Часть I. Наследник. Глава 1. Считая удары (1/2)

— У зверей с речью вообще не особо ладится. На то ж и звери, а? Кошки, ежели за хвост дёрнуть, орут «мяу!», собаки — «гав!», а равентенцы — «февир эдлес!»

— Плохие шутки, милорд!

— Да кто ж с тобой шутки шутит! Февир-р-р эдлес-с-с! Чем тебе не звериный рык?

Из пьяных речей лорда Бриера

Приспринг, Олдленс. 30-е Прихода Дайнэ, первого месяца весны.

Спроси любого жителя Олдленса, что он знает о столице, и после банальностей о её якобы богатстве и короле любой непременно вспомнит о колоколе. Ведь золотой колокол Приспринга действительно впечатлял. В три человеческих роста высотой, отлитый давно, не для людей, а для божеств — семи Праматерей, чьи лики застыли на нём в рельефе — когда-то звонил он исключительно во имя небес, ненавязчиво прося их защиты.

При голоде — дважды. Так взывали к духам воды и земли, дарующим урожай, — к Бейтэ и Дайнэ. Но пусть люди ждали долго и смиренно, богини не спешили на помощь. И люди научились спасать себя сами. Сами повернули созданные богинями реки, обильно орошая поля. Сами выстроили в долине на западе новый город, где стали предусмотрительно хранить излишки зерна с урожайных лет. Семь было богинь, семь городов, семь колоколов. Но для нового города колокола так и не выковали, ведь и к небесам там никто никогда не взывал.

Трижды звонили, если готовились к войне. Это было обращение к Фамирэ, что могла приумножить силу, Джарэ, что давала мудрость, и Идирэ, что способна была защитить любимых. Но вражеские войска не раз, подступив к столице, входили в «неприступные» ворота. Будь стены Приспринга деревянными, а не гранитными, сейчас никто бы уже и не помнил о нём, сожжённом захватчиками.

И только в одном случае колокольный звон служил не мольбой, а приглашением: в случае, если приближалась коронация очередного потомка Во́рдера. Люди надеялись, что добрые Праматери благословят короля на правление, а вместе с тем даруют свою милость и его верному народу. Что они проверят, достоин ли он. Что оградят подданных от тирании и безумства… Но и безумцев останавливали люди.

Ритуал затерялся в глубине веков. Расколотые гневом обманутых служителей, небесные колокола переплавились в монеты с профилем Минациса Кровавого. И только золотой гигант Приспринга так и остался висеть в конце дворцовой площади как символ глухоты небес. Длинная серая тень колокольни всё ещё искажала рисунок мостовой, но на протяжении многих поколений сам колокол молчал, больше не пытаясь взывать к небу… до сего дня.

Даже Роак Тадор, несмотря на почтенный возраст, не слышал колокольного зова ни разу. Конечно, историю колокола он всё равно знал и даже, один из немногих, всё ещё искренне верил в мудрость Праматерей, но всё рано не желал слышать его мрачный бас рядом со своим домом. От ужасов прошлого и в настоящем ничего хорошего ждать не стоило. Но было ли кому-то дело до мнения винодела?..

Первый удар прозвучал после полудня.

Роак с дочерью замерли с приборами в руках. Эминора звякнула столовым серебром, убрала за ухо прядь светлых волос и по обыкновению мягко поднялась из-за стола. Но дальше не пошла, осталась на месте, твердо держась за спинку стула и вслушиваясь. За каменными стенами всего-то шумел весенний ветер, врезаясь в них с налёта, — и больше ничего.

— Это что было, отец?

Роак крест-накрест сложил на тарелке приборы и по старой привычке чопорно промокнул губы салфеткой. Любопытство на девичьем лице отчего-то пробуждало смутную тревогу, пусть звук он узнал не сразу. Мало ли что там шумит на улице? Может, голодный народ опять дебоширит, может, телега с железками перевернулась.

Но звук повторился, на этот раз обретя должную силу и глубину. Тяжёлый, первый после долгой спячки вздох монстра разнёсся по округе металлическим дребезжанием, и уж теперь Роак догадался, что это.

Колокол.

Подбородок Эми резко дёрнулся вверх, будто она хотела разглядеть источник звука сквозь стены. Чистое лицо разгладилось, ожидая.

Зловещий третий удар.

— Не голод… — пробормотал Роак.

— Не голод, говоришь? Это да, голод ко всем давно постучал, уже дело привычное, из-за него шум не поднимают, — губы Эми сложились в мягкой улыбке, руки обвели пространство маленькой тёмной комнатки, но сама она продолжала смотреть куда-то в сторону.

Всё замерло. Роак несколько раз моргнул и нервно прочистил горло, в котором непонятно от чего засвербело. Вслушался — но колокол не спешил больше нарушать неестественной для столицы тишины.

— Не стучит, Эми… Не стучит, а звонит. Это колокол. Колокол, который на площади у дворца, — Роак нервно покачал головой.

Мысли метались в панике. Три удара — война. Но с кем? С Колдомом на севере? Вряд ли. Матушки запретили им переходить горы, а прогневить богинь снежный народ бы не осмелился. Но если не Колдом, тогда войну мог объявить только Равентен, а война с Равентеном — это конец всему. Их закованные в раго легионы сотрут Олдленс в пыль.

Пальцы нервно вцепились в ворот некогда бордового камзола.

Но как же договор? Как же все заверения равентенского гераниса? Или Владыка убит?.. Почему вообще звонит колокол? Почему, если короли давно отвергли старых богинь?.. Файсул — безбожник, такой же, как его бывший генерал и всё ближайшее окружение, а звон — ритуал для тех, кто верит в божественную помощь. Зачем ещё прикасаться к проклятому колоколу, как не по прямому назначению?.. Вопросы болезненно бились в голове, но не находилось ни единого здравого ответа, что мог бы хоть чуть-чуть успокоить подступающую мигрень.

Неожиданно прозвенело в четвёртый раз, а затем, почти тут же, в пятый, как бы навёрстывая упущенное время. Роак широко распахнул глаза, а затем шумно выдохнул от облегчения, закрыв их. Эми же в очередной раз повернулась в сторону звука.

— Пойду посмотрю. Я недолго, — бросила, уходя.

Страх на её лице так и не проявился. Ах, если бы Эми боялась! Но миг — и она уже спорхнула вниз по узкой лесенке на первый этаж, туда, где находилась их винная лавка. Её лёгкие шаги скоро почти затихли — лишь скрипнула на ржавых петлях дверь и тут же громко хлопнула, закрываясь. Роак рассеянно бросил взгляд на окно, пусть ставни были закрыты.

Может, она вернётся? Право, не настолько же она легкомысленна, чтобы выйти в тонком платье в такой холод, туда, где сейчас наверняка беснуется толпа?.. Он всё ещё сидел над оставленными приборами, пытаясь убедить себя, что волноваться не о чем. Что виной его чрезмерному беспокойству — дурное воображение, а значит, Эми прекрасно справится со всем сама. Но на душе теперь уже даже не щекотало, а болезненно скреблось.

Когда прозвенело ещё раз, Роак встрепенулся и всё-таки побежал вслед за дочерью. Бежал опасно быстро, неуклюже частил тонкими ногами, что уже ближе к концу лестницы привело к падению. Страдальчески ощупав ушибленное мягкое место и охая, он распахнул дверь. Вид открывался отвратительный. Роак мог сказать про себя, что любил простых людей, но эта любовь на их галдящую толпу не распространялась. И вот теперь он должен следовать в ней куда-то только потому, что так захотела его дочь. Почему, почему было нельзя просто пересидеть дома?!

Он вышел на улицу и торопливо закрыл за собой. Ключ на одно долгое мгновенье задержался в замке, пока Роак обречённо разглядывал идущих по улице людей. Ужасно тянуло вернуться. Было предчувствие чего-то важного и страшного, того, о чём узнавать лучше с чужих слов, пусть даже переиначенных и приукрашенных. Но Эми так не считала. А встретить это важное и страшное одной среди непредсказуемой толпы Роак ей позволить просто не мог, потому опасливо шагнул на мостовую.

Толпа разлилась по главной улице рекой с быстрым течением, и этот поток нёсся на север, впадая в людское море на дворцовой площади. Запах хмеля, плесени, грязи и давнего пота ударил в нос, уши заложил разноголосый рокот. Найти здесь тоненькую девушку было просто-напросто невозможно. Казалось, что он и сам потерялся. Маленькие шаги не позволяли поспевать за толпой, и та несла его сама, грубо и неумолимо.

Роак то и дело пытался притормозить, но приводило это к обратному: поток продолжал нести его, задевая и ругая за нерасторопность. В конце концов, пришлось смириться и просто бездумно переставлять ногами.

«Что такое?»

«…слышал, лавина сошла, камни с горы в западную стену втемяшились…»

«Это колокол звонил! Слыхали ж легенду?»

«…десять человек нужно, чтоб в него разок звякнуть, башку на отсечение даю!..»

«…а семь раз — коронация…»

«…при коронации, от батьки слыхал, хлеб дают».

«…ну, а с Файсулом что тогда?»

«…человек хороший, да вот король — бездарь».

Как он сам не вспомнил! Два и три удара уже были, а значит, остаётся только семь. Это всего лишь коронация! Никакой войны, никакого иного бедствия! В колокол велел звонить новый король — Король-Дурак мёртв!

Тревога сменилась неясным предвкушением, знакомым с детства, когда приходила пора одного из праздников.

— Чтоб тебя Тьма в ледяную пустошь затащила!.. Смотри, куда прёшь! — Роака в очередной раз пихнули в бок.

Он продолжал путаться в ногах, мешая всем, кому не посчастливилось оказаться позади, но толпу это не замедляло. Мужчины, женщины, дети и старики беззастенчиво оттесняли его со своего пути. Один раз он уже почти упал, но кто-то здоровый и грязный тряхнул его за ворот камзола, удержав. Отчего-то стало противно, но Роак подавил отвращение, выжигая его зародившейся надеждой.

«Скоро всё изменится, не будет грязных и голодных! Новый король! Файсул мёртв! Новый король!..» — ликовал он. Совесть болезненно уколола, мол, нельзя радоваться чужой смерти. Противный глас рассудка напомнил, что детей у Файсула никаких не было, а значит, неоткуда взяться и наследнику. Но разве это довод для того, кто уже начал верить в лучшее? Найти бы только Эми и вернуть домой…

В мелькнувшем на секунду просвете между тел промелькнуло знакомое белое платье, подпоясанное ярко-красным шарфом. Он попытался ускорить шаг, но, конечно же, не преуспел. Зато Эминора просачивалась сквозь толпу изящно и естественно, не в пример отцу. Платье её до сих пор не потеряло своей свежести, не надорвался подол под чьими-то грязными сапогами. Светлые, будто молочные, волосы ласково колыхал ветер. Её алый шарф стал для Роака маяком, не дававшим больше потеряться и смутиться.

Эми нырнула под едва заметный навес колокольни, и Роак двинулся туда же. Он всё ещё натыкался на людей и бормотал в ответ на их ругательства какие-то нелепые извинения, но теперь точно знал, куда идти. Толпа неохотно выплюнула Роака на гранитный порог, и он всё-таки упал, запнувшись на последнем шаге, но Эми тут же подхватила его под локоть, помогая встать и отряхнуться.

Народ продолжал прибывать, но всё-таки уже не так спешно: людской поток, стремящийся к площади начал как-то затихать и замедляться. Хотя, возможно, Роаку так казалось только потому, что его самого в этом потоке теперь не было.

— Ты неразумно поступила… очень. Улицы в подобное время неприятны… — заметил он.

— Ага, очень неприятны. В городе, как на реке, — половодье. Утонешь и не выплывешь, — Эми по своему обыкновению закатила глаза.

Роак хотел упрекнуть её в легкомыслии, но взгляд дочери был внимателен. Как ни печально, а сейчас она в кои-то веки оказалась куда серьёзней его.

Он стыдливо лелеял мечты о сытом, как прежде, будущем при ещё не объявленном короле.

Он уже видел, как надевает утром новенький, пахнущий кожей камзол, как блестят только что выкованные золотые пряжки. Он ощущал гладкость причудливых перил широкой лестницы, ведущей в просторную и светлую столовую. Он чуял запах свежей выпечки, ароматного равентенского шоколада и пряных, любимых его женой духов. О, конечно же, его Кара тоже была там — она вернулась к нему! Ведь Роак уже не продавал своего изысканного вина грубым крестьянам — он снова был лордом Гридена, как в те времена, когда они поженились! Он был лордом полноправным, не регентом при надменном чужом ребёнке, и его дочь, его нежная лебедь, была наконец счастлива. Она улыбалась своей мягкой улыбкой, и шёлковый красный шарф подпоясывал уже не белое хлопковое платьице, а роскошный и пышный бархатный наряд королевы…

Роак тщетно тянул короткую шею, открывая её ветру, когда пытался разглядеть у дворца что-то кроме помоста.

Ждать становилось невыносимо. Древняя, ощетинившаяся острыми шпилями башен громада тонула в тенях, подвижных из-за низких облаков. Будущее пряталось там, на том конце площади, и Роак уверил себя, что будущее это — светлое. Его околдовала чудесная картинка, нарисованная воображением, он уже и не вспоминал недавних дурных предчувствий. Пусть даже всем было известно, что из тьмы не может получиться света, а привнесённый в неё огонёк надежды тушится первым же сквозняком, — разувериться уже не было сил.

Вдали поймало отблеск что-то металлическое, и солнце тут же окончательно загородили грязно-серые облака. С решительным торжеством дунули в медные трубы глашатаи. Ворота распахнулись, и толпа немного притихла, всматриваясь в фигуры у Гранитного дворца. Тихо, почти зловеще тихо. На помост, окружённые почётным караулом из закованных в посеребрённые латы гвардейцев, поднялись трое.

Вперёд вышел кто-то сухой и ветхий. Лиц с расстояния многих десятков метров было не разглядеть, но по волочащимся вслед блёкло-лиловым одеждам и неровной походке Роак опознал главного советника Кинна. Тот сделал пару мелких шагов вправо по помосту. Несколько раз по-птичьи хрипло кашлянул. И неожиданно громко для своего старчески дребезжащего голоса начал говорить:

— Мои добрые горожане… Славные олдиты. С прискорбием… неизмеримым прискорбием я вынужден сообщить вам ужасную весть…

— Что, колокол теперь так и будет трезвонить? — выкрикнул кто-то с явной издёвкой.

Но, вопреки обычаю, толпа не подхватила веселья. Площадь зашелестела, раздалось пару одиноких смешков, но всё почти тут же затихло. Даже Эми, поддавшись давящему настроению толпы, как-то посерела и ссутулилась.

— Вам известно, что Его Величество не представил ни одного наследника… Но, может, оно и к лучшему? Может, искушения двора лишь вредят добродетели? Может, не стоит считать благом наследника, что с младенчества мнит себя королём — избалованного, чопорного, всю жизнь проведшего в стенах дворца?.. — старик остановился, закашлявшись.

Он был не стар, а скорее даже древен и, пережив трёх королей, готовился пережить четвёртого — сразу видно породу Киннов, первосортных дворцовых интриганов. Но что толку от жизни, что слишком затянулась? Жить вечно могут только безумцы наподобие праведных колдомцев. Вечно возвышаться — лишь безумцы вроде жестокого равентенского гераниса. Ни те, ни другие не пользуются народной любовью.

«Ох, как же долго! Где же наследник? Где он?» — Роак нервно затопал ногой, вглядываясь в полумрак за фигурой советника.

Тот собрался продолжать:

— Да, мы привыкли, что наследника представляют во младенчестве. Но у Матушек законы иные. Поверьте мне, в главной части Королевского тома ничего не сказано ни об обязательном представлении, ни о том, что наследник должен быть рождён в браке. Важнее всего королевская кровь. А Право Крови есть уважение памяти предков и вера в обладание их потомками лучшими качествами их благородных душ, — педантично процитировал советник. — Кровь и вера! Кровь и вера, друзья! Вот, что важно!

Роак заворожённо повторил известные с детства истины, но проговорив их, смутился. Мысли стремительно прояснялись, отдаваясь на языке горечью. Лордом захотел снова стать, как же, старый дурак! Трон займёт бастард? Откуда он взялся у Файсула, почему не провели ритуал отречения? И действительно ли в нём течёт святая кровь Вордеров, или же его подсадил на трон… кто-то?

Но, видно, лишь Роака волновали подобные тонкости. Стоящие на площади люди, слыша обычные разглагольствования о законах, в которых мало кто разбирался, быстро ожили. Предсказуемые слова о смерти Файсула потонули в гомоне толпы. Советник замолчал. Хотя возможно, он говорил что-то ещё, но из-за поднявшегося шума до колокольни не доносилось ни единого звука его речи. Зато доносились смех, ругань, возмущённые вопли и мерзкое шмыганье простуженных носов. Жители обсуждали свои житейские проблемы и повседневные дела, передавали из уст в уста свежие сплетни, нахваливали ассортимент дешёвых трактиров и делились слухами, пришедшими из других пределов Олдленса. Роак тоже незаметно для себя завёл с Эми пустой разговор о её цветах и приготовлениях к свадьбе подруги, чьего имени даже не помнил. А потом тряхнул головой, не понимая, зачем это начал.

Люди легко забыли, где находятся и как сюда попали, стоило только промелькнуть чему-то знакомому и привычному. Их совершенно не волновали ещё не провозглашённый король или его советники, ведь и над старым они измывались почти в полный голос.

Правление Файсула было особенно голодным, но спокойным, ведь сам он был мягок и отходчив. Каждый третий из тех, кто стоял сейчас на дворцовой площади, не побоялся бы высказать перед почившим королём хоть похабную шутку, хоть обвинение в бездарности — тот бы лишь рассмеялся или печально вздохнул. Дерзкий подданный спокойно вернулся бы вечером домой, хлебнул пустой похлёбки, пожурил детей, лёг в постель и безмятежно спал до самого утра, зная, что проснётся и завтра, и послезавтра, и через неделю… Они привыкли видеть королём Файсула настолько, что, тихо радуясь его смерти, забыли о том, что она за собой влечёт. Теперь король не-Файсул.