Глава 16. Любил тебя так, словно ты умирала. Или уже (2/2)
— ДА НА КАКОМ ЕЩЕ ЯЗЫКЕ МНЕ СКАЗАТЬ?! Я ЗДОРОВА! СЕЙЧАС ЖЕ ВЕРНИТЕ МОЮ ОДЕЖДУ!
Этот голос, нужный сейчас больше кислорода, пищи, света и жизни в целом, вонзившись в височную долю, электрическим разрядом вдарил по каждому нервному окончанию моего тела, приводя в движение окоченевшие мышцы. Превратившись в одно сплошное эхо этого выкрика, я бросился к ближайшей двери и, вдохнув напоследок, едва не сорвал ее с петель.
Мое сердце было готово ко всему. К тому, что тело Эды окажется переломанным по частям и навечно прикованным к больничной кровати. К тому, что ее совершенное лицо будет изуродовано увечьями настолько, что я едва смогу разглядеть за ними такие родные ребяческие черты. К тому, что вместо тонких рук и сводящих с ума ног у нее останутся только обрубки искалеченных конечностей. К чему угодно, лишь бы она простила меня за то, что я дал ей улететь. Лишь бы она разрешила мне выцеловать каждый след моей ошибки, отпечатавшийся ранами на ее коже. Лишь бы она позволила любить ее еще отчаяннее... Но за распахнувшейся дверью палаты ни одно из моих опасений, хвала Аллаху, не подтвердилось. Облаченная в больничную рубашку с цветочным орнаментом Эда сидела на койке и озлобленно сверлила глазами медсестру, что дергаными жестами пыталась успокоить ее. Из видимых последствий аварии за одну секунду я успел высмотреть только небольшой прямой шов над правой бровью возлюбленной, несколько отметин из пластыря на лбу, подбородке, скуле и шее, а также хаотичный узор из крохотных ссадин и багровых синяков, покрывающий кожу оголенных рук. Нечеловеческий страх, насиловавший мою душу все это время, в мгновение ока рассеялся с первым увиденным движением густых ресниц Эды, едва не придавив мое тело к полу громоздкостью испытанного облегчения.
Моя фея была прямо передо мной. Живая. Живая и целая…
И сейчас в ее глазах, мигом отыскавших мои, посреди удивления, негодования и осуждения заново собирался по кускам мой висевший на волоске мир. Заново перерождался я сам.
Не ощущая силы притяжения под собой, я рванулся к Эде. Четыре шага – мои трясущиеся руки стискивают ее, теплую, любимую, священную, за острые плечи, бешено прижимают к моей груди, разламывающейся под агоническими ударами сердца. Мысли, пронзительно ревущие ее имя, не дают мне даже опомниться. Могу ли я так сильно обнимать ее в этот момент? Не причиняю ли я ей боль своими прикосновениями? Долго ли она прождала меня здесь? Впечатываясь в ее висок губами, я не соображаю вообще ни черта, но отчетливо чувствую, как Эда резко вздрагивает, будто через ее тело пропустили ток, и судорожно задерживает дыхание. Выкидывая прочь из гудящей головы лезущие вопросы, я жадно наполняю легкие ее волшебным запахом цветов и жду. Жду, когда она шепотом выдохнет мое имя. Жду, когда она наконец-то осознает, что я рядом. Жду, когда раскаяние за то, что я сделал с ней, расплющит меня в лепешку прямо здесь, на полу у ее больничной койки…
Вместо этого хрупкие руки Эды внезапно врезались мне в грудь и оттолкнули с такой небывалой силой, будто я был самым ужасным из ее ночных кошмаров. Послышался звон подвесок ее браслета, такой невыносимо громкий, лязгающий, что мои барабанные перепонки едва не лопнули. Чуть не упав, я отшатнулся от нее на шаг.
— ДА ЧТО ВЫ ТВОРИТЕ?! НЕ СМЕЙТЕ КО МНЕ ПРИКАСАТЬСЯ! — лихорадочно дыша, она буравила меня враждебными глазами, в которых я не видел ничего, кроме клокочущего гнева. — И чтоб вы знали, я ненавижу вас гораздо больше!..
— Милая… — отупело пялясь на нее, я осторожно приблизился к ней на сантиметр – Эда тут же дернулась назад и, не обращая внимания на возгласы медсестры рядом с собой, соскочила на ноги с противоположного края кровати, ставшей разделительной чертой между нами. — Ты чего?..
— Господин Ышык! — пару раз метнувшись нервным взглядом между мной и Омером, Эда нахмурилась и с презрением посмотрела на меня. — Что здесь делает этот человек? Какого хрена вы вообще его пустили?!
Колени предательски дрогнули. Потрясенно раскрыв рот, я уставился на Эду, как дегенерат, словно смысл ее слов совершенно не доходил до меня. Чем дольше я пялился на нее, тем отчетливее видел в ее непримиримых глазах чувство, от которого внутренности болезненно наматывались друг на друга, образуя бесформенный кровоточащий клубок. Ненависть. Она леденяще сквозила в каждом неровном выдохе Эды. Пряталась в каждой черте ее разъяренного лица. Сочилась из каждой поры ее поврежденной кожи. Беспощадная тлетворная ненависть, которую я не помнил даже в момент нашего знакомства…
— Мадемуазель Эда, спокойнее! — стоило за спиной раздаться взволнованному голосу Омера, как крепкая мужская рука схватила мое плечо и рванула на себя, еще сильнее отдаляя меня от любимой. — Я здесь, поэтому можешь быть уверена, что этот человек не сделает тебе ничего плохого. Все в порядке, слышишь?
Бросив на него недоверчивый взгляд, Эда поджала губы и, глубоко вздохнув, коротко кивнула, продолжая держать меня под прицелом суровых глаз. Утопая в панике, не дававшей мне выхрипеть и звука, я неосознанно потянулся к невесте, но Омер Ышык, пресекая мою очередную попытку приблизиться к Эде, грубо отдернул меня назад, уводя за свою спину.
— Я сейчас задам тебе несколько вопросов, после чего мы уйдем и оставим тебя в покое, хорошо? — сделав свой голос мягче, он жестом попросил медсестру отойти от моей возлюбленной, затем ласково улыбнулся Эде, пока я, сходящий с ума от непонимания происходящего и невозможности дотронуться до нее, дико метался взглядом по их лицам.
Сжав кулаки, невеста расправила плечи и молча кивнула еще раз.
— Ты знаешь этого человека? — врач с опаской посмотрел на меня, затем – на Эду, лицо которой перекосило от пренебрежения.
— Каждая собака в Турции знает Серкана Болата, — едко усмехнувшись, она скрестила руки на груди.
Что здесь творится?..
— Тебя с ним что-то связывает? — Омер Ышык, не сводя заинтересованных глаз с Эды, поправил очки.
— Я была бы счастлива ответить «ничего», но увы… — ненависть, хлестнувшая меня по лицу, снова завладела телом возлюбленной, заставляя ее хмуро свести брови и сжать ткань рубашки в ладонях. — Этот человек разрушил мою мечту о дипломе ландшафтного дизайнера и сломал тем самым мне жизнь.
Милая, что ты несешь?..
— Ты помнишь, когда видела его в последний раз?
— Конечно, — Эда, скривившись одной половинкой рта, начала с омерзением выплевывать слова мне под ноги. — Он приперся на выпускной в университет, который я не смогла из-за него закончить, и толкнул там очередную пафосную речь о том, какой он щедрый на стипендии индюк, которого якобы заботит образование студентов.
Прошу, не шути так со мной…
— И что же тогда произошло, Эда? — Омер прочистил горло и внимательно уставился на нее.
— Я не выдержала и вывела его на чистую воду, дав понять всем, кто был тогда в конференц-зале, что каждое его слово – ложь, — возлюбленная надменно задрала подбородок, сжигая меня в огне непрощающих глаз.
Пожалуйста, Эда, хватит…
— Так, хорошо… — мужчина коротко кивнул ей. — И что было дальше?
— Он попросил меня показаться ему на глаза, — она с насмешкой покосилась на Омера, после чего снова вонзила в меня злобный взгляд, сжав зубы. — Думал, наверное, что я струшу, но я вышла к нему, чтобы он хорошенько запомнил лицо той, что не побоялась высказать о нем всю правду.
Умоляю, любимая, замолчи…
— Понятно… — Омер Ышык задумчиво почесал затылок. — Продолжай.
— Затем он захотел, чтобы я назвала свое имя.
— Хм… И ты назвала?
— Нет. Я отказалась, — не скрывая убийственной неприязни, Эда пробежалась по мне чернеющим взглядом. — Потому что он не заслужил его знать.
Что. Здесь. Происходит?..
— А дальше? — фигура в халате тяжело вздохнула. — Ты помнишь, что случилось после этого?
— Естественно! — Эда всплеснула покрытыми царапинами и ушибами руками, будто заданный вопрос был самым идиотским из всех возможных. — Дальше… — она тут же застыла, опустив глаза, которые хаотично заметались по полу в поисках ответа. — Дальше было… — ее грудь вздрогнула от слишком резкого и шумного выдоха. — Дальше… — все ее тело затряслось в каком-то неконтролируемом припадке. Судорожно обняв себя, она испуганно взглянула сперва на меня, затем на Омера и, часто затрепетав ресницами, пролепетала тихим дрожащим голосом, который в итоге сорвался. — Я не помню… Почему я не помню?!
Лишившись разума, я хотел кинуться к ней, но Омер, словно уловив мои намерения, преградил мне путь и начал бесцеремонно выталкивать меня из палаты.
— ЭДА! — сопротивляясь его сильным рукам, я пытался докричаться до задыхавшейся от паники невесты, уставившейся пустыми глазами в никуда, пока засуетившаяся рядом с ней медсестра уговаривала ее лечь на кровать. — МИЛАЯ!..
— Пожалуйста, успокойся, Серкан! — прокряхтел врач, оттесняя меня все ближе к выходу из комнаты. — Сейчас ты делаешь ей только хуже!
Я вдруг обмер и растерянно уставился на него, силясь отыскать в его напряженном лице хотя бы крохотный намек на то, что все происходящее здесь было чьей-то злой шуткой. Розыгрышем, вышедшим из-под контроля. Омер Ышык, воспользовавшись моим замешательством, открыл нараспашку дверь и одним решительным толчком выставил меня вон из палаты. Слетев с катушек от собственной беспомощности и неспособности осмыслить случившееся, я озверело схватил бывшего друга, который вновь скрывал от меня правду, за плечо и грубо развернул к себе.
— Что… С ней?.. — еле разжимая челюсть, прохрипел я, обезумевше уставившись на Омера.
— Пойдем в мой кабинет… — он тяжело вздохнул, устало взглянув сквозь стекла очков сперва на мои пальцы, стиснувшие его руку, затем – на меня. — Я расскажу тебе все, что знаю на данный момент.
С трудом сглотнув, я ослабил хватку. Призрак прошлого в белом халате безмолвно отвернулся и направился куда-то вперед под встревоженными глазами работников госпиталя, ставших невольными свидетелями этой малоприятной сцены. Не чувствуя твердости пола, я начал передвигать одеревеневшие ноги вслед за Омером, пока передо мной не отворилась дверь небольшого кабинета.
— Прошу… — не глядя на меня, он жестом пригласил пройти внутрь.
Переступив порог, я бездвижно застыл, как каменная глыба, в ожидании ответа на свой вопрос, ощущая себя вновь на краю пропасти.
— Садись, Серкан… В ногах правды нет… — громко кашлянув, он обошел меня и устроился за большим столом, на котором, помимо компьютера, находились небрежно разложенные кипы бумаг.
Приковав глаза к его задумчивому лицу, я тяжело опустился в кресло, стоявшее напротив рабочего места Омера. Сцепив руки на животе, некоторое время он молча перебирал большими пальцами, пялясь в потолок, но в итоге, когда тишина и неизвестность, раскурочивающие мне череп с каждой миллисекундой, чуть не вынудили меня заорать до разрыва глотки, наконец-то заговорил:
— Тот момент, о котором рассказала Эда… — его пристальный взгляд вперился в мои немигающие глаза. – Когда это произошло?
— Чуть больше года назад… — мучительно выдавил я. Омер изумленно охнул, отчего мое сердце скукожилось до размера горошины.
— Вот как… — он поджал губы и свел брови, потупившись на свой стол. — Очень странная, конечно, ситуация…
— Прошу тебя, дядя… — я тут же осекся и прочистил горло. Мужчина напротив покосился на меня и едва заметно улыбнулся. — То есть просто Омер… Скажи, что с Эдой?
— У твоей невесты ретроградная амнезия, Серкан, — он неспешно откинулся на спинку кресла и отрешенно уставился в потолок. — Такое часто случается с пациентами, получившими черепно-мозговую травму, но обычно они забывают буквально несколько минут до происшествия, в крайнем случае – несколько часов. В моей практике человек с наиболее тяжелой формой ретроградной амнезии не помнил события трех недель.
— А Эда… — я сглотнул, не сводя с Омера застывших глаз, и ощутил, как за мгновение похолодели ладони. — Не помнит целый год своей жизни?
— Выходит, так, — он печально взглянул на меня и шумно вздохнул.
— Но… П-почему? — я часто заморгал, пытаясь вцепиться онемевшими пальцами в подлокотники кресла. — Как такое возможно?
Промолчав, Омер сделал пару щелчков мышью и, развернув ко мне монитор компьютера, на котором виднелся целый ряд черно-белых снимков мозга в разных проекциях, вполголоса произнес:
— Это результаты МРТ, которую мы сделали твоей невесте.
— Что… — я носился глазами, как чокнутый, по изображениям перед собой, не понимая, в каком из них спрятана причина происходящего с Эдой. — Что я должен здесь увидеть?
— В том-то и дело, Серкан… — собеседник с горечью усмехнулся. — Несмотря на сотрясение, здесь нет ничего, что могло бы привести к такой глубокой амнезии. Ни гематом, ни отека, ни кровоизлияний, ни воспалительных процессов или даже опухолей. Вообще ничего… — он посмотрел на меня с таким невыразимым состраданием, что мне захотелось вскрыться. — Мозг Эды совершенно здоров.
— Но почему тогда… — я старался сохранять хладнокровие, но все тело предательски задрожало. — Она все забыла?
— Я пока что не знаю… — Омер обреченно вздохнул, отведя взгляд за приоткрытое окно, от которого повеяло уличной прохладой. — Когда ее доставили сюда, она была без сознания. Фельдшер из бригады скорой помощи, перевозившей Эду, обмолвился, что она несколько раз по дороге приходила в себя, но тут же отключалась. Практически сразу. Будто она изо всех сил хотела выкарабкаться из этого забвения, но не смогла… Возможно, за то время, что ее мозг предпринимал тщетные попытки перезагрузиться, в нем произошли нарушения определенных нейронных связей без видимых органических повреждений, что и привело к потере воспоминаний.
Какое-то время я просто пялился на монохромные сечения мозга перед глазами, расплывающиеся во все стороны, превратившиеся в итоге в неразборчивую кашу из света и тени, пока шепотом не выдавил:
— Как это вылечить?..
— Учитывая отсутствие явных факторов, влияющих на состояние мозга, амнезию нельзя вылечить при помощи лекарств или хирургического вмешательства, — Омер поднялся на ноги и, сцепив руки за спиной, медленно прошел к окну. — Она не является болезнью как таковой. По сути своей это просто симптом, сигнализирующий о том, что с серым веществом произошли какие-то неполадки.
— А гипноз? — часто задышав, я уставился на кудрявый затылок. — Я слышал, что медицина очень преуспела в его применении…
— К гипнозу прибегают в случае диссоциативной амнезии, когда потеря памяти была вызвана каким-то травмирующим событием, — не оборачиваясь, холодно отчеканила фигура в халате, убивая во мне последние проблески надежды. — В нашем случае он на девяносто девять процентов бесполезен.
— Но тогда… Как вернуть Эде память? — мой голос дрогнул и зазвучал умоляюще. — Омер, что мне делать?..
— Нужно запастись терпением, Серкан, — собеседник повернулся и, опершись спиной о подоконник, убрал руки в карманы халата. Его немигающие глаза, обращенные ко мне, были ужасающе серьезными. — Я понимаю, что ты сейчас на взводе, что тебе хочется, чтоб Эда стала прежней, как несколько часов назад. Но давить на нее в таком уязвимом состоянии категорически нельзя. Мало того, что она очнулась в незнакомой стране среди незнакомых людей в белых халатах… — он устало вздохнул, обведя взглядом интерьер кабинета. — Не помнить целый год своей жизни – это катастрофический удар для любого человека, ведь за это, казалось бы, не слишком большое время весь мир способен перевернуться с ног на голову, да еще и несколько раз… Ты не можешь просто пойти и напичкать ее разум вашими совместными воспоминаниями, как какими-то таблетками. Ее психика на данный момент очень неустойчива, что может привести к нервным срывам, паническим атакам и депрессивным эпизодам. Я уже успел понять, что твоя невеста весьма темпераментная мадемуазель, когда она, придя в сознание, чуть не нокаутировала парочку моих врачей и не разнесла половину отделения… — Омер усмехнулся, тут же вернув своему лицу непроницаемость. — Но сейчас такой взрывной характер станет только ослаблять ее ментальное здоровье, что при самом плохом раскладе приведет к тому, что ее лечащим врачом будет уже не невролог, а психиатр… — прочистив горло, он потупил взгляд в пол. — Если же удерживать ее эмоциональное состояние в норме, то можно рассчитывать на благоприятный прогноз даже в краткосрочной перспективе…
— «Благоприятный прогноз в краткосрочной перспективе»? — скрежетнув зубами, я перебил его, чувствуя, как к доведенной до крайности панике примешивается тупой гнев. — Это так ты теперь называешь свое «все будет хорошо»? — резко поднявшись на ноги, я поравнялся с мужчиной, явно потрясенным услышанным, и посмотрел на него сверху вниз с откровенным презрением, пронизывающим всю мою сущность. — У тебя нет никаких гарантий того, что к Эде вернутся воспоминания.
— Серкан… — Омер вздохнул и заговорил спокойно, не пряча и не отводя глаз. — У тебя есть полное право злиться на меня за то, что произошло с Альпом. Я виноват. И я ни на секунду в жизни об этом не забывал… — я недоуменно нахмурился и хотел было что-то съязвить, но он продолжил, искривив рот в горькой недоулыбке. — Знаешь, самое страшное для меня в этой истории не то, что я не смог спасти его, когда приехал к нему, умирающему, после твоего звонка… На самом деле я предчувствовал, что нечто плохое должно было произойти. И никак этого не предотвратил.
Я контуженно уставился на Омера, будучи не в силах в полной мере переварить сказанное им. Он все предчувствовал? Предчувствовал и ничего не сделал? Да как он мог…
А ты?
Рвано выдохнув, я отступил на шаг назад, ощущая, что голова вот-вот разорвется на ошметки, не выдержав этого уничтожающего вопроса, зацикленно повторявшегося с каждым мгновением.
— Вы с братом были мне как сыновья, — вполголоса произнес Омер, наполняя свой взгляд теплом, с каким он всегда смотрел на меня, когда я был ребенком. — Как семья, которой у меня никогда не было и не будет. Ради вас я был готов на все… — его губы вздрогнули. На секунду прикрыв веки, он снова уставился на меня бесконечно добрыми глазами. — Серкан, если б я мог, то вшил бы Альпу свои легкие и дышал бы за него, чтобы он жил дальше вместо меня. Я бы пожертвовал ради него всем, что у меня было, но… — мужчина притих, явно борясь с эмоциями, от которых его лицо невольно подергивалось. — Я оступился. Я ошибся в тот момент, когда решил, что мое предчувствие – это просто ничем не обоснованное опасение, вызванное чрезмерной заботой о вас с братом.
Омер на мгновение отвернулся к окну и несколько раз поправил очки, которые и так сидели на нем нормально. Поглубже вздохнув, он продолжил, несмело поглядывая мне в глаза:
— После осмотра Альпа в начале его болезни в мою душу закралась какая-то мимолетная неуверенность относительно его состояния. Навязчивое сомнение в том, что я поступил правильно, не взяв его здоровье под свой контроль. И это сомнение с каждым днем выедало меня чайной ложкой, не давая спокойно спать по ночам… — мужчина отрывисто прочистил горло. — Я пытался убедить себя в том, что твой брат – сознательный юноша, который не станет безответственно запускать какую бы то ни было болячку. Что моя гиперопека разозлит его… Две недели я боролся со своими страхами за Альпа, надеясь, что он позвонит мне сам, если его состояние окажется под угрозой. Или что это сделаешь ты… — воспоминания о том, как я дрожал под одеялом, слыша хриплый кашель Альпа, кровожадно набросились на разум, заставляя меня зажмуриться. — В итоге, когда едва не сошел с ума, я набрал ему. Голос Альпа звучал слабым, изможденным, но… Невероятно счастливым. Он рассказывал, что почти дописал главную в своей жизни песню. Что до исполнения его мечты выступить на фестивале осталось только руку протянуть… Что с ним все в порядке, но он обязательно приедет ко мне в больницу, когда закончит. И что даже позволит поставить ему укол, если я посчитаю это нужным… — послышался легкий смешок. — Я доверился твоему брату, внушая себе, что он ни за что бы не стал губить свое здоровье даже во имя мечты. Я наконец-то успокоил свою совесть… А через пару дней позвонил ты…
Неуверенно разлепив глаза, я увидел во взгляде Омера хорошо знакомые мне самому страдания, отчего моя собственная боль за брата, навсегда заточенная в сердце, разошлась не на шутку.
— Когда Альпа не стало, я искал любую возможность обрести для себя прощение, чтобы иметь право и дальше топтать эту землю своими ногами. И… — собеседник развел руками и саркастически улыбнулся. — Я нашел его в медицине, которой в итоге посвятил всего себя. Я обрек себя на одиночество, женившись на неврологии. Даже успел подарить ей докторскую диссертацию, за что она присвоила мне научную степень…
— Ты же… — вдруг подал я слабый голос, заметавшись взглядом по опечаленному лицу перед собой. — Был врачом общей практики… Почему именно неврология?
— Потому что вот это… — он приставил указательный палец к виску и несколько раз постучал по нему. — То, что делает тебя и человеком, и индивидом, и личностью. То, благодаря чему ты можешь хоть дышать, хоть любить, хоть создавать музыкальные или архитектурные шедевры. Мозг делает тебя самим собой, оставаясь при этом невероятно загадочным и неизведанным органом как для изучения, так и для лечения. Поэтому моим жизненным смыслом и стала помощь людям, которые сталкиваются со сбоями в работе своего серого вещества.
Пока я безвольно пялился на задумчивое лицо Омера, не представляя, как теперь должен воспринимать этого человека, что теперь должен испытывать по отношению к нему, он тепло улыбнулся и, положив широкую ладонь на мое плечо, размеренно заговорил:
— Серкан, послушай меня, пожалуйста. Я понимаю, что тебе сейчас страшно. Но, во-первых, прими как факт то, что жизнь твоей невесты вне опасности. Во-вторых, позволь мне как врачу совладать с потерей ее памяти, — в его спокойном взгляде вспыхнул огонь решимости. — Если она была вызвана повреждением мозга, я сделаю еще хоть сотню МРТ, КТ, УЗИ, ЭЭГ, Эхо-ЭГ и даже люмбальных пункций, но, клянусь, найду причину амнезии и устраню ее. Если же ничего не обнаружится, то подберу самую эффективную терапию, стимулирующую работу мозга, и обеспечу Эде наиболее комфортные условия для скорейшего восстановления ее памяти. Я абсолютно уверен в том, что воспоминания в итоге вернутся к твоей любимой девушке. И дело вовсе не в том, что мне самому хотелось бы этого и как неврологу, и как человеку, который дорожит тобой… — глубоко вздохнув, Омер убрал руку с моего плеча и, сняв очки, принялся тереть их линзы подолом халата. — Мозг Эды уже продемонстрировал способность к разблокировке забытых моментов.
Внезапно раздался громкий противный писк, вынудивший собеседника шустро нацепить очки на нос и суетливо вытащить телефон из кармана белой одежды.
— Что?.. — я судорожно заморгал, забыв, как дышать. — Она что-то вспомнила?..
— Да… — не отрываясь от экрана мобильника, произнес Омер и чуть нахмурился. — По крайней мере, так сказал ее друг, который был с ней, когда ее госпитализировали…
Где-то за спиной щелкнула ручка входной двери.
— Друг?.. — мои глаза смятенно заметались по лицу врача, который слегка улыбнулся и кивнул кому-то позади меня.
— О, а вот и он как раз… — мужчина убрал телефон обратно в карман и кашлянул. — Серкан, я отлучусь ненадолго. Подожди меня здесь, пожалуйста…
В ту же секунду Омер исчез из поля моего зрения, еле уловимо прошуршав полами халата. Кожей ощущая чужой робкий взгляд, бегающий по моей спине, я стиснул зубы и обернулся. В паре метров от меня стоял взвинченный Дениз, нервно сжимая в пальцах какие-то вещи.
— Серкан… — он шумно сглотнул. — Здравствуй… — резко опустив глаза, Дениз чуть не затараторил. — Я забрал вещи Эды, которые остались в такси, подумал, что они могут ей понадобиться… — он быстро переместился ко мне и дергано вложил в мои руки небольшую сумочку и выключенный телефон с разбитым экраном.
— Почему… — сжав предметы в немеющих пальцах, тихо выдавил я, чувствуя, как от присутствия Дениза в этом кабинете у меня все сильнее сводило челюсть. — Ты был там?..
— Кхм… — он неуверенно потупился в пол. — Клод позвонил с утра, попросил приехать к нему на участок за городом… Я оказался на месте аварии совершенно случайно.
— Как это произошло?.. — мой голос звучал так слабо, что сперва я усомнился, расслышал ли меня Дениз, но проступивший в его глазах ужас явно дал понять, что вопрос дошел до него.
— Очень… Быстро… — Дениз часто заморгал, отведя взгляд в сторону. — Машина со встречки вдруг вырулила в нашу полосу и на полном ходу влетела в бок такси, которое двигалось передо мной. Я сам еле увернулся от столкновения… Выбежал помочь пострадавшим и… — он внезапно охрип. — Увидел на заднем сидении Эду в крови и без сознания…
Сдавливая вещи в своих руках, еще дышавшие кошмаром, который пережила моя хрупкая фея, я ошеломленно уставился на них, чувствуя, как они непосильно тяжелеют, становятся просто чугунными, неподъемными и тянут меня куда-то вниз, где нет ни дна, ни света, ни времени.
— Ладно, я пойду… — вымолвил Дениз, тяжело выдохнув напоследок, и развернулся в направлении входной двери.
— Ты сказал Омеру, что Эда что-то вспомнила… — мой бешеный взгляд впечатался в его замершую спину. — Что именно она вспомнила?
Он несколько секунд просто бездвижно стоял и молчал, после чего повернулся ко мне с какой-то выстраданной усмешкой на лице:
— Что я до сих пор люблю ее.
В голове раздался противный лязг, сменившийся громким хрустом. Я не сразу понял, что это лязгнули мои зубы, хрустнул разломанный телефон в моих пальцах. Я смотрел на Дениза неотрывно, ненавистнически, следя за каждым его выдохом, будто в его бесцветных глазах притаилась неминуемая угроза для моего существования.
— Серкан… — выдал он, прочистив горло. — Это ничего не значит, понимаешь? Вообще ничего. Эда была в полусознании, когда вспомнила об этом… Она сразу же отключилась, так что я не думаю, что она вообще помнит…
Мгновение, и я сокращаю расстояние между нами.
— Если ты… — я продавливал слова сквозь сжатые зубы, изо всех сил сдерживая лютое желание стереть Дениза с лица земли. — Попробуешь хоть что-то сделать…
— Я не настолько конченый человек, Серкан, — резко перебил он со сталью в голосе, уставившись на меня непреклонным взглядом, — чтобы воспользоваться нынешним состоянием Эды в каких-то своих эгоистичных целях. И не настолько тупой, чтобы надеяться, что мне вообще что-то светит… — покачав головой, Дениз усмехнулся и взглянул на меня с болью в глазах. — Я прекрасно видел, как она смотрит на тебя. Как отчаянно она тебя любит. Можешь не переживать – она обязательно все вспомнит… — он тяжело вздохнул. — Поверь, никакая амнезия не способна стереть такую громадную любовь.
Не дожидаясь от меня ответа, Дениз развернулся и направился прочь. Стоило ему открыть дверь, как он замер, тихо охнув, словно спохватившись, и мигом вернулся ко мне.
— Нашел в такси на полу среди осколков стекла… — он протянул мне что-то маленькое и блестящее. — Думаю, это тоже принадлежало Эде.
Я взял у него крохотную вещицу и остолбенел, чувствуя, как все живое внутри обрывается и камнем летит в небытие. На моей ладони лежала металлическая буква «S», которая еще несколько часов назад мелодично позвякивала на браслете Эды.
Входная дверь скрипнула. Я остался в кабинете совсем один, беспомощно пялясь на сверкающую подвеску, пока жалобные крики в черепной коробке с каждой секундой набирали силу, повторяя только одно. «Помогите… Кто-нибудь…»
В этот момент мой телефон нежданно проснулся и заполнил рабочее пространство Омера Ышыка надоедливой мелодией входящего вызова. Мотнув головой, я убрал подвеску в карман брюк и, откинув вещи Эды на рядом расположенную кушетку, достал свой гаджет – на экране высвечивалось «госпожа Семиха». Нажав на иконку ответа, не успел я выдавить свое привычное «слушаю», как из динамика раздался встревоженный задыхающийся голос:
— Серкан! Алло! Ты меня слышишь?
— Слышу… — я коротко откашлялся.
— Клод мне позвонил… — женщина по ту сторону телефона притихла и в итоге зашептала. — Что с Эдой? Где она?
— В больнице… — чувствуя, как этот разговор лишает меня последних сил, я устало рухнул в кресло напротив стола Омера. Веки сами по себе сомкнулись. — Относительно невредима, но…
— Хвала Аллаху!.. — госпожа Семиха перебила меня сорвавшимся голосом и часто задышала в трубку, глотая слезы. — Как же я перепугалась!
— Эда меня не помнит… — слова вылезали из меня с режущей болью, протискиваясь сквозь зубы, как сквозь решетку мясорубки. — Она все забыла… Вернее… — я тяжело сглотнул. — Она помнит только то, как ненавидела меня…
— Что?.. Но… К-как это?
— Результат сотрясения мозга… Амнезия… — опершись локтями о колени, я обхватил голову одной рукой, ощущая лишь выкручивающую ярость по отношению к собственной немощи. — Она забыла целый год своей жизни…
Несколько мгновений госпожа Семиха не издавала ни шороха, как вдруг почти неслышно произнесла:
— И меня, получается, она тоже не помнит?.. — судорожный вздох. — То есть… Как мы с ней наладили отношения…
— Возможно… — я обреченно вздохнул. — Я не знаю… Я не знаю, что мне делать, госпожа Семиха…
И снова тишина в динамике, такая хрипящая, угнетающая, что мне дико захотелось выбросить телефон в приоткрытое окно.
— Будь с ней, Серкан, — вновь зазвучавший голос собеседницы стал громче и тверже, даже повелительным. — Слышишь? Что бы ни случилось – просто будь с ней. Я привлеку лучших врачей со всего мира, чтобы ее вылечили…
— Не нужно… — прочистив горло, я прервал госпожу Семиху. — Эда здесь и так в надежных руках. Поверьте мне…
— Что ж, это радует… — она громко выдохнула. — В любом случае имей в виду, что я сделаю ради внучки все возможное и невозможное. О любых рабочих делах можешь не беспокоиться – мы с Энгином и Пырыл присмотрим тут за всем… — женщина выдержала паузу. — Серкан, нам нужно держаться. Всем нам. Ради Эды. Понимаешь?
— Угу… — я медленно раскрыл глаза и проморгался.
— Хорошо. Надеюсь на тебя. Звони если что…
— До свидания, госпожа Семиха…
Сбросив звонок, я убрал телефон в карман брюк и хорошенько потер веки, откидываясь на спинку кресла. Ну почему я опять веду себя как тряпка? Какого черта я так расклеился?.. Особенно в тот момент, когда Эда сломлена, когда она пережила настоящий кошмар, на который я обрек ее своими же руками?.. Я не могу просто так здесь сидеть и убиваться. Я должен что-то предпринять. Чтобы все снова стало, как раньше… Чтобы все наладилось…
Вскочив на ноги, я бодрым шагом направился к выходу из кабинета, с каждой секундой укрепляясь в правильности придуманного плана. Мне просто нужно быть с Эдой. Нужно всего лишь немного поговорить с ней. Рассказать, как сильно мы любили друг друга, какие невероятные моменты мы пережили вместе за этот потрясающий год… И тогда она сразу все вспомнит. Необходимо просто подтолкнуть ее запутавшийся мозг в верном направлении… И все будет хорошо…
Я не чувствовал и молекулы сомнения в своем выборе, когда поворачивал дверную ручку ее палаты – стоя у окна, Эда была совсем одна. Растерянная. Травмированная. И неизбывно прекрасная… Услышав, как я вторгся к ней, она резко развернулась и, презрительно нахмурившись, покрылась невидимыми, но ощущаемыми даже на расстоянии шипами презрения.
— Что вам нужно?! — рыкнула Эда, превращая исполосованные ссадинами ладони в кулаки. — Зачем вы здесь?!
— Милая, послушай… — делая шаг к ней, я пытался звучать предельно мягко.
— Да какая я вам милая?! — возлюбленная прижалась спиной к стене, чуть не шипя от бешенства, рвавшего ее на куски.
— Эда, выслушай меня, пожалуйста, — постепенно приближаясь, я выставил руки перед собой, надеясь, что этот жест сможет хотя бы на каплю успокоить Эду.
— И не подумаю! — все ее черты исказились от ярости. — Убирайтесь!
— Эда, ты забыла целый год своей жизни, но за это время много чего произошло, — на моем лице заиграла нервная улыбка. — Мы с тобой полюбили друг друга… Стали жить вместе…
— Я понятия не имею, какого хрена вам от меня надо, но… — видя, как расстояние между нами неторопливо сокращалось, она сглотнула и часто заморгала. — Просто заткнитесь и катитесь прочь!
— Мы собирались пожениться… Мы хотели купить тебе свадебное платье в этом чертовом Париже!.. — я непроизвольно усмехнулся, ласково глядя на ее разозленное лицо, до которого оставалось не больше метра.
— Не приближайтесь, — рыча сквозь зубы, она замотала головой, — иначе я закричу…
— Эда, посмотри, пожалуйста, сюда, — вытащив телефон дрожащими пальцами, я мигом открыл первую попавшуюся фотографию, на которой Эда с лучезарной улыбкой крепко обнимала меня, и повернул экран к возлюбленной. — Я не обманываю. Вот, это мы с тобой…
Даже не взглянув на снимок, она резко отбила мою кисть, запуская мобильник в короткое пике в сторону кровати, и закричала:
— УБЕРИТЕ СВОИ РУКИ!..
— Милая, я люблю тебя, слышишь? — не различая своего умоляющего голоса, я машинально потянулся к ней, испытывая смертельную потребность хотя бы просто обнять ее и прижать к себе. — Больше всего на свете… А ты любишь меня…
— ДА ОТВАЛИТЕ УЖЕ ОТ МЕНЯ! — надрывая связки, Эда вдруг пригнулась и, увернувшись от моих рук, рванулась в сторону входной двери.
— Эда, прошу тебя, вспомни нас!..
Мигом бросившись за ней, я успел осторожно схватить ее за локоть. Она моментально замерла и лихорадочно дернулась, издавая шумный вздох. Прямо как в тот раз, когда я несдержанно обнял ее, впервые увидев после аварии…
— Любимая…
— Унизила?.. — она оборвала на полуслове, выпучившись на меня непрощающими шоколадными глазами.
— Что?.. — я ошарашенно уставился на нее в ответ.
— Я вас унизила?.. Да вы хоть знаете, что такое унижение?! — Эда рывком выдернула свой локоть из моей хватки. — Это надеяться на помощь вроде бы небезразличного к твоей судьбе человека, а потом оказаться выброшенной на свалку жизни и не иметь никакой возможности вылезти из нее!.. — на ее пышных ресницах блеснули слезы. — Чтоб вам провалиться!
В тот же момент она вылетела из палаты прочь, едва не вышибив дверь. Окоченев ровно на секунду, я кинулся за ней в коридор.
— ЭДА! ПОСТОЙ! — сломя голову, я бежал за ней, босоногой, оставлявшей за собой вместо родного цветочного шлейфа удушающее марево из ненависти, обиды и испуга, но никак не мог нагнать. Будто сейчас Эда изо всех сил боролась за свою жизнь, спасаясь не от меня, а от самой смерти…
Сердце за ребрами вдруг давяще сморщилось в каком-то страшном предчувствии – Эда мчалась все дальше по коридору, вперед, прямо к лифту, из которого неспешно вывалились незнакомые люди.
— НЕТ, МИЛАЯ! ТОЛЬКО НЕ ТУДА!.. — мой выкрик резко прервался – я со всего маху влетел во внезапно появившуюся на моем пути пустую каталку и с грохотом перевернул ее, свалившись на колени. — Прошу прощения! — бросил я недоумевающей медсестре, буркнувшей себе под нос что-то ругательное в мой адрес.
Рванув обратно за Эдой, я мигом застыл, осознавая, что должно было сейчас произойти. Бросив на меня через плечо испепеляющий взгляд, невеста ловко юркнула в кабину лифта и тут же скрылась за закрывшимися дверьми.
Нет… Только не это… Нет! Я НЕ ХОТЕЛ ЭТОГО!
Увидев на дисплее сверху, что лифт двинулся вниз, я быстро ринулся в сторону лестницы и, перепрыгивая через ступеньки, за считанные секунды оказался на первом этаже. Стоило мне повернуть за угол, как я обнаружил столпившихся у металлических створок людей, которые тихо охали и с подозрением заглядывали в кабину.
— Эда! — протиснувшись сквозь незнакомцев, я увидел, как она, вжавшись в угол лифта, обнимала себя за плечи, теребя рукава больничной одежды дрожащими пальцами и со свистом в груди задыхалась, панически бегая глазами по потолку.
В эту секунду все живое во мне надорвалось ужасом и исковеркалось.
— Любимая… Просто дыши… Слышишь? — шепча, я потянулся к ней. — Пойдем, все хорошо…
— НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! — от резкого удара по руке меня пошатнуло. — НЕ ТРОГАЙ!.. НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ!..
Истошные крики Эды угасли и обернулись жалобными всхлипами. Ее совершенное лицо, отмеченное швом, заклеенное в некоторых местах пластырями, умывалось безостановочными слезами и сдавливалось под тяжестью страданий, пока она, повторяя «не трогай», как какое-то заклинание, не отводила от меня сжигающих глаз. Я шокированно пялился на нее, не веря в то, что видел. Не веря в то, что она так мучилась сейчас из-за меня…
Не закрывай глаза. Смотри.
Это все из-за тебя.
Милая, умоляю, не смотри так на меня… Пожалуйста… Ведь раньше ты смотрела по-другому… Правда?
«Ты – мое счастье, Серкан. Мое личное волшебство…»
Мне ведь это не приснилось? Как и все, что было между нами?
«Только после всего, через что мы прошли, мы с тобой смогли стать такими счастливыми…»
Сияющее лицо Эды, украшенное заливистым смехом и детским восторгом, витражной мозаикой мелькало перед глазами в тысяче моментов, которые мы пережили вместе. Я пытался ухватиться хотя бы за одно из этих воспоминаний, дававших мне надежду на то, что я обязательно смогу вернуть Эде ее солнечную улыбку, но все они растворялись в глухих отзвуках невыносимого плача и превращались в совсем другую картинку. Я снова видел изувеченную болью невесту в окровавленном свадебном платье посреди салона самолета и безвольно наблюдал, как кошмарный сон сливается с реальностью: пышное платье сменяется больничной рубашкой, салон бизнес-класса – кабиной лифта, мое выкрикнутое имя – мольбами не трогать. Только раны на ее теле и неумолкающие вопли оставались неизменными…
Внезапный толчок сбоку, едва не сбивший с ног, откинул меня в сторону – к кабине лифта примчались две медсестры. Следом послышался знакомый успокаивающий голос Омера:
— Эда, дочка, успокойся, все хорошо! Тебе ничего не угрожает!..
— НЕТ! — съежившись в комок, она заметалась слепым взглядом по лицам медсестер и сползла по стенке вниз, с силой вжимая ногти в покрытую ранами кожу плеч. — ИСЧЕЗНИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА! НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ!..
Ее сорвавшийся голос превратился в неконтролируемую истерику. Не обращая внимания на пронзительные рыдания Эды, медсестры подскочили к ней и крепко схватили за запястья, отрывая ее трясущиеся пыльцы от плеч. Возлюбленная с воплями задергалась во все стороны, отчаянно пытаясь вырваться:
— НЕТ! ПОШЛИ ВОН! ПРОЧЬ!..
— Гальдол, пять миллиграммов, живо! — заорал Омер командующим голосом.
Появившаяся из ниоткуда третья медсестра выверенным движением вогнала шприц в двуглавую мышцу плеча Эды. Через пару секунд она затихла и, перестав биться в слезах, обмякла в руках сотрудниц госпиталя. За спиной послышались вздохи облегчения.
В этот момент мои дрожащие пальцы неосознанно нащупали в кармане брюк маленькую подвеску в виде буквы «S». Ощущая, как весь я за мгновение стал таким же бессмысленным, ненужным, бестолковым, как и этот изогнутый кусок металла, оторвавшийся от браслета желаний, я контуженно наблюдал, как Омер Ышык, склонившись в лифте над полусонным телом Эды, прощупывал ее пульс и добродушно что-то болтал, пока в моей тускнеющей голове снова гремел вопрос Вселенной:
Что ты наделал?