Глава 46: Меч и бабочка (1/2)

Прежде чем вернуться в башню, Ингрид попросила замок избавиться от пролитой крови. Для него это не представляло труда, он с радостью поглощал человеческие жертвы. Действительно жуткое, ненасытное место. Ингрид была бы рада сделать замок безопаснее, но даже за нынешнее «властвование» платила очень большую цену. Сил ещё и на распутывание хитросплетения чар у неё не было.

Тринадцатое поколение оказалось в самом деле примечательным. Раньше не было такого, чтобы большую часть хранителей связывала общая судьба даже до замка. Это облегчало очищение осколков, если рассматривать несколько смертей за раз. Но, может, при ином раскладе и убивать хранителей пришлось бы по одному? Может быть.

Как бы то ни было, Ингрид понимала, что Фрейя и Элеонора – последний такой случай. Как бы близки ни были Мейлир и Мейнир, до замка они точно жили совсем по-разному, а Гленда и вовсе была связана с Мастером. Не исключительный случай, уже бывало, что Мастер приходил в замок вместе с хранителем в силу близких отношений, но вот кровное родство наблюдалось впервые.

Солнце уже зашло, но окна Ингрид всё равно зашторила. Никогда не знаешь, как изменится картина за окном, а отвлекаться сейчас нельзя. Пропускать через себя чужую память не только выматывающе, но и опасно. Если потерять контроль над ситуацией, перестать видеть грань между чужим и своим сознанием, можно просто лишиться рассудка. Или даже навсегда застрять в тонком мире, потеряв способность к перерождению.

Конечно, Ингрид боялась, что такое может случиться, но право выбора она не давала себе сама. И снова погрузилась в историю тех, кого погубила.

***

В одном селе в семье кузнеца вместо ожидаемого сына родилась дочь. Не то чтобы Тарбен был против, просто очень хотел обучить первенца своему делу. Однако вот он ребёнок, никто не виноват, какого он пола, поэтому оставалось только принять и полюбить. Девочку назвали Фрейя – так решила жена. Тарбен очень её любил, заботился, помогал, но беременность и роды слишком сильно подорвали здоровье супруги. Она умерла, не дожив даже до первого дня рождения дочери.

Тарбен и думать не хотел, чтобы найти другую женщину, поэтому решил растить Фрейю сам. Совмещать работу в кузнице и уход за ребёнком было тяжело, так что пришлось обратиться за помощью к своей матери – родители супруги жили далеко. Вот и получилось, что Фрейя была выращена отцом и немного, когда очень надо было оставить с кем-то дитя, бабушкой. Это стало одной из причин, почему в ней, по мнению как всегда невероятно умных и лучше всё знающих окружающих, было так много «мужского». То есть бойкость, своевольность, драчливость, тяга к мужской одежде, тяжёлому физическому труду и оружию.

Можно подумать, что Тарбен пытался воспитать в Фрейе сына, о котором теперь можно и не мечтать, но на самом деле просто не мешал делать то, что ей самой больше нравилось. Хочешь бегать, а не с куклой нянчиться? Пожалуйста! Интереснее наблюдать, как отец куёт, а не как бабушка готовит? Хорошо, только будь осторожнее. Не собираешься смиренно молчать, когда задирают, верить в «бьёт значит любит» и не давать сдачи, потому что «ты же девочка»? Конечно. Так гораздо лучше, чем привыкать быть жертвой.

В целом, Фрейе очень повезло с семьёй. Бабушка, конечно, иногда ворчала, что помощницы по хозяйству нет, но и только. У Фрейи, конечно, с детства были странности во внешности, которые постепенно развивались. Вертикальный зрачок, глаза, которые из карих становились жёлтыми, зеленца в волосах. И длина волос. Фрейя была бы рада ходить с короткой стрижкой, но стоило ей обрезать волосы, как на следующий день они тут же вырастали. И эта «навязанная» минимальная длина тоже с годами увеличивалась. Дома приняли даже эти странности, пусть и не смогли найти им объяснение, а вот для детей и некоторых взрослых это стало лишним поводом придраться.

Что же, осколок наградил Фрейю как силой воли, так и силой физической, так что она прекрасно справлялась с любыми нападками. Её не задевали слова, она умело отвешивала тумаки тем, кто лез с кулаками. А к семи годам у Фрейи начала развиваться способность к приказам. У неё и раньше неплохо получалось приструнять особо наглую мелюзгу строгим взглядом и властным тоном, но иногда приказам было особенно тяжело сопротивляться.

С такими задатками Фрейя смогла бы приемлемо, даже неплохо жить среди людей. Среди тех людей, которые очень косо смотрели на магов, но боялись не настолько сильно, чтобы не трогать. Жить с внешностью, которая свидетельствовала о связи с магией.

Отнюдь не так хорошо началась жизнь Элеоноры. Отец о ней даже не знал. Он был в той деревне проездом и силой взял женщину, что была слишком добра, разрешив остаться у себя на ночь. Мать сильно заболела на последнем месяце, и хотя смогла родить здорового ребёнка, умерла в первый месяц. С тех пор Элеонору мотало от одних родственников к другим. С первыми она пробыла дольше всего – чуть больше года. За это время у неё на голове появились те самые фиолетовые отростки, что напоминали бабочек.

Родственники логично предположили, что отцом Элеоноры был маг. Они не хотели растить у себя магическое отродье, но избавиться от ребёнка не позволила совесть, поэтому его скинули на другую родню. Новая семья оказалась менее суеверной, однако когда по деревне поползли слухи о ребёнке-маге, поспешили передать Элеонору дальше. Просто слишком беспокоились о своей репутации, ведь дурная слава могла доставить проблем и собственным детям. В этом доме просто не хотели обременять себя лишним ртом, согласились только потому, что за это пообещали простить долг. Так что здесь сразу начали раздумывать о том, на кого скинуть ребёнка.

Четвёртая семья приняла Элеонору почти охотно, готовы были даже потерпеть слухи и необычную внешность. Вот только через три месяца у них серьёзно заболел маленький сын. Тянуть ещё одного ребёнка не было ни сил, ни денег, поэтому трёхлетняя Нора снова сменила дом. Пятая семья стала последней остановкой. Там и вовсе не были уверены, можно ли считать Элеонору родственницей, конечно, ей давали кров и воспитательный минимум, но из-за эмпатии девочка особенно хорошо чувствовала, насколько лишней была в этом доме.

Элеонора старалась как можно меньше нервировать семью своим присутствием. Часто слонялась по улице, словно беспризорница, могла даже несколько дней не возвращаться, а «родителям» до этого совершенно не было дела. Их больше свои дети волновали, а те, в свою очередь, издевались над Элеонорой, когда взрослые не видели. Это была ещё одна причина, почему Нора не хотела находиться дома. Она даже пожаловаться не могла. Во-первых, чувствовала, что издевались, потому что боялись кого-то столь непохожего. И… Сочувствовала? Ей бы тоже было сложно находиться рядом с тем, кто пугает. Нельзя осуждать за страх. Впрочем, будучи ребёнком Элеонора ещё не могла так рассуждать, просто знала такие вещи на подсознательном уровне и смирялась с любым отношением к себе. Во-вторых, она не хотела снова быть переброшенной к другим людям, а самый простой способ избавиться от конфликтов – выкинуть их причину.

Вне дома тоже было не так спокойно, как хотелось бы. Среди других детей у Элеоноры тоже нашлось множество недоброжелателей, которым она не могла ответить. К тому же, она была уверена, что заслужила такое отношение, что в чём-то провинилась. Ведь не может столько людей гневаться на неё несправедливо? Им же тоже плохо! И если они чувствуют себя лучше, срываясь на ней… Значит, так надо. Так правильно. Просто нужно стараться избегать любых встреч, а если попалась – молча терпеть.

От непоправимых последствий обычно спасало то, что в самый отчаянный момент Элеонора могла использовать силу осколка пробудив в обидчиках немного смятения и сочувствия. Этого хватало, чтобы они решили: на сегодня с девчонки хватит. Наступил день, когда способность не сработала, и всё могло бы закончиться смертью Элеоноры, если бы не крайне удачное стечение обстоятельств.

Тогда Элеоноре было уже четыре, а Фрейе – семь. Тарбен приехал в соседнюю деревню отдать заказ, взяв дочь с собой. Потому что она сама хотела. И чтобы не нагружать бабушку. Пока отец разговаривал, Фрейя отпросилась погулять. Услышав крики, улюлюканье, переходящий в скулёж плачь и удары, она поспешила узнать, что произошло. Стайка детей избивала девочку с розовыми волосами, которая даже с земли подняться не могла.

– Живо разбежались! – тут же крикнула Фрейя. – Но если кто-то бессмертный или зубов не жалко, может остаться, – добавила с насмешкой, но дети поспешили подчиниться приказу и скрыться из виду.

Фрейя тут же бросилась к девочке. Она была в грязной и рваной одежде, явно плохо питалась. Вся в гематомах – свежих и уже пожелтевших. Волосы слиплись от крови, рядом валялись вырванные клоки, из сломанного носа и разбитой губы тоже текла кровь, а левый глаз не открывался из-за фингала. Фрейя готова была догнать каждого причастного и на пальцах объяснить, почему так поступать нельзя. На кулаках. А ещё она почувствовала, что похожа с этой девочкой. И что не может её оставить.

Элеонора потеряла сознание почти сразу, как оказалась в руках Фрейи. Фрейя нашла отца и очень убедительно сказала, что теперь у него две дочери. Бабушка сначала пыталась быть против, но тоже вскоре согласилась принять второго магического ребёнка, рассудив, что хоть теперь получится вырастить помощницу и хозяюшку. Так у Элеоноры появилось место, где она почувствовала себя уместной. Дома.

От того, какой зашуганный была Элеонора, жутко становилось даже Фрейе. Это дитя дрожало от любого неожиданного звука или из-за появления рядом человека, заикалось, боялось съесть куском больше или лишний раз подать голос. Даже о том, что в родном селе нашлись дети, начавшие задирать Элеонору, Фрейя узнала только по плохо скрытому синяку. А ведь в этом доме все относились к Норе с любовью, но она терялась, не зная, как на это реагировать. Потому что она впервые столкнулась с тем, что её не просто не боялись, не презирали и не били, но даже заботились. И так страшно было всё испортить, разочаровать недопустимо наглым поведением.

Вместе с этим Элеонора восхищалась Фрейей. Видела, что над той тоже пытались издеваться, но Фрейю это совершенно не задевало. Даже эмпатия подтверждала – колкие слова не могли оставить и ментальной царапины, что уж говорить про какую-либо тщательно спрятанную боль. Рядом с Фрейей становилось спокойнее, даже вера в себя начала потихоньку зарождаться. Появилось бы ещё умение давать отпор…

– Нора, чо случилось на этот раз? – со вздохом спросила Фрейя, обрабатывая рассечённый лоб.

Элеонора смущённо отводила взгляд и кусала губы. Чувствовала, что Фрейя зла, но не на неё, а потому что она снова позволила над собой издеваться.