Глава 37. Ростовский папа (2/2)

- Ну, у вас здесь просто новый Геклендорт*! – похвалила хозяйство молодого графа Стелла. – Сколько голов скота вы держите?

- В настоящее время около семисот голов, - улыбнулся Серрадо, как ученик, которого хвалит перед классом учительница. – Поголовье прибывает каждый год на шестьдесят-семьдесят особей.

- Браво! – захлопала в ладоши льстица-Стелла. – Почему мы в Сетте о вас не знаем? И ваш чудесный лимонад, и ваши воды… Это же вода с большой глубины! И ветряные электростанции! Вы же опередили свое время лет на пятьдесят, а то и на сто!

- Да, моему умному брату удалось найти подземную скважину природной воды в степях, - взяла слово Идриссе. – Этой водой питаются и крестьянские хозяйства, и пастбища, и для орошения. Вон там настоящий сад из субтропических деревьев… Он существует благодаря оросительным коммуникациям которые тянутся почти от завода, вы его видели… Трубы прочнейшие, покрытые теплоизоляцией, чтобы иметь возможность перекачивать воду и в холодный сезон… Воды мы газируем, смешиваем с фруктовыми сиропами и продаем, но на приморских рынках сильная конкуренция. Расстояния не на нашей стороне. Но зато мы продаем нашу продукцию в соседнее Блухарасское герцогство. Наш товар там хорошо знают! А поводу ветра… Наверное я унаследовал отцовскую прижимистость… Что он просто так дует за бесплатно?! Пусть пользу приносит!

- Это прекрасно! — воскликнула Стелла. — Я бы хотела быть вашим партнером в будущем! У меня родилась прекрасная мысль. Но прежде всего — дело! Мы к вам прибыли по делу!

Стелла кратко изложила суть проблемы. Все это время Ули была как на иголках… Она елозила и прыгала так, что не выдержала и вскочила из-за стола, обратив молящий взгляд на хозяев дома.

- Нижайше просим вас, господа, помочь ребенку воссоединиться со своей матерью. Свершите богоугодное дело! — попросила Стелла, глядя прямо в глаза молодому графу. — Если вопрос в финансах, мы готовы его решить. Назовите свою цену!

- Пожалуйста, господа! — жалобно взмолилась Ули. — Верните мне матушку! Я уже много лет жду встречи с ней!

- Ваше Сиятельство, вы, видимо, сложили неверное впечатление о нас, - нахмурился Серрадо. — Мы не торгуем людьми, и если только от нас зависит воссоединение несчастного дитя с матушкой, мы сделаем это немедленно, и безо всякой оплаты! Но… только если мы в силах это сделать... Как зовут матушку девочки? И в каком году мой отец купил ее? И, если у вас есть данные, у кого… Клио… Позови Аррхара, и распорядись, пусть захватит с собой бухгалтерские книги… За какой год, Ваше Сиятельство?

- За тридцать пятый, Ваша Светлость, - подсказала Жю Сет. - Ее зовут Инсиклие. Ориентировочный возраст — примерно тридцать два – тридцать пять лет, плюс-минус год.

Серрадо и его сестра тем временем немало помрачнели… Стеллу это сбивало с толку. Молодые аристократы были действительно настроены дружественно и к гостям, и к маленькой рабыне Ули, они были готовы немедленно привести сюда ее матушку, проданную жестоким хозяином отдельно от ребенка. Но… они могут быть не в силах это сделать! Почему?

И вот тут у Стеллы стало холодно на сердце… Она поняла, ПОЧЕМУ...

ЛУЧШЕ БЫ ОНИ НЕ ПРИЛЕТАЛИ СЮДА! Бедная Ули!

Пока гости заканчивали с завтраком в зал вошел относительно молодой дворецкий, статный сорокалетний чернокожий усач и вкатил тележку с громадной книжищей в потертой кожаной обложке. Серрадо вытер руки, надел перчатки… Они вместе со слугой аккуратно переворачивали листы, смотрели в страницы, брали лупу, чтобы получше рассмотреть заковыристые записи.

Ули от нетерпения нервно теребила рукава своего платья и, встав на цыпочки, пыталась заглянуть в книгу, где были многочисленные таблицы, цифры и наименования. Были там и имена приобретенных и проданных рабов с указанием суммы. Серрадо-старший был, видимо, очень бережливым и педантичным человеком.

- Только бы не в Уллдо, только бы не в Уллдо, - нервно щелкала пальцами Идриссе, кусая губы. – Господи, спаси!

- Вот она! – Слуга Аррхар с очками на длинном носу, ткнул пальцев в нужную страницу Куплена за пятьдесят тысяч. Птичница, разнорабочая… Отправлена в деревню… Уллдо… - сказал дворецкий. — Эхх… В тридцать шестом оттуда-то и началось… Деревню-то сожгли, когда там последний умер…

- Все равно уточни! — настойчиво попросил граф. — Вдруг кто-то… - Он тут же замолчал, красноречиво глядя на измученную, истомившуюся от ожидания Ули.

Дворецкий все понял без слов. Оставив книгу с тележкой рядом с графом, он бегом бросился в двери.

- Прошу прощения, господа, я ненадолго оставлю вас, - Граф Серрадо встал из кресла и размашистыми шагами вышел в другую залу. Вслед за ним почему-то вышли Стелла Жю Сет, за ней выбежала Синицына.

- А что случилось? Чего происходит? — Ули хлопала испуганными глазенками, глядя на молчащих и суетящихся взрослых. — Я что-то не так сказала, да? Вы простите меня, господа, если что не так… Мне бы только матушку мою сыскать! Госпожа-барыня! Барышня Тьяне! Чего случилось-то?

- Я сам не знаю, - пожал плечами Жю Клидат.

- Простите, господа… - Идрисе тоже вскочила и вылетела вслед за братом, как ошпаренная, прикрывая ладонью глаза.

- Я сейчас… - Хорсе Жю Клидат оторвался от вин и мясных закусок и, придерживая саблю, вышел вслед за остальными. За столом остались лишь Тимофеев и Сайто, да несчастная маленькая Ули:

- Что же я такого сделала? Барин! Госпожа княгиня! Вы мне хоть скажите!

- Изуми Горовна, вы что-нибудь понимаете? — спросил озадаченный Василий Ильич у Сайто.

- Не уверена, - пожала плечами японка. - Хорсе! Ваше Сиятельство!

Вернулся Жю Клидат с раскрасневшимся лицом, взмыленный, будто пробежал милю без остановки. Посмотрев на Ули, он вернулся за стол, что-то сказал на ухо Изуми Горовне, потом без слов налил себе в фужер крепленого вина и залпом опрокинул в глотку. Сайто побледнела, посмотрела, сжав губы, на своего жениха и, испуганная, опустила глаза, не решаясь посмотреть на Ули:

- Что же теперь будет? — испуганным голоском сказала Изуми, глядя на Хорсе.

- Я, может, сейчас скажу глупость, но я начинаю понимать этого Вы-Рока, что он хотел тут все поджечь и взорвать к… - Жю Клидат, злой, как черт, тут же налил себе второй фужер. - Я сейчас тоже хочу!

- Ули, иди сюда! - позвал ее Василий, чуя неладное и, на всякий случай, касаясь рукой оружия.

- Нет, барин! Они, наверное, за мамой моей послали! — воскликнула Ули, с живостью молодого котенка подкрадываясь к двери и пытаясь подслушать разговор.

Но в этот момент девочка отскочила обратно — в обеденную залу вернулись матушка-госпожа Стелла, Татьяна, дворецкий Аррхар и Серрадо с Идриссе. Таня и Идриссе прятали глаза, Серрадо был угрюм, Аррхар со вздохом вспоминал Пророка… Взрослые, как один, старались не смотреть на девочку.

- Ёпть! Только не то, что я думаю! — сказал Тимофеев.

- Ули… - с большой неохотой позвала девочку кусающая губы Идриссе. — Милое дитя мое! Мне… нам… нужно с тобой поговорить…

- … Мама! – кричала во всех голос безутешная Ули, широко открыв рот и вытаращив глаза. – Мама! Господь, верни мне, пожалуйста, мою маму! Святой пророк, я каждый день молилась тебе, верила в бога, ходила в церковь, когда господа разрешали! За что ты мою матушку забрал?!

Она в бессильном отчаянии била кулачками в памятный камень над братской могилой, где были похоронены останки почти двух сотен человек, умерших от «медной язвы». Памятный камень-обелиск был увешан высохшими и относительно листьями папоротника, по старинному хилликийскому обычаю..

Надпись на камне гласила:

«ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ДУШАМ ХИЛЛИКИАНСКИМ, ПРИНЯВШИМ МУЧЕНИЧЕСКУЮ СМЕРТЬ ОТ МОРА В 2171 ГОДУ ЭРЫ ВЕЛИКОГО ПРОРОКА!»

Памятный обелиск из простого серого обломка стоял на бывшей деревенской площади возле старой заброшенной церкви. Вокруг были пепелища домов, уже поросшие бурьяном и колючками, занесенные снегом.

После того, как деревня опустела, дома подожгли, чтобы уничтожить все вещи, которых касались больные. Обгорелые стены разобрали для строительства новых домов. Церковку вот только не решились тронуть…

«Медная язва», в принципе не самая страшная болезнь, если вовремя начать лечение антибиотиками... Но здесь она прошла по землям графства как дьявольский косильщик, забрав жизни не менее двадцати тысяч человек. Местную инфекционную болезнь назвали так из-за голубых язвочек, покрывавших все тело. Болезнь была чем-то похожа на земную сибирскую язву, но как только появлялись первые предвестники беды, нужно было вводить специальный препарат, проходить специальный недельный курс лечения, соблюдая строгий режим приема лекарств. Чтобы спасти человека при «медной язве» дороги были первые три-четыре дня, тогда были высокие шансы излечиться без последствий. Если упустить момент, то спустя неделю после заражения можно было уже не стараться… Через две недели больной превращался в один большой синяк и умирал. Болезнь передавалась воздушно-капельным путем, и через воду, и через физические контакты.

И ведь в кои-то веки местные эскулапы предусмотрели возможность распространения эпидемии и даже постарались принять меры, закупив за границей дорогие лекарства. Но! – вмешалось чудовищное обстоятельство, Анти-Провидение, о котором Стелла и ее друзья с изумлением узнали только сейчас… Узнали и невольно прокляли свое Отечество и своих соотечественников, и в то же время восхитились силой духа и разума честных хилликийцев, и «черного», и благородного происхождения.

Страшная эпидемия бушевала недолго, всего три поры, но она убила и маму Ули, и еще более двадцати тысяч ни в чем не повинных душ… В том числе, кстати, и графа Серрадо Жю Гларао-старшего, и его жену-графиню, и старшую дочь. Когда-то у Серрадо и Идриссе была старшая сестра, которая так и не успела выйти замуж…

Господ и простолюдинов на этой земле породнило общее горе, общая беда… Они вместе хоронили своих родных, вместе рыдали над могилами, делились друг с другом последними незараженными продуктами, хлебом и водой, помогали друг другу распахивать общие поля среди пепелищ и пасти общие стада среди могил. Разумеется, ни о каком угнетении крестьян, ни о каком высокомерии или заносчивости графов перед простыми людьми и речи быть не могло, при всем желании. Да и до этого… Еще в старые благословенные времена Жю Гларао-старший, слывший человеком скупым, прижимистым, высокомерным и очень любящим свою персону, задумывался об освобождении крестьян. Но не успел этого сделать… За него это сделала «медная язва». До сих пор здесь выжившие ненавидят медно-синий цвет…

Это, возможно, единственный случай в истории, но эпидемия перевернула все с ног на голову. Возможно, сам Жю Гларао-старший был не таким уж плохим человеком, возможно, он просто жутко испугался за себя и своих близких, но жадный, ворчливый аристократ с раздутым самолюбием не уехал, не сбежал за границу или в спокойные провинции, а принялся, как мог, бороться с эпидемией, продавая свое добро, с такой любовью наживаемое. Он же спилил свою глупую статую на металл, будто сам Господь его просветил. Он на свои деньги покупал медикаменты, где мог, на свои хоронил умерших… Единственное, что он сделал своевольно, по-барски, - вскрыл первую партию лекарств и сделал дефицитные инъекции вперед крестьян, - не себе даже, - а жене и своим трем детям. Одной дочери лекарство не помогло… Увы, морально преобразившийся благородный бывший жаднюга долго не прожил. А жена, мать Серрадо и Идриссе, умерла не от эпидемии, а от инфаркта, когда увидела своих близких мертвыми.

А в хилликийских газетах, в столице… прошло лишь одно коротенькое сообщение про небольшую вспышку заболевания в восточных провинциях, которая считалась у власть имущих настолько далекой тмутараканью, что многие сомневались, что данная провинция вообще имеет отношение к их государству. И, - местная служба здравоохранения бессовестно занизила масштаб смертности, сообщив всего лишь о двухстах смертях. Занизив смертность в сто раз! Причем умерли в основном простолюдины, а они для столичной знати все равно были полуживотными. Ничего, хилликийские бабы еще нарожают! К тому же эпидемия была краткой и не перешла за центральные горные хребты в западное Приморье. А значит, и не было ничего! Вон, во время эпидемии «черной оспы» в соседних с Сеттом графствах в общей сложности тридцать тысяч душ к Богу отлетело! И ничего, стоит Святое Королевство!

Ули, чью душу, подобно атомному взрыву, выжгла до углей черная весть, рыдая, всхлипывая и зовя маму, будто она могла услышать ее, бессильно колотила маленькими кулачками проклятый камень. Слезки на ее щеках уже замерзли, стянули кожицу, холодили лицо… К ней пыталась подойти Таня, но Ули вдруг отогнала ее.

Мимо время от времени проезжали пастухи и погонщики, понимающе глядя на девочку. Один из мужиков пожалел девочку, слез со своего клювастого серого фороракоса и отдал девочке свои рукавицы, пропахшие скотьими шкурами, спиртом и табаком:

- Не плачь, махонькая… Я свою жену тоже похоронил… У Бога встретимся! Жизнь-то продолжается…

- На, вот, хлебушка погрызи… - посочувствовал его товарищ. – Маленько легче будет!

Позади Ули, бессильно колотившей страшный камень, стояли, молча, Стелла, чета Жю Клидат, Таня, Серрадо и Идриссе. Они молчали… Что они могли сделать? НИЧЕГО! Страшное бессилие взрослых, не способных защитить ребенка… Да хоть бы и невольницы! - эти люди не делили людей на низших и высших.

Никто не осмеливался подойти к Ули, обнять ее, приласкать, поговорить… Все чувствовали себя виноватыми… Все их слова – пустой звук, мусор… Что могли сказать эти степенные богатые благородные люди маленькой бедной невольнице, у которой такие же степенные и благородные, возможно, друзья и знакомые через одного-двух соседей отобрали мать и обрекли на сиротство и мучения. Единственное только – у конкретно ЭТИХ господ, которые стояли перед Ули, была совесть. Другие бы и внимания не обратили бы на слезы маленькой чернокровки.

Из степи дул ледяной ветер, трепавший ветки низкорослых деревьев и кустов, терзающий жалобно скрипящую ставню на церковной пристройке. Ветер теребил золотистые кудри Ули под меховой шапочкой, норовил распахнуть полы ее шубки, гнал поземку по степи...

- Мама! – последний раз взвизгнула Ули куда-то в пустоту, в последней надежде, что ее мама, которую она и не помнила толком, волшебным образом появится перед ней, что она на самом деле спаслась, и сейчас возникнет перед ней, обнимет, приласкает, как бывает в дамских романах и детских книжках. Где все в последний момент заканчивается хорошо.

Но во взрослой жизни чудес не бывает… Тоненький, пронзительный голосок Ули остался без ответа. Лишь шумели кроны колючих деревьев, и противно ныла на ветру ставня, качающаяся из стороны в сторону.

- Вот и встретились, едрена мать! – выругался Тимофеев. — Все у нас всегда через одно место!

- Опоздали на шесть лет...

- Надо улетать! Хватит ее мучить! – сказала Татьяна. Но второй раз к Ули подойти не решилась.

- Как же это произошло? – спросила Стелла. – Почему ваше дворянство не обратилось за помощью к правительству? К куалийцам? Ко мне, в конце концов?! Я в тридцать третьем в двух графствах эпидемию «черной холеры» погасила, меня в столице и ее окрестностях каждая собака знает!

- А помощь была... - ответил Серрадо. – Целый эшелон с заграничными лекарствами, из страны, где умели лечить «медную язву»... Вот только его украл начальник ведомства здравоохранения. Просто украл, и все! Это выяснилось уже позднее… Украл и продал в соседнюю страну, где тоже отмечались вспышки этой болезни. А деньги прикарманил и бежал из страны в Блухаррасс, а потом в Турханию, где объявил себя политическим беженцем, которого в Хилликии преследуют за убеждения. Вероятно, чтобы избежать выдачи нашим властям... Его имя Вапп Жю Ассо… Герцог Жю Ассо. Дворянин Второй Степени Благородного Достоинства.

- Вот гнида! Настоящий Горбачев*! - выругалась Синицына. – И его так и не нашли?

- Я думаю, его даже не искали… - горько сказал Серрадо. — Он купил нужных людей и спокойно удрал за границу со всеми деньгами.

- Я не понимаю, как можно украсть целый поезд с лекарствами для больных людей? – всплеснула руками Идриссе.

- После того, как провинция осталась фактически беззащитна перед лицом страшной угрозы, вспышки эпидемии начались повсюду, - скорбным голосом сказал молодой граф Жю Гларао. – Мой батюшка, чего греха таить, был изрядным чудаком, любил роскошь и даже распорядился поставить себе памятник… Многие считают, что это Господь покарал его за гордыню… Но когда все началось, и наши соседи-аристократы стали уезжать кто куда, чтобы переждать мор, мой батюшка принял решение сделать все для спасения людей, которые были ему подчинены. Мы покупали медикаменты и средства гигиены где только можно, увы, по завышенным ценам, и пытались спасать людей… кого еще можно было спасти… На лечение, на похороны по-человечески… Правда наш священник, отец Миллук сказал, что не будет брать денег за отпевание и исповеди, пока мор не стихнет. Он тоже умер… А статую самому себе отец самолично приказал срезать и тоже продал на лом. В последние дни он сказал, что самая большая и глупая тварь на земле – это человек, и что Бог обладает величайшим милосердием, потому что человечество достойно лишь истребления. Спустя восьмицу и он заболел, а потом матушка и Гинне, наша сестра… Если кто-то скажет, что наш батюшка был жаден и высокомерен, не верьте ему! Наш батюшка может и совершал ошибки, но своими предсмертными делами он искупил их.

- Матушка умерла чуть позже от сердца, - дрожащим голоском сказала графиня-девочка Идриссе. - Продали из дома все, что было можно… Вы видели, у нас дома совсем просто, без роскоши… Из верхних этажей продали все, даже мебель, там все заколочено… Продали часть наших земель, буквально за бесценок. Я отдала все свое приданое… Было время, когда мы ели ту же пищу, что и наши крестьяне… Нас даже хотели лишить нашей Третьей Степени за долги и безденежье, но нам помогли друзья отца… Наше имение мы только недавно выкупили из заклада... Мы чуть по миру не пошли с протянутой рукой! Но мой брат спас всех нас! Он умный, благородный, сильный и отважный!

- Будет вам, сестрица! - вздохнул Серрадо. - Перед нами встал выбор... Либо продавать земли с умирающими деревнями за бесценок и уезжать восвояси, - но кто же их купит? Денег в этом случае только на билет за океан и хватит, а дальше - только нужда и нищенство. Или объединиться всем в одну команду и попытаться спасти то, что еще можно спасти, на нашей родной земле! — продолжил Серрадо. — И мы решили сражаться! Нас спаяло общее горе… Я предложил крестьянам собрать еще живой скот, собрать всех еще живых людей и объяединить хозяйства, создать скотоводческую общину. Моя сестрица скромничает. На самом деле без ее поддержки я бы давно сдался. Она душа этого дума! Мужики и бабы трудились день и ночь, мы продавали все предметы роскоши, вкладывая в дело все до последнего гроша. Разумеется, ни о каком рабстве, ни о каком крепостничестве и речи не было, равно как и о роскошной жизни. Идриссе вместе с крестьянками варила кашу для погонщиков, латала и стирала одежды, оплакивала умерших, хоронила усопших, собирала урожай… Я вместе с погонщиками пас стадо, дрался с хищниками, пахал землю… Но у меня были знания, как реорганизовать хозяйство, чтобы оно приносило прибыль. Мы все до последнего гроша вкладывали в найм рабочих, в покупку материалов, в строительство загонов… Я брал ссуды в банках, чтобы покрывать другие кредиты, чтобы возить товар на рынки, чтобы делать рекламу… И спустя год самоотверженного труда наши дела стали улучшаться! Появилась первая прибыль, которую мы опять же вкладывали в предприятие. Наша продукция пошла за границу, - слава богу, с соседней страной хорошие отношения, и пошлину за ввоз шкур и мяса они не берут. Не буду скрывать, помогли и старые связи отца. Кое-где пришлось и взятки давать… А потом… ведь я учился на геолога, в том числе изучал и гидрогеологию… мне удалось найти место в низине, где, как мне казалось, должна быть подземная вода… Там растительность сочнее… И мы нашли целое подземное море пресной чистейшей воды! Мы построили завод по газированию и производству фруктовой воды… Вы видели парники? Там мы выращиваем наши ингредиенты… А вода в пустынной стране всегда в цене. И мы потихоньку стали вылезать из ямы. А роскошь, блеск… Зачем это нам? Самое главное богатство - это люди! Только поймите меня правильно…

- Ули, что мы можем сделать для тебя? – робко спросила Идриссе. – Если хочешь, оставайся у нас… Мы найдем тебе дом, семью, которая тебя приютит… Никто никогда не обидит тебя… Все-таки твоя мама жила здесь… Мы ничего не могли сделать… Наши родители тоже умерли…

- Да, барыня… Только вас, Ваша Светлость, никто от мамы не отрывал! – огрызнулась Ули, не поворачиваясь.

Ули обернулась к собравшимся благородным господам, глядя на них с ненавистью. Слезки замерзли на ее щеках, личико выражало брезгливость и страшную детскую боль:

- Ну что же, господа благородные… Вот она я перед вами, рабыня безродная, от рабыни рожденная… Скажите, почему вы так с нами? Почему вы нас за зверей считаете, а не за людей?! Нас ведь такие же человеческие мамы рожают, мы так же Господа и Пророка чтим! Все с нами можно делать, что душе вашей господской угодно… Выпороть, ударить, из дома выгнать, над костром повесить, маму отнять… А с вами так нельзя, потому что вы люди благородные… Мы же от темна до темна для вас спину гнем, а вы нас и за людей не считаете? Кто вам это дозволил?! Пророк?! Дьявол у вас пророк! Думаете, всегда так будет? Придет день, и господа у холопов в ногах валяться будут, милости просить! А я милости не дам! Никому не дам! Вырасту – к разбойникам уйду! Буду богачей да благородных убивать и грабить, да над огнем вешать, да водой на снегу поливать. Не прощу! Никого не прощу! Что вы так на меня смотрите?! Что, у девки дворовой голос появился?! Может, к столбу прикуете?! Высечете?! В огонь сунете?! Продадите на рынке?! Не боюсь я больше, никого из благородных не боюсь! Ненавижу вас, благородных, ненавижу… всех….

- Господи Всевышний, тронулась, бедняжка! – всхлипнула Идриссе, видя, как девочка застыла, обессилев, отвернулась и опустилась на колени прямо на землю, прижимаясь лобиком к холодному камню. А взрослые и вправду остолбенели от такого совсем не детского проклятия, сказанного надломленным нежным детским голосочком. Граф Жю Клидат даже перемолнировался, глядя на девочку С НЕМАЛЫМ ИСПУГОМ, - не вселился ли в маленькую крепостную сам дьявол?

От страшной душевной боли девочка выплеснула свой детский искренний гнев на тех, кто, в общем-то и приложил максимум усилий, чтобы ее и других детей больше не били, не продавали и не разлучали с родителями. Тем, кто менее всего этого заслуживал… И мстить некому… Лишь одна вселенская мразь, удравшая за границу, жить за счет чужих жизней, принесшая людям столько горя. Еще гаже Вырока, гаже его корпорации… Злой и безжалостный Вырок хотя бы творил зло ради торжества своего дела… Он строил, хоть и на великой крови, новые заводы и шахты, корабли, развивал новые технологии, желал, чтобы топливо для межзвездных кораблей было доступно всем, хоть и через его карман. Вырок и сам чурался роскоши, деньги были для него лишь инструментом. Поэтому и стал таким серьезным, страшным противником для Божьего Мира и для Федерации. А Жю Ассо, эта первобытная сволочь в бархате украла у тысяч людей жизни, просто чтобы его тушка роскошно жила и жрала за двадцать тысяч человек! Даже жестокие и беспощадные, но храбрые и фанатичные фашисты Гуэннохорро кажутся рыцарями духа по сравнению с Жю Ассо! Даже Вырок, свирепый, жестокий и умный враг, заслуживает какого-никакого уважения! И сейчас Жю Ассо, это существо благородных кровей сидит в чужой стране и сочиняет сказочки для легковерных обывателей, как он страдал за свободу и противостоял режиму в отсталой, крепостной Хилликии, скрывая свое страшное злодеяние. И будьте спокойны, совесть его не мучает, и спит-ест он сладко-сладко!

- Ули! – заплакала Стелла, делая к ней шаг. – Милая, встань с земли, заболеешь! У тебя почки слабые! Встань, миленькая, на ножки и ненавидь нас, сколько влезет!

- Не хочу я, барыня-госпожа… - слабеньким голосом сказала Ули. – Оставьте меня… Здесь я хочу быть… Жить не хочется совсем… Господи, если ты есть, прибери меня к себе, к матушке! Или и для тебя я «черная девка» недостойная? Неужели и ты только благородных господ жалуешь?!

У всех женщин глаза были на мокром месте. Мужчины угрюмо молчали, проклиная вора и мечтая вот сейчас оказаться с ним наедине, чтобы расквитаться за слезы и горе маленькой Ули. Жю Клидат с яростью сжимал эфес сабли, Серрадо закрыл глаза ладонью, будто у него болели глаза. Тимофеев не находил себе места от клокочущих чувств.

Ледяной ветер гулял по степи, как пьяный бродяга, делая пребывание на улице все более мучительным. Где-то в отдалении заревела в лесу какая-то дикая зверюга… Начали звонить колокола к вечерней службе в отдаленном селе, в церкви… И тут Тимофеев будто бы на что-то решился. По его красному, злому лицу пробежала судорога.

Василий Ильич, вчерашний мажор и любитель ночных клубов, вдруг снял с головы свой алый КГБ-шный берет и с размаху швырнул его на землю, будто разорившийся в прах русский купец.

- Господа бога душу мать, когда же это кончится все?! – выругался Тимофеев по-русски. – Да гори оно все белым пламенем! Думаете, конец всему, только плакать остается?! Думаете, ЭТИ победили в итоге?! СТО ХРЕНОВ ИМ НА ВОРОТНИК, В ДУШУ И ПО САМЫЕ УСКОРИТЕЛИ!  ХЕР ВЫ РОСТОВСКИХ ЗНАЕТЕ! Ули! Скажи, ты отца своего помнишь? С матушкой понятно, а батюшку ты не помнишь?!

- Нет, барин, - почти прошептала Ули. – Рабы отцов своих не знают…

- Знают! Я ТВОЙ БАТЮШКА! Я! – рявкнул Тимофеев со зверским выражением лица, вспомнив одну старинную повесть о настоящем человеке времен первого СССР, еще в бумажной книге, из библиотеки грозного деда. – И не Ули ты, а Ульяна, Ульянка! И бабушка у тебя есть! И дедушка, батька мой! И даже прадедушка с прабабушкой! Дед мой, Могила Петр Криптонович, как раз о правнуках мечтает! Наша ты, русская, ростовская! Я сюда за тобой прилетел! Товарищи, люди добрые, посмотрите вы на нее и на меня! Одно же лицо!

Люди, земляне и хилликианцы, с немалым удивлением и недоумением посмотрели на ростовского безумца. Разумеется, это была неприкрытая и абсолютно глупая ложь. Любой анализ ДНК показал бы, что Ули никакого отношения к Земле и близко не имеет. Но Тимофеев, сжав кулаки, был так уверен в правильности своего решения, от него исходила такая харизма, такая неистовая сила, что никто не посмел ему возразить. Даже Стелла... Более того, Василия Ильича вообще в этот момент не интересовало, что скажет Стелла, жена его. Он сейчас походил на защитника Брестской крепости из 1941 года, поднимающегося в свою последнюю атаку!

А Ули, оторвавшись от камня, посмотрела на «князя Базила» с недоумением и, возможно, какой-то потаенной надеждой. Ее заплаканные глазенки вцепились в образ куалийского богатыря-князя, который стоял перед ней, раскинув руки. Поверила ли она Тимофееву? Или ОЧЕНЬ ХОТЕЛА поверить?

- Врете вы, барин… - прошептала она. – Перед Богом врете… Не может быть такого….

- Да все может, едрена мать! – Тимофеев ястребом подлетел к Ули, подхватил ее на руки. – Ты сама посмотри! Все вокруг смугленькие, темные, черноволосые, а ты беленькая, светленькая… Лобик у тебя широкий, глазки наши, серенькие… Носик курносенький… Ну, волосы у тебя потом потемнеют, я в детстве тоже блондином был… Ну, посмотрите, люди, товарищи, вылитая же я, только девочка! Одно же лицо!

- Точно! – воскликнул граф Жю Клидат, раскусивший идею Тимофеева. – Князь Базил, так это и есть та загадочная девочка, которую вы искали? Наша Ули? Вы мне на кладбище рассказывали, когда мы сокровища искали! Еще Лан слышал! Вы говорили, что прилетали сюда в юности, и у вас был роман с какой-то местной женщиной низ…. В смысле, не знатного происхождения!

- Да! Вы помните, да, граф… то есть князь?! – обрадовался Тимофеев неожиданной поддержке. – Извините, я никак к вашему новому званию не привыкну!

- Ули, как председатель уездного дворянства, подтверждаю! – не моргнув глазом, соврал Хорсе. – Вы очень-очень похожи! Я, например, верю, что князь Базил твой батюшка! А тебе не снилось никогда море, яхты, корабли?

- Снилось, Ваше Сиятельство, истинно так… - Ули, широко раскрыв глаза, смотрела то на Тимофеева, то на Хорсе. – Море видела, даже слышала, как шумит…

- Ну вот! – воскликнул Василий. – Генетика! Ты же дочь моряка, можно сказать! Я же яхтсмен ростовский, у меня и яхта собственная есть. Только не парусная, а моторная…. А я пару раз и под парусом в Черное море выходил! Реально! Прилетим на Землю, в Ростов, покажу!

- А что? – подхватил Серрадо. – По-моему очень похожи! А мне с первого взгляда и показалось, что Его Сиятельство князь и Ули отец и дочь!

- Да! Очень похожи! – подтвердили в едином порыве Татьяна и Идриссе, утирая свои заплаканные глазки.

- Одно лицо! – вынесла категорический вердикт серьезная Изуми, беря под руку Хорсе.

Это была дичайшая неправда. Любой взрослый человек, сложив два и два, без труда изобличил бы Тимофеева и его товарищей во лжи. Да и какому ребенку, живущему на приморской равнине, хоть раз не снилось бы море или морские пейзажи? Но, к счастью, здесь правдорубов не было. Все здесь уже все поняли… Женщины смотрели на распрямившегося, запыхавшегося, волнующегося красавца Тимофеева влюбленными глазами. Стелла на всякий случай подошла к своему мужу и взяла его под руку, обозначая, что мужчина этот уже занят. Ей... Также она достала платок и вытерла плачущей девочке носик. И наконец, обняла Тимофеева и Ули, прильнув щекой к плечу мужа.

- Батюшка?! Вы, барин, мой батюшка?! – тараторила Ули, роняя алмазики-слезки на снег. – Настоящий?! Поклянитесь Пророком Святым!

- Да чтоб я в море никогда не вышел больше! – поклялся атеист Тимофеев, надеясь, что местный пророк Хилликий простит его святую ложь. – Чтоб у меня яхту украли!

- Матушка-госпожа, это правда? – спросила Ули у плачущей рядом Стеллы. – Батюшка! У меня есть батюшка! Родной батюшка!

- Просто «матушка», - поправила девочку Стелла, размазывая по щекам слезы, обнимая ее и Тимофеева, который время от времени протирал ладонью глаза и хлюпал носом от внезапного насморка. – Просто матушка Стелла… Не лгали карты… В руках ведьмы карты не лгут… Просто, иногда не договаривают… Вот так, ребята… Значит, говорите, детки мои, герцог Жю Ассо? Запомним…

- Ули, мы все тебя очень любим! – прохлюпала Татьяна, обнимая и зареванную Ули, с ревом вцепившуюся в Тимофеева, и Стеллу, и вообще весь мир. К ним тут же присоединились и Жю Клидат с Сайто, забывшей свою строгую японскую сдержанность и рыдавшей навзрыд. И вскоре у камня образовалась рыдающая, обнимающаяся и целующаяся куча-мала. К ним, стесняясь, присоединилась и молоденькая Идриссе, которую мгновенно приняли в свою теплую компанию. Молодой граф Серрадо все же держал марку брутального мачо, хотя и у него по щекам текли слезы. Гуриассийцы – вообще люди эмоциональные…

- Ну что же… - захлопал в ладони Серрадо, будто отправлял на решающий тайм свою футбольную команду. – Хватит плакать! Довольно уже этот край видел слез! Пусть будет наконец праздник! Слава Пророку! Прошу, господа и дамы, в дом! Отпразднуем!

Над холодной степью зажигались огоньки звезд, манящих в ледяную бесконечность Космоса. А на земле зажигались желтые огоньки деревенек... Маленькие звездочки и маленькие огоньки человеческих жилищ, островки тепла и света в ледяной черной бесконечности.

ПОЯСНЕНИЯ И РАСШИФРОВКИ - *

Геклендорт – город на юго-западной границе Хилликии, где полвека назад вспыхнула «золотая лихорадка», и деньги в город потекли рекой.

«Настоящий Горбачев!» - М.С. Горбачев, виновный в распаде первого СССР, в будущем для потомков стал персонажем, аналогичным Иуде, предавшему Христа