Глава 22. Черные буревестники (2/2)

— Надо же, показательный процесс, часть пиар-кампании! — воскликнул Сесеу, с яростью швырнув газету в стену. Роберто посмотрел на него с недоумением: он не ожидал такого от обычно сдержанного и жизнерадостного парня. А Сесеу продолжил сокрушаться. — Я мог бы догадаться, когда узнал о том, что заседание открытое. Теперь люди, не знакомые с делом, вряд ли будут брать у меня консультации. Как ловко этот писака вознес на пьедестал никчемного Абреу! Да еще и про меня раскопал информацию, которая вообще никак не относится к делу да Косты. Мне не следовало браться за него вообще.

— Сесеу, если бы я или Даниэлла взялись за это дело, мы бы тоже проиграли, — справедливо заметил Роберто. — Ты просто оказался не в том месте и не в то время. А статья… о ней поговорят, но вскоре забудут. Сейчас газеты постепенно вытесняет интернет.

— Но для меня это дело было очень важным, я хотел показать, что наркоманам нужно лечение. Я знаю об этом не понаслышке, — Сесеу почувствовал, как в горле начал ворочаться ледяной комок. — Мой… друг, Нанду — он встречался с этой девушкой, пока тоже был в зависимости. Мне кажется, он может сорваться, если вдруг увидит эту статью. Кстати, я хочу почитать про тот прецедент, который упомянул прокурор. Про него писали в интернете?

— Да, это резонансное дело, про него много где писали, — недоуменно протянул Роберто. В этот же момент зазвонил его мобильный, и он просиял, выходя в коридор. — Да, Телминья, привет! У меня все хорошо, сегодня в силе, — на это Сесеу удивился. Сестра не говорила ему о том, что общается с Роберто, хотя, возможно, это какая-то другая Телминья. Решив, что разберется в этом позже, Сесеу углубился в чтение. В одной из статей он нашел краткую биографию преступницы Сильвии Боржес, которую посадили на максимальный для женщин срок за многочисленные нападения на людей и, наконец, умышленное убийство. Сесеу узнал, что сорокалетняя рецидивистка принимала наркотики более двадцати лет, попадала несколько раз в реабилитационные центры, но сбегала оттуда, в том числе и при участии подельников.

Блуждая глазами между статьей в газете и материалами о преступнице на экране монитора, Сесеу чувствовал, будто черные птицы тревоги становятся все крупнее, предвещая настоящую бурю. Однако в сознании постепенно зрели два убеждения. Во-первых, Сесеу укреплялся во мнении, что попадание в тюрьму за убийство было вопросом времени для Режининьи. Слишком много было общего у нее и преступницы из Сан-Паулу: побеги из клиник, мелкие правонарушения, нападения на людей и тщетные попытки завязать. Даже горящими и болезненными взглядами они были похожи между собой. Если бы Раул Сантору умер, Сесеу не взялся бы за дело Режининьи точно, даже зная то, что она защищалась и действовала в состоянии аффекта.

Во-вторых, Сесеу чувствовал, как его идеалистический автопортрет — справедливого адвоката, бросающего спасательный круг наркоманам и потерянным людям из низших слоев общества, — распадается на осколки. Он не думал, что помогать им окажется так непросто. «Зачем я резко решил сменить сферу деятельности и заняться уголовным правом? — спрашивал Сесеу себя. — Я мог бы остаться работать с отцом, а после подумать об открытии собственной конторы, заниматься важным для общества авторским правом». Да потому, что влюбился в Нанду и позволил ему ответить взаимностью! — таким был ответ. Неужели Сесеу придется выбирать между любовью к Нанду и борьбой за справедливость и жизнью, которую он вел до влюбленности?

***Нанду готовился к приходу Сесеу с того момента, как пришел домой после занятий и прочитал статью «Самозащита для здорового общества». Ему казалось, что именно эта статья, которую Нанду считал проявлением самого черного пиара, примирит их. Будто заведенный, он прокручивал в голове слова поддержки и утешения, а руки в это время на автомате нарезали, чистили, помешивали. Вкусный ужин должен поднять настроение Сесеу, думал Нанду, в глубине души, однако, ощущая надвигающуюся бурю, как в его любимом стихотворении.

— Ты видел эту статью в утренней газете? — Сесеу, не здороваясь, быстрым шагом прошел в комнату. Было видно, что он взвинчен и обозлен, — Нанду, нам надо поговорить. Ты по-прежнему уверен, что хочешь помогать наркоманам? — увидев вопросительный взгляд возлюбленного, Сесеу поспешил пояснить. — То есть, ты не усомнился в Режининье во время суда? Мне кажется, она снова бы сбежала из реабилитационного центра или стала бы игнорировать лечение, какие-нибудь занятия. А представь, что бы произошло, если бы какой-нибудь твой пациент не захотел бы лечиться, или вовсе сбежал?

— Я по-прежнему хочу работать в клинике для наркозависимых, а в идеале — открыть собственную, — без тени сомнения заявил Нанду. Его порадовало, что Сесеу заговорил с ним. Все лучше, чем напряженное молчание. — Вот только окрепну слегка, закончу учебу. А что делать с такими пациентами… не знаю, я пока даже не думал. Наверное, дал бы им понять, что исцеление нужно только им, и больше никому. Я могу дать только пищу для размышлений, возможно, советы, если меня попросят. А почему ты спрашиваешь, Сесеу?

— Ты про Режининью мне скажи, — как-то нетерпеливо потребовал Сесеу, и это насторожило Нанду. — Сколько побегов из реабилитационных центров у нее было? Хочет ли она вообще лечиться?

— Она заговаривала о лечении даже в те моменты, когда я этого не хотел, — проговорил Нанду, закусив губы и отвернувшись. В голове пронеслись воспоминания о Режининье, о тех моментах, когда она была собой. Не вечно смеющейся отвязной наркоманкой, а одинокой, никому не нужной, потерянной девочкой. Нанду будто перенесся в прошлое, когда Режининья судорожно пыталась позвонить домой из его квартиры, но там не брали трубку. «Я не могу так больше, я боюсь умереть», — забытый голос девушки звенел в ушах, а Нанду видел себя, мечущегося по этой же квартире в поисках того, что можно было бы продать. Он даже не попытался помочь «подруге». Вспомнилась и прогретая брусчатка на улицах Росиньи, где Нанду однажды сидел под кайфом: состояние эйфории окрыляло, подбрасывало в воздух и уносило куда-то далеко, где не было слышно Режининьи. На ее предложения завязать Нанду лишь отвечал, чтобы она не ломала ему кайф. Это еще больше встряхнуло Нанду и придало ему мрачной уверенности в том, что он обязательно будет работать с наркоманами. — Сесеу, пусть я действительно не хотел бросать и замечать, насколько мне было плохо под наркотиками, сейчас я не хочу к этому возвращаться. А вот помогать таким же потерянным и больным людям, как я, Мэл и Режининья, я хочу. Ты знаешь, синьор Виктор открывает собственную клинику и ищет партнеров по бизнесу. Было бы здорово, если бы он предложил мне место.

— Да, Режининья говорила, что ты никогда особо не хотел бросать наркотики и тебя напугал только тюремный срок, — Сесеу будто не заметил последних фраз. — Мне все больше кажется, что ее обещания завязать — это только слова.

— Я признаю, что меня действительно напугал возможный тюремный срок, но я быстро втянулся в реабилитацию. Считаю, что у Режининьи тоже должен быть шанс на исцеление, — закончил мысль Нанду и все же попытался воззвать к разуму. — Сесеу, ты сейчас злишься из-за статьи, и я тебя понимаю. Это, действительно, тяжелый удар. Но ты же понимаешь, что о ней вскоре все забудут, а твои способности никуда не денутся? Да и кампания эта скоро пройдет…

— Я все понимаю, а вот ты, похоже, не особо, — огрызнулся Сесеу. — Как будто ты не читал абзацы обо мне. И не перебивай, я должен договорить. Они откуда-то узнали, что я принимал наркотики, нарыли информацию о тебе и Мэл, и это еще больше загнало меня в безвыходное положение. Кто в здравом уме захочет обращаться ко мне после этой статьи? Кому нужен адвокат, связанный с наркотиками и наркоманами? Возможно, моя репутация и правда восстановится в скором времени, но дело не только в ней. Ты хочешь связать свое будущее с зависимыми, но я честен перед собой. Я не способен защищать и требовать реабилитации для тех людей, которые сами этого не хотят. Возможно, мне следовало работать с компаниями, с надежными клиентами, а не тратить время на пропащих людей. Такие, как Режининья, вряд ли вернутся к трезвой жизни…

— То есть, ты считаешь всех наркоманов одинаково безнадежными и недостойными обычной жизни? Значит, и меня тоже? — спросил Нанду, уже обозленный. На него обрушилось осознание того, что Сесеу все это время пытался порвать с ним. Сесеу, который много раз до этого рубил с плеча, отказываясь от карьерных перспектив, славы любимца и любителя девушек, наконец, от собственной семьи, оказался бессильным перед какой-то статьей, пусть и разгромной, но не значащей ничего в мире, где подобные материалы выходили постоянно. Если все сказанные ранее слова Нанду еще мог как-то оправдать, то сейчас они казались ему предательством от Сесеу.

— Нет, я не это имел в виду, — только и смог ответить Сесеу, хотя уже не был ни в чем уверен. Не был уверен он и в том, сохранятся ли их отношения с Нанду после этого разговора.

— Знаешь, ты можешь не отвечать на эти вопросы, я и так все вижу, — Нанду не обратил внимания на то, что Сесеу попытался оправдаться. — Ты гордился мной, когда я впервые выказал желание помогать наркоманам, ты сам решил работать на донну Даниэллу, зная, чем занимается ее контора. И я тоже гордился тобой, даже в тот момент, когда ты проиграл дело Режининьи. А ты в это время не доверял мне, думал, что я сорвусь или изменю тебе. К сожалению, несколько раз я и правда выпивал алкоголь, потому что… да неважно! Я вовремя останавливался, ведь мне хотелось доказать, что я иду по пути исцеления. А вот с тобой мне не по пути, потому что ты предаешь не только меня, но и себя.

— Подожди, но ведь ты… нет, ты не мог развязаться! — в голосе Сесеу промелькнуло разочарование, плохо скрываемое истеричными нотками. Предчувствия не обманули, и он уже не мог остановиться. — Режининья мне многое рассказала о тебе, и оказалось, я не зря боялся твоего срыва. Я пытался увидеть в наркоманах сильных людей, но, боюсь, это невозможно. Сегодня ты выпиваешь, а что завтра? Окажется, что я и ревновал тебя не напрасно?

— Убирайся из моей квартиры! — лицо Нанду налилось яростью, по щекам пошли красные пятна. Казалось, он весь превратился в сгусток молний, сверкающих во время бури. Нанду не заметил, как схватил какую-то вазу со стеллажа и швырнул ее в сторону Сесеу, отрезвил его лишь громоподобный звон осколков. Уже успокоившись, он произнес. — Сесеу, тебе лучше уйти. Я не хочу жить с человеком, который презирает таких, как я, а значит, и меня тоже. А я-то думал, мы вместе будем помогать зависимым! Я не желаю тебя видеть, собирай вещи и уходи.

Хлопнув дверью, Нанду закрылся в комнате матери, а Сесеу, такой же красный от бешенства, остался в гостиной. На него снова обрушилось ощущение прострации, как в день оглашения приговора Режининье. Черные буревестники злости, заполнившие собой все пространство, шумно хлопали крыльями и заглушали все здравые мысли, а Сесеу неаккуратно складывал одежду и другие вещи в чемоданы, шел с ними до машины, а после — гнал свой «Фиат» сквозь огни улиц. Очнулся Сесеу лишь возле собственного дома, увидев знакомый светлый «Форд» и сидящих в нем Телминью и Роберто. Телма же, беззаботно болтавшая с новым другом, сразу заподозрила неладное, поэтому, обняв Роберто и попрощавшись с ним, поспешно вышла из машины навстречу.

— Сесеу, что произошло? — спросила Телминья, подбегая к брату и уже догадываясь, почему он приехал. Сесеу же, еле сдерживая слезы, только проговорил:

— Все кончено, — и заключил сестру в объятие, чувствуя, как она поглаживает его по спине. Единственный близкий человек, который примет Сесеу любым. Куда идти, если родители откажутся от него, думал Сесеу, поднимаясь на лифте в квартиру. Телминья открыла дверь, и в коридоре ее уже ждал отец, очевидно, пришедший чуть раньше.

— Телминья, привет, ты тоже была не дома? Подожди, а что здесь делает Сесеу? — обеспокоенный тон Тавиньо мигом сменился на гневный. В коридор выбежала Лидьяне, в глазах которой, однако, промелькнула радость. Да, женщина скучала по сыну, но Сесеу было как будто бы все равно. Помимо злости и пустоты, его начало настигать отчаяние и еще какое-то чувство, природу которого он не мог определить. Слишком уж много было этих чувств.

— Папа, мама, я порвал с ним. Хочу вернуться к прежней жизни, — устало проговорил Сесеу. В тот же миг Тавиньо закрыл дверь за его спиной и показал жестом, что сын может проходить в комнату. Сесеу вернулся домой, даже не ощущая, что понемногу теряет себя, казалось бы, недавно обретенного.