отпускная (1/1)
Закаты ему всегда нравились больше, они не дают ложных надежд, как это делают рассветы. Закаты мягко-красным плывут по небу, солнце последней вспышкой озаряет землю и валится за горизонт, оставляет за собой подкрашенное в эту персиковую любовь небо, этот мягкий разлив розово-фиолетово-желтого, внутри какая-то светлая грусть. Если под ногами лужи отражают небосвод, кажется, что мир такой огромный, в н?м так много воздуха, и небо высокое-прeвысокое, дал?кое.Августовские закаты дышат жаром в лицо, солнце краснючее, с оранжевой каемочкой и почти белым нимбом. Они ради этого сбежали из столичной суеты, где студия, запись, ам?бы-люди, росгвардейцы пасут возможных митингующих, бронированные душные автозаки, молод?жь, живущая каждую ночь, как последнюю. Сбежали оттуда в мир вечного сна, в деревеньку в нескольких сотнях километров, где тихо круглосуточно, только сверчки да живность всякая нарушают тишину.Тут жарко, внутри одноэтажного домика пыльно и паутины по углам, даже в том самом, в красном углу с иконкой, местный паук не побоялся оставить свой след, оплетя прозрачной ниточкой лик пресвятой кого-то там.Здесь нет шума. Интернет – к черту, телефоны в режиме пол?та, хотя они не в самолёте: куда уж им лететь, всё закрыто, да и скоро концерт в мажорном московском клубе, потом – скромно по городам, пока не прикрыли лавочку.Это там они, в душном медийном пространстве, кто-то. Здесь они, в принципе, никто, и звать их никак. Здесь все ради тишины и ради того, чтобы побыть никем, чтобы отдохнуть не только от городских кошмаров, но и от городских себя. Закат разгорается на глади озера, которое больше болото, и водомерки скользят по нему, как танцоры по льду.Комары набрасываются на голые сер?жины ноги, Арт?м шутит:– Они пока в твоих волосах кожу найдут, умрут от голода.От души, не жалея, пшикаются средством от надоедливых насекомых, слышен всплеск где-то в камышовых зарослях – лягушка отправилась в плавание.Неделя закатов тут – и снова обратно, в информационное болото, смерч из новостей-кричалок со всех сторон: надоевший старый президент, упакованные в тюрьму молодые ребята, взрывы, не желающий отступать вирус, – весь этот ужас, от которого они прилично устают. Им бы научиться фильтровать, не читать и не слышать, но солнце краснеет от стыда за людей, за сошедший с ума человеческий род, и им просто не оста?тся выбора: потом отрефлексируют в текстах, горящих злой обидой, горящих болью, прикрытой иронией и сатирой. Это был проклятый год, они оба греются надеждой, что вот-вот уже, перевалили за половину, за экватор, скоро всё кончится, и всё это останется лишь перечеркнутым красным в календаре.Неделя закатов тут, неделя высоких зв?зд на ночном небе, неделя, из которой один день – дождь, и они в этот день находят в кладовке дождевики. Не те дождевики, которые как мусорные пакеты, а прочные, которым более-менее доверяешь. В дождь решают идти в лес, послушать, как крупные капли бьются о землю и листву. Вспоминается, что уже скоро осень: релиз альбома, который щекочет нервишки, выматывает, но сроки есть сроки, клипарик какой-нибудь надо будет снимать по-любому, но это осенью, когда гром и серость, а сейчас август, пока еще лето. В дождевике и на фоне мокрой густой листвы Арт?м напоминает персонажа из какого-нибудь мрачного сериала. В лесу, почти в глуши, точно есть чудовища, но пока они вдво?м, им под силу выстоять почти любой удар. Дождь полощет деревья, полощет и их тоже, струится по ярким дождевикам, это не тот грибной летний дождик, это – добротный, проливной, практически тропический.– Ты запомнил дорогу-то? – спрашивает Арт?м, повышая голос, чтобы слова пробились через стену дождливого-лесного шума.Сергей глядит на промокшие кеды, он почти по колено в грязи, и плевать.– Неа, думал, ты у нас за гида.– Хуя, – Арт?м оглядывается, – ну ладно, минут сорок потусуемся тут и обратно, пока не стемнело.Земля под ногами мягкая, хлюпает, к подошвам липнут опавшие листья и веточки. Они бродят бесцельно, натыкаясь на грибы, ягоды, которыми набивают карманы, больше молчат, чем говорят, дышат свежим воздухом, думают о чем-то сво?м (Сергей – об Арт?ме, Арт?м – о Сергее), тут не пахнет мокрым асфальтом, и это странно и почти непривычно, здесь стоит запах, который остался где-то в далёком детстве, и Сергей шепчет под нос:– Как двадцать лет назад…Можно написать о таком лесе песню, но у них уже есть "Поезда". Тут тоже нет сигнала сети, и их вряд ли найдут по гугл-картам, у Сер?жи бегут мурашки, когда он думает, что так много от их жизни – в их песнях.– Может, нам здесь и остаться? – спрашивает он у Арт?ма.И тот сразу подхватывает:– Нет, нет, нет, нет.
Сер?жа привёз с собой свой синтезатор, который гордо зов?т фоно. Отогревшись после прогулки, отмыв обувь и себя, они остаются на кухне, где пахнет деревом и свистит, закипая, чайник.Подключают фоно к единственной доступной розетке на кухне, вторая спрятана за советским пузатым холодильником. Сер?жа бездумно перебирает клавишами, как реб?нок, который возомнил себя великим музыкантом.– Видел то видео, где котик играет на пианино? – спрашивает Арт?м, с ногами забравшийся на деревянный прочный стул.– Это, наверное, я? – предполагает Сергей, глядя на Арт?ма поверх оправы очков.Арт?м раскраснелся от горячего чая, в их временном жилище нет камина, но в глазах у него – огон?чки, он улыбается довольно и кивает. Сер?же так тепло внутри.Дальше Арт?м молчит, слушает, как Сергей расслабленно упражняется, наигрывает простенькие мелодии, распевается, как на занятиях по вокалу.Арт?м молчит, оглаживая бока супницы, в которой у него чай, рассматривает Сергея, который редко бывает таким: размякшим в хорошем смысле, чаще он – собранный, находящийся почти всегда в моменте, в спорах дотошный (уже не обижается, если Арт?м говорит, что надо открыть форточку), с ясным взглядом, держащий ухо востро. Они грамотно встали под ветер и смылись в мини-отпуск, побег оказался возможным, хотя за плечами карантин, казалось бы, – целыми днями бей баклуши, отдыхай. Сергей даже в карантин писал, потому что надо было как-то справляться со стрессом, занимался за синтезатором, вспоминал азы программирования.Артём ему: да расслабься, вс? окей будет, вс? успеешь, сейчас самое время отдыхать, а Сер?жа:– Что-то мне вс? это не нравится, время куда-то уходит, я чувствую.И загонял себя до красных глаз, головных болей и зат?кшей шеи, до утра сидел за экраном компьютера, беззвучно приползая в кровать, устало выдыхая Артёму в макушку.
И вот, наконец, отдых.С закатами, которые они обязательно провожают, отсчитывая дни до конца лета, как будто им в сентябре в школу или в универ, с яичницей по утрам, которая обязательно то у одного, то у другого подгорает, с в кровь расчесанными комариными укусами.С подъ?мами с первыми петухами, когда в предрассветной тишине по земле стелются таинственные туманы, и на улице свежо, даже холодно, – они открывают окна настежь, чтобы впустить воздух в их избушку.
Сергей выходит по утрам на крыльцо, чтобы потянуться от души, прохрустеть каждой косточкой, чтобы потом тронуть голой ступней росу на траве и вернуться в домик, заглянуть в холодильник, выпить половину бутылки холодной воды под сонное цоканье Артёма:– Горло береги, тебе ещё петь.
– Да время есть пока, – отмахивается, хотя знает: Артём прав.
По утрам они обнимаются долго, одним глазом ещё досматривая сны, обнимаются, уткнувшись друг в друга и дыша глубоко, не спеша, наслаждаясь и разрешая себе отдыхать без угрызений совести. Первые солнечные лучи касаются верхушек деревьев, деревенька просыпается, а они стоят на еще не прогревшихся досках пола, замерев и мыча иногда какие-то фразы ни о чем.
У них еще пара дней, чтобы набраться сил и воздуха – чистого и без примесей. Пара дней – и снова с головой в гущу событий, реальность закрутит их, не оставив времени на такие долгие объятия.