этого бумагу с чернилами — письменно речь всяко составлялась легче.

Один лист ушёл на то, что может сказать сама леди Дора. Второй — каких действий от него может потребовать. На третьем он набросал четыре варианта ответа… Три с половиной, точнее: четвёртый оказался не дописан, а что в нём предполагалось, теперь было не вспомнить. Благо, хоть то, что он придумал для беседы с леди Нарной, не забылось.

Его побрили. Ему завили волосы. Натянули бриджи и узкие, будто чулки, сапоги из тонкой мягкой кожи. Затем поверх камизы один за другим водрузили слои роскошного наряда — длинный приталенный парчовый камзол с сотней, по ощущениям, пуговиц, составленный из чеканных звеньев пояс с мелкими топазами, бархатную мантию с вышитыми золотой нитью и бисером розами.

В конце осторожно, будто оно могло рассыпаться от грубого прикосновения, ювелир достал из коробки и передал младшему Кинну оплечье, густо инкрустированное рубинами, изумрудами и бриллиантами.

Драгоценные камни легли на ключицы удушающей тяжестью, с недосыпа и непривычки заставив пошатнуться. Меринас инстинктивно положил на них ладонь и поморщился. Портной принялся чётко и споро прилаживать оплечье к остальному наряду.

Ювелир же, чрезвычайно резкий и подвижный для своего преклонного возраста прилизанный мужчина, принялся взахлёб рассказывать об украшении, видно решив, что король то ощупывает.

— Там королевский герб, Ваше Величество! Этот орнамент создали для Минациса ко дню его второй коронации, потом переделали для Хайдина III в честь его победы в гражданской войне. В последний раз его должен был надеть дед Вашего Величества Виндераль, чтобы отпраздновать победу в войне со Снежными… — ювелир запнулся.

— …но потом он заключил с их царём позорный мир, вот и не надел. Забавно, благодарю за урок истории.

Портной закончил свою работу и, отступив, склонился в низком поклоне. Казалось, за это время оплечье потяжелело на четверть.

Но оно и ясно. Минацис и Хайдин были великими воинами, тренированными бойцами, а он разве что палкой в детстве размахивал, представляя, что это меч.

Пажи, повинуясь жесту старого Кинна, придвинули ближе и развернули большое зеркало в громоздкой витой оправе.

— Всё как вы хотели, вы всем довольны, Ваше Величество? — заискивающе поинтересовался лорд Кинн, заглядывая через плечо.

Меринас вгляделся в отражение. Прищурил один глаз. Открыл. Прищурил второй.

Доволен он точно не был. Фигуру по ту сторону зеркальной глади он не воспринимал как себя. Не воспринимал даже как человека, скорее, как произведение искусства, картину, наподобие той, что висела в читальне. Фальшивку, которой должно вызывать не раздражение, а восхищение. Но сейчас образ не сходился, не впечатлял. К безупречному наряду не подходило бледное и уставшее лицо.

Меринас обернулся к советнику Кинну, но тот уже понимающе кивнул и трижды громко хлопнул в ладоши. Явился новый помощник — тоненький, длинноволосый, лет двадцати. Парень приблизился, торопясь и оттого путаясь в свободных, явно непривычных блёкло-лиловых одеждах, мельком, стыдливо глянул на короля и рухнул у его ног в поклоне.

Меринас отшатнулся.

— Похвальное почтение! — сказал и брезгливо, двумя пальцами, похлопал юношу по плечу, желая прекратить фарс.

Лорд Кинн помог тому подняться, сам, по всему, едва не надорвавшись — придворные дёрнулись, готовые, в случае чего, подхватить.

— Это Седрик, мой внук… Правнук, точнее! Очень талантливый юноша! Вы же, конечно, помните росписи в холле моего городского дома? Его работа! Очень, очень талантливый!

Меринас покосился на коробку, что Седрик бережно прижимал к груди. Захотелось скривиться, но он лишь махнул рукой.

— Мне всё равно. Толку, что он пишет фрески, если пришёл красить лицо?

Старый Кинн запричитал, что Его Величество прав, принялся подгонять родственника жестами, а парень просто промолчал, будто не услышал или совсем не был тронут.

Работу он выполнил скоро и точно: прикосновения кистей почти не ощущались. Закончив, отступил к прочим праздно ожидающим.

Меринас снова обернулся к зеркалу. Почти незаметны стали синяки. В рамке из тёмных линий выделились глаза. Чётче обозначились скулы и брови, придавая чертам мужественности, но без перебора, чтобы не сделать их грубыми. Теперь всё было правильно, безукоризненно.

На чужом фарфоровом лице напротив расцвела ненастоящая улыбка.

— Лорд Кинн!

Старик по-птичьи встрепенулся. Достал из резного ларца последнюю деталь наряда, что смотрелась чужеродно в его по-стариковски трухлявых пальцах, и водрузил на склонённую голову. Камни на короне сверкнули, заставляя прищурится. Присутствующие придворные восхищённо заахали и пожелали королю долгой жизни.

Пора!

Будто в насмешку, напомнило о себе головной болью предчувствие, но Меринас лишь улыбнулся ещё шире, поворачиваясь к собравшимся.

— Всё замечательно!.. Ну, идёмте? Не дело заставлять подданных ждать! Правда ведь, почтенные лорды?

С ним, конечно, никто не поспорил.

Пажи подхватили полы мантии, подарив хоть какую-то подвижность. Гвардейцы распахнули двери. Большая часть придворных откланялась и удалилась по мелким своим делам. Сопровождать короля, как и предписано, остались только Кинны да пара гвардейцев.

Меринас недовольно обвёл взглядом ставшие незнакомыми дворцовые своды.

Ему абсолютно точно не нравились приёмы.

Гомон высокородных гостей, заполонивших тронный зал, растекался по коридорам Гранитного дворца, смывая обычную для них уютную тишину. Он не слышал толком своих шагов. Он чувствовал себя в ловушке, когда зажигали все свечи. Свет обнажал всю красоту и уродство древних каменных стен, не оставляя место фантазии, как бы говоря: от чужих глаз ничего не спрятать. Следи за каждым словом, за каждым жестом, за каждой гримасой — предательское пламя не простит ошибки.

Неуютно и душно.

Долгий день меж тем только начинался. После завтрака и облачения надлежало выйти к народу, прошествовать в тронный зал, принять от всех дары и выслушать просьбы, если те имеются, а потом бессмысленно и беспощадно пировать.

В общении с людьми хоть толк имелся, что бы там ни думал лорд Кинн.

Двери балкона, выходящего на площадь, протестующе заныли. Дорогое дерево давным-давно рассохлось, проржавевший замок пару дней назад так и вовсе пришлось сбивать молотом — никто не открывал его лет этак семьдесят. И, по мнению, Кинна, лучше бы не открывали и сейчас. Когда Меринас заявил, что было бы гораздо проще, пройди коронация здесь, тот заявил, что гораздо проще было бы не выходить к простолюдинам вовсе. Никогда. Не их, мол, это дело, что во дворце происходит.

Покосившись на короля с немым вопросом — не передумал ли? — старый Кинн первым шагнул в проем, сопровождаемый парой гвардейцев. Недовольно сморщился — солнце, даром что осеннее, оказалось ещё безжалостнее, чем дворцовые свечи, а люди внизу не шумели даже, а будто просто орали.

Он прошаркал ближе к балюстраде. Раскинул руки, что из-за длинного свободного кроя одежд напомнило больше взмах крыльев.

Крики поутихли.

— Добрые горожане! Славные олдиты! Сегодня в честь своего дня дара жизни Его Величество Меринас Первый, кровь от божественной крови, пожелали к вам обратиться!

Лорд Кинн отошёл, и Меринас поспешил занять его место.

Под сапогами шуршало и скрипело. Мозаика, некогда изображавшая королевскую розу, от времени раскрошилась, посерела и поросла мхом — кто-то из пажей ойкнул, споткнувшись. Солнце не только слепило, но и опаляло на контрасте с вечной дворцовой прохладой, делая роскошный многослойный наряд ещё неудобнее.

Меринас окинул толпу взглядом.

Людей было меньше, чем в день коронации, и вели они себя вполне пристойно: переговаривались, но слушали, тянули шеи, козырьком прикладывали ко лбу ладони и щурились, силясь получше разглядеть фигуры на балконе. Разве что, пальцами показывали на короля, но это явно не со зла — угрозы в этот раз совсем не чувствовалось. Суровые лица горожан выражали по большей части любопытство, нетерпение, удивление или даже восхищение, особо заметное у детей.

Меринас улыбнулся.

Лорд Кинн неправ. Король не должен вечно прятаться, не должен быть постыдной тайной, скорее и впрямь божеством, снизошедшим до людей. Ярким, сверкающим, безупречным… Как геранис для равентенцев.

— Друзья! Разделите со мною радость! Поешьте и выпейте за моё здоровье!

Повинуясь приказу, из дворца на площадь вышли слуги с тележками, гружёнными хлебом и бочками сидра.

Молодая и особо нетерпеливая часть толпы вновь подала голос и рванула было к ним, чтоб уж точно не остаться с пустыми руками, но опасливо отступила: за каждой тележкой шло по вариру в полном доспехе.

— Да здравствует король! — проорали слуги, когда выстроились в определённом равентенцами порядке.

— Да здравствует король! — откликнулся народ вразнобой.

Меринас улыбнулся им ещё раз напоследок, помахал рукой и вернулся в благодатную прохладу. О возможной толчее и драках он не волновался — что-что, а навести порядок равентенцы умели.

Неожиданная боль заставила скривиться.

— Лорд Кинн, не знаете, есть ли какое действенное средство от болей? Когда предчувствие находит? — спросил наконец то, что давно хотелось.

Кинн, даром что жаловался на память, с ответом нашёлся мгновенно:

— Отчего же, отчего же, Ваше Величество, знаю. Есть целых два: отречься или умереть.

Его сын, что до того тихо ступал поодаль, кажется, хохотнул, и старый лорд, всласть побрюзжав, отослал его прочь. Оно и правильно: Меринасу слова советника смешными не показались. Скорее уж совсем безнадёжными.

С третьего этажа на первый они спускались полчаса точно. Король вышагивал мягко и мелко, боясь запутаться в длинных полах мантии. Пажи семенили следом. Советник Кинн кряхтел сбоку. Былые короли косились на эту процессию из громоздких золочёных рам с интересом и неодобрением.

— Его Величество Меринас Первый! — объявил наконец глашатай.

Тронный зал затих на мгновение, чтобы уже через миг наполнится шелестом одежд. Знать и уважаемые горожане склонились в глубоких поклонах и реверансах, ожидая пока король нарочито лёгкой походкой и с неугасающей улыбкой прошествует к престолу.

Он встал лицом к подданным. Мальчишки-пажи старательно расправили подол мантии и отступили в тень. По обе стороны встали гвардейцы. Из-под ближайшего свода бесшумно вынырнул нис Дайнар, не изменяющий своему ядовито-чёрному с алым доспеху, и притопал нис Церок, сегодня увешанный, помимо обычного своего кулона, что полагался по вере, ещё и десятком разных колец. Оба заняли место слева. Справа, рядом с тонкоусым писарем, замер лорд Кинн и дребезжащим голосом провозгласил:

— Его Величество Меринас Первый, король Олдленса, кровь от божественной крови, приветствует вас!

Король сел. Гости разогнулись и вереницей потянулись к трону.

Сначала — крестьяне и горожане из бедных. Наверняка заранее выбранные — слишком уж чистые не в пример тем, на площади. Несли они урожай, достойный Ярмарки Плодов, и всякую ремесленную мелочь. Один, например, вручил целый сундук с подковами: как сам сказал — на лошадей для всей гвардии. Большинство в ответ ни о чём не просили, либо просили мелочь — благословение или что-то другое на удачу — только подтверждая мысль об отборе. Разве что, какой-то аккуратный беловласый старичок, настоящий милый дедушка, пожаловался на сгинувшего осла. Осла, конечно, постановили выдать, что писарь тут же пометил в своей книге.

После пошли купцы и зажиточные горожане. Просили они о снижении пошлин, предлагали услуги и дарили певчих птиц, отрезы тканей и всякие диковинки, в основном, из Равентена: прыгающую и квакающую лягушку из чистого золота, железную руку с двигающимися пальцами, которую принесли в дар «с надеждой на отсутствие в оной необходимости», коробку для запекания хлеба. Но больше всего Меринасу понравился ларчик, что играл музыку, если покрутить ручку.

Смотр диковинок привлёк много зрителей, что охали, ахали и интересовались, как и отчего та или иная работает. Здесь уж во всей красе показал себя нис Церок. Он объяснял всё на простых примерах, легко и ясно, с улыбкой и незлыми шутками, вёл себя галантно и тактично, не забывая, правда, то и дело поминать своего Преданного Бога. Какая-то дама даже назвала равентенского посла «обезоруживающе милым», явно польстив его самолюбию, а один из столичных мастеров воодушевленно заявил, будто всё понял и попробует создать такое сам, на что нис Дайнар очень скептически хмыкнул.

Затем пришла пора знати, по большей части придворной. Эти, в основном, одаривали безвозмездно: дорогими винами, украшениями, клинками, произведениями искусства и клинками, что выглядели, как произведение искусства. Прибывший из дальнего предела пожилой лорд Харнет отличился своей щедростью и пригнал полсотни ездовых лошадей, но при этом и словом не перемолвился с сиром Лайнелом, ожидающим очереди госпожи Доры. Будто и не сын тот ему.

Придворные девушки почти все дарили собственноручно вышитые платки. Так поступила и маленькая леди Джунна.

К королю она подошла в сопровождении Эминоры — явно готовая соревноваться с ним по части неудобства наряда. Зелёный бархат, мех, шёлк, газ, драгоценные камни в зоне утянутого вусмерть на и без того тонкой фигурке корсажа, тёмные волосы заплетены так туго, что сделали неподвижным лоб… Будь Меринас на её месте — точно бы задохнулся. Но, видно, поддержание статуса дочери «чёрной леди Самоцветных башен» и «первого среди первородных лордов» стоило риска.

Это очаровательное дитя сделало реверанс ещё где-то раза три, восхищённо похлопало зелёными глазищами, дрожащими руками протянуло платок с вышитой розой королю, забыв, что полагается передавать всё лорду Кинну, и в конце концов пролепетало, что очень хотела бы, чтоб Его Величество после её смерти вырезал погребальную маску.

— Думаете я умею, миледи?

Джунна потупила взор и поджала губки.

— Я знаю, что умеете. Матушка говорила, вы когда-то учились у лучшего мастера в королевстве.

— Когда-то… Право, миледи, странно на день дара жизни думать о смерти. Это портит всё веселье.

Джунна покосилась куда-то через плечо. Проследив за её взглядом, Меринас увидел наконец леди Нарну в траурном наряде, сегодня густо и несколько беспорядочно усыпанном то ли рубинами, то ли более простыми алыми камнями. Она стояла в стороне от других с двумя угрюмыми слугами и большим сундуком, будто затаившись, и посеревшая, усохшая, с потухшим взглядом провалившихся в глазницы глаз выглядела не лучшим образом — будто сама рассталась с жизнью, но, верная заветам чужеземного бога, вернулась назад.

Леди Нарна, приметив его внимание, вскинула голову и уважительно кивнула.

Вновь всколыхнулось предчувствие: будто Меринас сам не понял, что она ведёт себя подозрительно — отпускает дочь на поклон одну, хотя пришла с дарами, пропускает вперёд большую часть двора…

— Тогда котёнка.

— М?

— Котёнка, — повторила Джунна смущённо. — Белого.

— О! Это мы вам найдём, не беспокойтесь!

Писарь, повинуясь жесту, сделал очередную пометку. Джунна просияла и уступила место Эминоре, одетой ещё проще, чем обыкновенно.