Глава 44: Сестра-милосердие (1/2)
На душе у Элеоноры было очень тяжело и неспокойно. Когда Исаак рассказал правду, когда Фрейя накричала на Мастера, Нора вспомнила нечаянно подслушанный разговор, о котором пообещала никому не рассказывать. Тогда она ещё несколько дней задалась вопросом, почему они обсуждали ведьму так, словно больше остальных знали, кто она и чего от неё ждать. Теперь поняла.
Страх и сомнения вгрызлись в сердце. Правильно ли она поступила, что сдержала обещание? Стала ли она из-за этого сообщницей, невольным хранителем мучительной тайны? А стало бы лучше, если бы рассказала? Помогло бы это спасти хоть кого-то? Жаль, так жаль, что в жизни нельзя отмотать время назад, посмотреть альтернативный вариант развития событий и выбрать лучший. Но если такого варианта нет? Если решающий выбор был сделан так давно, что до него уже не домотаешь?
Хотелось кричать, но горло сдавливали рыдания, не давая даже ровно дышать. Не только сомнения о верности собственных поступков легли на душу могильной плитой. Неправда, что силы хранителей совсем не действовали на ведьму – они только навредить не могли. В момент той короткой встрече в комнате у осколка Элеоноры случился энергетический всплеск, и она невероятно сильно ощутила чужую боль. Это продлилось лишь несколько мгновений, но поглощённое потрясло, поразило так сильно, что Элеонора потеряла связь с реальностью до того момента, как проснулась после снотворного.
Несомненно, хранителям стало плохо из-за потери друзей, но их чувства не могли ударить с такой силой. В те мгновения Элеонора узнала, какой многовековой груз был на душе у Мастера и Ингрид. Даже если сейчас они что-то не чувствовали, что-то забыли, даже если время притупило боль, создав иллюзию, что раны превратились в шрамы, прошлое продолжало терзать душу, не выпуская из холодной, тёмной и липкой пучины. Да, Элеонора не могла не сочувствовать. Ни тому, кого годы сделали безразличным к судьбе хранителей, ни убийце, которая намерена довести дело до конца.
Всё чаще при взгляде на нож, который дала Фрейя для собственного успокоения, Элеонора видела спасение, освобождения от сочувствия, о котором она не просила, от чувств, которыми не могла управлять. Вот только храбрости и эгоизма не хватало, не настал ещё тот предел, после которого станут незначительными любые поводы не обрывать свою жизнь. Сейчас главным поводом жить была Фрейя. Её сердце ведь не из гранита, у неё почва из-под ног уйдёт, если самый дорогой человек, ради которого она готова на всё, сам себя убьёт. Быть смыслом чьей-то жизни – большая ответственность.
И всё же, сидя одна во время перерыва на работе, Элеонора присматривалась к остро наточенному лезвию, прикладывала, словно примеряясь, к запястью. Да, она знала: чтобы умереть, резать надо не здесь и не так, но можно ли заглушить физической болью душевную? Элеонора видела людей, которые так делали. Они говорили, что это ненадолго помогало. Только вот порезы от Фрейи скрыть не удастся, у Норы же не было привычки заматывать руки для цельности образа.
«А если у неё…» – размышляя о том, как скрыть если что порезы, Элеонора вдруг подумала, что бинты Фрейи отнюдь не часть образа. Что, может, они тоже скрывали что-то болезненное. Но Фрейя точно не из тех, кто будет вредить себе, значит, с ней что-то сделали другие.
«В этом тоже может быть моя вина», – со страхом предполагала Элеонора, теряя веру в то, что хоть раз поступала в этой жизни правильно.
Элеонора была благодарна Фрейе, что теперь та оставалась рядом даже ночью. Нет, она не ведьмы боялась, а себя, собственной слабости. Когда рядом была сестра, важнее было не то, что она не позволит себе навредить, а то, что в её присутствии становилось спокойнее. Потому что Фрейя всегда была сильной и надёжной, и так легко себя обмануть, убедив, что сестра способна защитить от любой беды. Как всегда защищала.
На ночь приходилось принимать снотворное, хотя сегодня сон прекрасно шёл без него. Да, хранителям больше не нужно спать, но Элеоноре было просто необходимо отдохнуть, отвлечься от реальности. Засыпая, она прямо как в детстве, держала Фрейю за руку – тёплую и грубую от работы.
***
В нос ударил знакомый запах трав и медикаментов, но быстро отошёл на второй план, уступив место свежезаваренному чаю с мятой и чабрецом. Элеонора устало вздохнула и обхватила чашку, пытаясь отогреть пальцы. Сегодня не её очередь дежурить, но сон всё равно не шёл, поэтому она пришла на кухню за чаем.
В голове было слишком много мыслей. О детях, которых пытались спасти, вылечить, которые были вынуждены стать свидетелями ужасных сцен, осиротели. О том, насколько безопасно в лечебнице. Элеонора понимала: маги доберутся и до этих земель, но не было возможности организовать лечебницу ещё дальше от границ. Её и сейчас нет, точнее, для этого нужно дождаться подкрепления. Если бы речь шла просто об эвакуации людей… Однако здесь было слишком много раненых, некоторые до сих пор в тяжёлом состоянии, в том числе и дети. И не было сил их переправить.
Элеонора коснулась медальона, который был скрыт под бежево-серым платьем лекаря. Она уже чувствовала, что не сможет сдержать обещание. Можно было воспользоваться положением и самой перебраться в безопасное место, но Элли не могла оставить тех, о ком заботилась. И даже не потому, что работа и долг, просто сердце болело за каждого подопечного.
Чай ещё был слишком горячим, чтобы пить, поэтому Элеонора решила подышать прохладным ночным воздухом на пороге церкви. Иногда это помогало освежить голову. Рядом с церковью росли цветы, которые очень сладко и душисто пахли в ночи, но сегодня их перебивала сырость – лило так сильно, что порадоваться можно было только ветру: он дул в противоположную от порога сторону. Элеонора поёжилась. Ей нравился дождь: и запах, и звук, только вот стоило накинуть что-нибудь потеплее.
Она уже собиралась зайти внутрь, когда услышала торопливые шаги. По мере приближения всё чётче становился силуэт высокого незнакомца, укутанного в плащ. Он почти бежал, и Элеонора решила его дождаться. Нельзя же оставлять человека на улице в такую погоду.
– Пожалуйста, проходите, – попросила она, открыв дверь и поторопив жестом.
Сначала надо было завести в тепло, а уже потом выяснять обстоятельства, приведшие к церкви-лечебнице в такую погоду. Элеонора отвела незнакомца на кухню, повесила сушиться плащ, с которого ручьями стекала вода, наказала сесть возле огня, а сама стала снова греть воду для чая. Элеонора даже бровью не повела, заметив рог у внезапного гостя, когда он снял капюшон. Зато сбегала за полотенцем, чтобы можно было вытереть волосы, и собственным шерстяным платком.
– Вам повезло с плащом, здесь сплошь дети и женщины, сложно было бы найти сухую одежду, если бы ваша промокла, – покачала головой Элеонора, заливая кипятком заварку.
– Спасибо за заботу. Я удивлён, что вы так просто пустили к себе мага, учитывая не столь давние события…
– Если непогода заставляет искать кров, как обычного человека, то маг или нет уже не имеет значения, – пожала она плечами. – Если вы простынете, то страдать от болезни будете, как любой из нас или даже хуже, магам сложно сейчас обратиться за медицинской помощью.
– Кажется, вы очень сострадательны, – по-доброму усмехнулся незнакомец и принял чашку.
Элеонора взяла свою уже едва тёплую кружку и села поближе.
– Может даже слишком. Мне часто такое говорят, но я не вижу в этом ничего плохого. Чем лучше я понимаю пациентов, тем легче мне им помочь. Я не буду слишком любопытной, если спрошу, что привело вас сюда? – осторожно поинтересовалась Элеонора.
– На вашем месте я бы спросил это ещё до того, как впустил. Я Хенбетестир – странствующий маг, но о последнем беспокоиться не стоит. Я никому не причиню вреда и уйду, как только закончится дождь. Ливень разразился, когда я был в пути, далеко от всякого укрытия… Поисковые чары вывели меня сюда, но я не мог постучаться в какой-нибудь дом, ведь люди сейчас особенно нервно воспринимают магов. Помимо того, что многие должны были сбежать из этих земель. Поэтому я решил попытаться счастье в церкви. Даже не знаю, чем в тот момент думал, – покачал головой Хенбетестир. – Служители веры никогда нас не любили, но я просто слышал, что здесь организовали лечебницу. А у лекарей легче снискать милосердия.
– Обычно да, но сейчас сёстры тоже на взводе, а больные могут очень нервно отреагировать, – вздохнула Элеонора, но тут же ободряюще улыбнулась: – Однако на кухню никто не должен зайти, так что если мы посидим здесь, то всё будет в порядке. А если нужно будет выйти, можно просто прикрыть вашу голову. Ох, точно! – воскликнув, она смущённо отвела взгляд. – Как невежливо получилось-то… Меня зовут Элеонора, приятно познакомиться.
– Взаимно. И ещё раз спасибо, что приютили, – с улыбкой ответил Хенбетестир.
Минут пятнадцать они просто молча пили чай. Когда дело не касалось работы, Элеонора чувствовала себя неловко в присутствии малознакомых людей, прямо как сейчас, но то ли чай так действовал, то ли к Хенбетестиру оказалось так легко привыкнуть – точно не сказать, просто очень скоро стало спокойнее.
Элеонора вздрогнула, услышав стук в дверь. Она быстро отставила чашку, накинула полотенце Хенбетестиру на голову и подошла, чтобы открыть. На кухню робко заглянула маленькая заплаканная девочка. Она тут же обняла Элеонору и жалобно всхлипнула.
– Тётя Элли, мне кошмар приснился… – пискнула, когда Элеонора подняла её на руки.