Коллапс (1/2)

Донорская кровь не усваивается организмом вампира — всё дело именно в этом. После шока перехода почти никому из новообращённых даже в голову не приходит сунуться в больницу или на скотобойню. В пищу вампиру годится кровь любого человека, правда, та, что схожа с их прошлой по группе и резус-фактору, имеет для них более приятный вкус. По-видимому, она также является более питательной. И всё же сама по себе кровь не кажется вампиру привлекательной. Изменение активности различных отделов мозга говорит о том, что возбуждение вызывает образ человека со вскрытыми кровеносными сосудами, однако никакого отклика на кровь и даже её запах отдельно от человека зарегистрировано не было.

Доктор Рубинштейн уезжает сразу после разговора в кабинете Разумовского. Последний, несмотря на своё состояние, по-видимому, продолжает пить: какое-то время громко играет музыка. Из своего окна Игорь видит, как Олег выходит не покурить, но подышать воздухом. Куртки на нём нет, чёрный силуэт контрастно выделяется на фоне первого снега. Олег просто стоит и смотрит вперёд и чуть вверх, туда, где над деревьями рощи начинается ночное небо. Тусклый серп луны едва проступает сквозь тонкую завесу облаков, звёзд не видно вовсе. Игорь смотрит на застывший силуэт под окном и вдруг ловит себя на ожидании — волчьего воя или чего-то подобного. Но ничего не происходит. Музыка снизу становится громче, и Олег возвращается обратно в дом.

Спустя три часа Игорь осторожно выходит из своей комнаты и спускается вниз. Лестница под босыми ступнями как будто не скрипит, но Игорь почти уверен: если Олег всё ещё не спит, то уже слышит его. Интересно, видит ли он в кромешной темноте так же хорошо, как вампиры? Игорю очень хочется верить, что у него есть хоть какое-то преимущество.

Дверь в спальню Разумовского открыта настежь. Игорь замирает у порога, шторы задёрнуты, но ему и так прекрасно видна разворошенная постель и одиноко лежащий по центру ковра домашний тапок.

Нехорошая догадка электрическим разрядом прошивает спину. Если так, то хуже уже не будет — Игорь заходит внутрь и касается ладонью простыни. Холодная. Значит, Разумовский сбежал отсюда не из-за него. Пошёл на кухню воды выпить? Решил прогуляться по саду от бессонницы? Тогда имеет смысл спрятаться и подождать его здесь. Но что, если он вообще уехал куда-нибудь в город, пока в кабинете из колонок гудел транс? Тогда будет лучше поскорее убраться, потому что Олег может быть всё ещё в доме.

Дилемму прерывает телефон на прикроватной тумбочке. От неожиданности Игорь дёргается, но тут же заставляет себя успокоиться. Телефон коротко вибрирует и вспыхивает экраном, высвечивая сообщение. Игорь наклоняется ближе, чтобы прочесть.

Олег: «Занеси, раз уж пришёл. Вторая дверь дальше по коридору».

Лопата Разумовского пытается выскользнуть из рук и познакомиться поближе с полом, Игорь ловит её в последний момент. У него слегка подрагивают пальцы, но не от страха. Ему совсем не страшно: если бы Олег хотел его убить, уже бы наверняка это сделал, а не стал набирать сообщение в соседнюю комнату. Это то чувство, когда пытаешься перейти дорогу, а перед тобой из-за угла на полной скорости выскакивает фура и проносится в каких-то миллиметрах от кончика носа. Самое страшное уже случилось — застать тварь врасплох не удалось, и теперь следующий шанс выпадет ой как не скоро. Игорь вдруг вспоминает, что согласился стать подопытной крысой. Тогда — просто чтобы притвориться послушным мальчиком, но теперь, похоже, действительно придётся ей стать. Интересно, Разумовский с Волковым поспорили на что-нибудь, придёт Игорь или нет? Нужно было потерпеть хотя бы пару дней. Хотя без разницы — если от него ждали этого с самого начала, то убийство во сне — первое, что приходит на ум. Теперь ждать придётся долго.

Игорь мягко жмёт на ручку и медленно приоткрывает дверь. Олег лежит на спине и смотрит чуть сонно, как если бы очнулся от дрёмы из-за громкого топота за стеной. У него на плече тихо посапывает Разумовский: тёмные брови нахмурены, левая рука напротив солнечного сплетения Олега сжата в кулак. Волосы спутанные, пара влажных прядей прилипла ко лбу. Не то чтобы для Игоря это сюрприз, но он на пару мгновений оторопело застывает на пороге. Просто он никогда до этого не видел, чтобы два мужика… Хотя Разумовский скорее тварь, но так, пожалуй, ещё хуже. Игорь моргает, запрещает себе думать о том, что творилось на этой кровати за пару часов до его прихода, что было наверху чуть больше месяца назад.

Свободной рукой, той, что не лежит на плече Разумовского, Олег указывает на торшер с неким подобием круглого столика посередине. Игорь кладёт туда телефон и в пару шагов вновь оказывается за дверью. Приходит совершенно дурацкая мысль, что трахались они не здесь, а у Разумовского, и потом, чтобы не спать на грязном, просто перешли сюда. По горлу продирает отвращением. Оказавшись в собственной спальне, Игорь первым делом идёт в ванную и моет руки с мылом, кляня всё на свете.

Какой смысл в раздельных спальнях, если спишь всё равно вместе? Гостей путать? Едва ли кто-то кроме Игоря этим интересуется. Или у них свободные отношения, и, пока Разумовский пялит нового любовника, Олег на случай чего ждёт неподалёку? Может, и по камерам ещё смотрит. Про камеры, кстати, хорошо бы уточнить. Днём Игорь их не заметил, но мало ли — возможно, они есть не только снаружи дома. Если так, выходит, что и прошлый визит Игоря Олег мог видеть целиком от начала до конца.

Очень высокие отношения, Эйфелева башня отдыхает.

За раз вампир может выпить до двух литров крови. Когда та попадает в желудок, начинается мощнейший выброс нейромедиатора, действие которого схоже с дофамином. Организм вампира способен вырабатывать и дофамин, и данный, так называемый Dop-V, однако последний сильно отличается по структуре и не встречается в организме обычного человека. Кроме того, Dop-V гораздо мощнее и метаболизируется кратно медленнее, из-за чего эйфория может длиться от суток до нескольких дней с момента укуса. Поскольку Dop-V выделяется только в ответ на поглощение питательной крови, его наличие в крови вампира в теории могло бы стать отличным индикатором для определения успешности текущих экспериментов. На практике же это не имеет смысла, так как эффект от его воздействия на дофаминовые рецепторы может быть зарегистрирован методом простого наблюдения.

Никакой эйфории, открыв глаза, Игорь не ощущает. Он лежит на больничной койке, мягкой, удобной, с регуляторами высоты, наклона и приготовленной кислородной маской рядом. Левую скулу печёт, правую — нет, значит, обошлось одной пощёчиной. Взгляд фокусируется не сразу, но Игорь и так узнаёт в расплывчатых пятнах лица Олега и Рубинштейна. Док тут же принимается суетиться, измеряет пульс, давление и температуру. Немного нервно заключает, что всё в норме. На усатом лице досада и явно выраженное желание свалить. На сегодня эксперимент окончен. К слову, это уже третий. Первые два прошли не то чтобы удачнее, но точно легче. От стакана красной жижи номер один Игорь испытал разве что отвращение, от второй его практически сразу вывернуло. В этот раз док дал ему прозрачное нечто, по вязкости напоминающее глицерин.

Судя по электронным часам термостата, Игорь провалялся в отключке меньше пяти минут. Он пытается встать, когда Рубинштейн кидает через плечо: «Полежите ещё немного». Наверное, он прав, и Игорь собирается сделать это у себя в комнате, но ему на грудь тут же опускается ладонь Олега. Тот качает головой, в этот момент гораздо больше напоминая врача, чем док, и давит сильнее, вынуждая лечь.

Рубинштейн по-тихому сматывается, Игорь прикрывает глаза от неприятно яркого света и послушно лежит. Олег продолжает сидеть здесь же, на стуле дока. Когда Игорь открывает глаза в следующий раз, то видит, как тот внимательно изучает лабораторный журнал. Вроде бы Разумовский запретил выносить его из дома. Олег следит в том числе и за этим.

— Я в порядке, правда.

Олег окидывает оценивающим взглядом, смотрит на часы, закрывает журнал и приглашающе кивает на дверь. Он провожает до спальни, а уже через несколько минут через приоткрытое окно доносится рокот мощного мотора. Как-то раз, слоняясь по дому, Игорь заглянул в подземный гараж, где помимо представительного чёрного лексуса, кричаще-фиолетовой феррари и скромной вишнёвой ауди обнаружил чёрный кавасаки. У Разумовского нет водительских прав, но быть пассажиром на таком монстре он согласился бы едва ли. Всё, что Игорь успел увидеть за неделю, проведённую в его доме, говорило о том, что тварь очень, до болезненности любит комфорт.

Гадость, которую заставил проглотить Рубинштейн, сдаваться просто так не собирается: в состоянии отличном от горизонтального сразу становится тяжко. В спальне Игорь проваливается в забытьё ещё на какое-то время, после чего всё-таки находит в себе силы спуститься вниз. Ему хочется есть, чисто по-человечески. В доме тихо, Олег ещё не вернулся, по крайней мере, Игорь этого не слышал. Но под дверью студии на втором этаже желтеет полоска света.

Игорь смотрит на часы. Ещё не слишком поздно — возможно, это одна из двух домработниц, но из студии не доносится ни шума пылесоса, ни вообще каких-либо звуков. Игорь не хочет открывать эту дверь, не хочет вновь видеть эту комнату. К тому же в таком состоянии с тварью ему не справиться, но любопытство оказывается сильнее.

Разумовский сидит спиной к двери, лицом к окну. Перед ним мольберт с приколотым листом, тот уже почти весь изрисован, но бледная рука с зажатым в пальцах карандашом продолжает метаться над ним из угла в угол.

— Как спалось?

Разумовский ловит взгляд в чёрном зеркале окна, коротко растягивает губы в улыбке и вновь принимается за рисунок. Игорь подходит чуть ближе.

— Отвратительно. Если бы не Олег, подох бы где-нибудь по пути на лестнице, — он делает паузу, словно раздумывая, озвучивать ли следующую фразу, — хотел спасибо сказать, а во всём доме кроме тебя никого.

Манёвр откровенно так себе, но Разумовский послушно отвечает на незаданный вопрос:

— Ну, к завтрашнему дню он точно вернётся. Хотя, может, и раньше кататься надоест.

— Кататься?

— Олег у нас известный гонщик, для ДПС — просто ужас, летящий на крыльях мрака, — он кладёт карандаш, оказавшийся углём, и берёт салфетку, чтобы протереть руки от чёрных следов. Игорь вновь мажет взглядом по рисунку, но тут же возвращается обратно и удивлённо застывает: перед ним тот самый ужас, летящий на крыльях ночи. Вернее, никого конкретного на рисунке нет, хаос жирных штрихов складывается в кокон из множества крыльев, в центре которого теплится ржавым светом маленькая фигурка. От искусства, тем более столь невнятного, Игорь далёк, он не понимает, что именно видит, и всё же рисунок производит на него однозначно гнетущее впечатление.

Разумовский встаёт, чтобы выбросить посеревшую салфетку в ведро.

— Кстати, он рассказал, как ты приходил навестить меня ночью. В следующий раз предупреждай или приходи пораньше, а то опять всё одному Олеже достанется, — он аккуратно откалывает рисунок с мольберта, пару мгновений смотрит на него, будто любуясь, а затем складывает вчетверо и начинает неторопливо рвать на маленькие кусочки. — Но сегодня его нет, ты не в том состоянии, так что вот, приходится снимать напряжение другим способом. Арт-терапия, все дела…

Он прав: этим вечером Олегу беспокоиться действительно не о чем — Игорь с собой-то еле-еле справляется… Он вновь чувствует лёгкое головокружение и с облегчением разрешает себе упасть на кресло-мешок в углу комнаты. Олег уехал только после того, как понял, что Разумовский на сегодня вне опасности. Олег уехал только после того, как понял, что с Игорем всё относительно в порядке. Эта мысль приходила и раньше, но окончательно оформилась только накануне вечером.

Олег ему по-своему сочувствует.

Игорь в этом не уверен, да и проку от этого сочувствия немного. Но, в общем, ничего удивительного здесь тоже нет. Откровенно говоря, Игорь в полном дерьме, а Олег, в отличие от своего друга детства, не выглядит психопатом-садистом. К тому же держать зло на Игоря ему не за что. Возможно, как и на Разумовского.

Как бы отреагировал Фёдор Иванович, если бы узнал, что Игорь превратился в тварь? Едва ли сразу потянулся за табельным. А вот что был бы очень обеспокоен и попытался помочь — это наверняка.

Игорь смотрит, как останки рисунка отправляются в мусорку, как Разумовский стягивает резинку, освобождая собранные в тугой хвост волосы.

— Как ты стал вампиром?

Тот садится на подлокотник дивана и весело хмыкает.

— За умеренную плату и обещание никому не рассказывать о том, кто меня обратил.

Продолжения действительно не будет — повисает пауза. Какое-то время Игорь просто пялится на белую футболку с надписью «Fuck the World», а затем тупо переспрашивает:

— Ты ему заплатил?

Разумовский закатывает глаза.

— Ну разумеется. Такие, как мы с тобой, вообще не любят селиться рядом, это довольно… палевно. Число странных смертей удваивается, всякие Пчёлкины начинают интересоваться ситуацией и так далее.

Игорь поднимает ладонь, призывая замолчать. Он мотает головой, словно пытаясь стряхнуть наваждение, но становится только хуже.

— Я не об этом, — слова падают медленно и неуклюже, потому как Игорю кажется, что он несёт полный бред, — ты ему заплатил. То есть ты сам хотел стать кровососом?!

У Разумовского такой вид, будто у него спросили, что такое хорошо и что такое плохо.

— Игорь-Игорь… — он качает головой в жесте, похожем на умиление, и ласково продолжает: — Вот ты как честный мент думаешь, что сила в правде. А на самом деле сила в способности убедить всех, что правда эта на твоей стороне. Очень полезное умение, особенно если у тебя ни денег, ни связей, только курица за пазухой. Поэтому тебе позарез нужно убедить всех, что она способна нести золотые яйца. А после того, как остальные разнюхают, не остаться с носом.

«И как, оно того стоило?» — вертится на языке, но вместо этого Игорь спрашивает о другом:

— Четыре года назад?..

— Три, — тварь говорит это так просто, как будто это «три» не равняется тридцати шести человеческим жизням. Хотя то, что Игорь видел в последний раз, означает, что их может быть куда больше.

— Запустить Вместе удалось собственными силами, но после начались проблемы, — беспечно продолжает Разумовский, — так что мне по-прежнему двадцать четыре, и, если честно, скоро это уже будет вызывать подозрения, — он пересаживается так, чтобы видеть полупрофиль своего отражения в окне, зачёсывает набок волосы, чуть задирает подбородок, — ну ничего, пусть думают, что я не по годам рано увлёкся пластикой. Или нашёл философский камень…

— Стоп!

Тварь отрывается от самолюбования и удивлённо смотрит на Игоря, всё так же не оборачиваясь, а лишь заломив шею назад. Почти как на той фотосессии. Игорь старается не проводить параллелей, гораздо важнее сейчас — момент тишины. Эта болтовня уже начинала действительно раздражать. Особенно потому, что из-за неё Игорь вновь едва не упустил самое важное.

— Хочешь сказать, что вампиры… не стареют?

Разумовский пожимает плечами.

— Может, и стареют, но очень медленно. Нам с доком удалось найти упоминание о десятилетней девочке, которую случайно обратил один педофил во Франции. Он вёл что-то вроде путевых записок. Так вот, за следующие пять лет, к его огромной радости, та ни капельки не изменилась.

Снова этот наполовину скучающий тон. Игорь же почти физически чувствует, как его самого передёргивает от походя рассказанной истории. Да и новости так себе.

— То есть, если тебя не прикончат такие, как Юля, ты будешь жить вечно?

— Мы, Игорь, мы, — расплывается в дружелюбной улыбке тварь. — Да, теоретически это возможно, но на деле вампиры крайне редко живут дольше людей, — он с удовольствием потягивается и добавляет: — И ты прав, чаще всего в их жизни ставит точку какая-нибудь Юленька. Вот только причина не в ней. Видишь ли, этот Dop-V, про который так любит рассуждать наш док, гораздо сильнее обычных нейромедиаторов. Он не то чтобы вызывает зависимость, но люди вообще по природе своей склонны повторять действия, которые приносят им радость, — Разумовский плавно перетекает на сиденье и тянется под журнальный столик, откуда достаёт ополовиненную бутылку коньяка и бокал. — Для кого-то это творчество, для кого-то — секс, для кого-то — спорт. У вампира всё это остаётся, но Dop-V вырабатывается только в одном случае. И… Гораздо приятнее не терпеть до последнего, а всегда быть немного навеселе. «Вечно молодой, вечно пьяный». Всё в таком духе. Но так следов становится больше, вампир теряет бдительность, — он вытягивает указательный палец к собеседнику на манер револьвера и звонко щёлкает оставшимися. — Тут-то его и находит какая-нибудь Юленька.

Если в его рассуждениях и скрыта ошибка, то они всё равно звучат стройно и логично. Игорь старается не думать о том, что это всё вообще-то и про него тоже.

— Интересно, что она нашла тебя, ты же «терпишь до последнего». Или одна жертва в месяц — это так, закуска?

Разумовский легкомысленно машет кистью.

— В том, как она меня нашла, ничего удивительного нет. Я в принципе заметный и ни от кого не прячусь. А питаться один раз в месяц могу себе позволить — мне есть чем заняться помимо этого: все радости жизни к моим услугам!

Сделав глоток, он приподнимает бокал против света и какое-то время залипает на крупные винные слёзы. Это, конечно, бравада: пусть ни у Юли, ни у её предшественницы ничего не вышло, едва ли Разумовский хотел их внимания. Это очевидно, но так же чётко Игорь видит, что тот совершенно их не боится, как не боится и его самого. Но дело тут не в Олеге — охраной обзаводятся всегда из страха.

Где-то на этом месте внутренних размышлений Разумовский тихо вздыхает:

— Так что, Игорь, что бы там наш док ни учудил, помни: только счастливый вампир может жить вечно, — он заговорщически подмигивает, допивает коньяк и бросает взгляд на часы, тут же выдавая наигранно-недовольное: — О-о-о… Кажется, Олег решил оставить твоего коллегу без ужина.

— Моего коллегу? — повторяет за ним Игорь, с неудовольствием отмечая, что переспрашивать вот так скоро войдёт у него в привычку. Разумовский вспыхивает озорной улыбкой:

— Ага. Пойдём, навестим его! Но сначала заскочим на кухню.

Спускаясь на первый этаж, он то и дело оборачивается, но Игорю уже как будто лучше. Физически, потому как всё остальное выглядит настолько дико, что просто в голове не укладывается. А теперь ещё и какой-то коллега. Глядя на не сходящую полуулыбку Разумовского, Игорь решает, что тот говорит о какой-то живности: лабораторной крысе или обезьяне. На ком там ещё обычно проводят опыты? Однако на кухне Разумовский вытаскивает из холодильника хлеб для сэндвичей, режет ветчину и, щедро смазав между ними маслом, небрежно кидает бутеры на тарелку. За неделю Игорь успел изучить дом практически полностью и, помимо вечно открытых дверей без замков, не сразу, но заметил ещё одну странность.

В доме не было подвала.

Был подземный гараж, который находился большей частью под вечно зелёной лужайкой, но ни одна из приветливо приоткрытых дверей не вела вниз, в помещение под самим домом. Нужная располагалась в одном из шкафов гардеробной.

Свет включается автоматически. Внизу с совершенно пустого бетонного пятачка ведут три двери. Разумовский достаёт из кармана домашних штанов пластиковую карту-ключ и заходит. В первый момент Игорь слепнет, даже не столько от яркого света, сколько из-за его многократного отражения от совершенно белых стен. Белого вообще всего. Комната не большая и не маленькая, но из-за отсутствия цветных предметов кажется пустой и оттого огромной.

Человек за столом вздрагивает, он сидит боком, но не оборачивается и даже не скашивает глаз, а лишь ниже склоняется над толстой книгой. На нём кипенная пижама, русые волосы коротко острижены, и в итоге Игорь узнаёт его лишь по татуировкам на пальцах и левой щеке.

Гречкин не напоминает даже тень себя прежнего: смиренно-скрюченная поза, словно в ожидании удара, сизые круги под глазами, резко проступающие скулы. Игорь видит, как трусливо поджимаются пальцы на босых ногах, когда Разумовский подходит к столу, чтобы поставить тарелку с бутербродами и термокружку. Только теперь Гречкин поднимает на него глаза и тут же дёргается, едва не падая с хлипкого стула.

Такой ужас во взгляде Игорь видит впервые.

Не сводя глаз с Разумовского, Гречкин хватает ртом воздух, словно во время приступа, но кое-как выползает задом из-за стола и начинает пятиться. Звук включается только на безопасном расстоянии в три шага: из открытого рта вылетает придавленное «а-а-а…». Разумовский оборачивается, чтобы весело усмехнуться Игорю, мол, смотри, какой забавный. Гречкин Игоря замечает едва ли. Немного переведя дух, он выдаёт:

— А где Олег? — голос дрожит.

— Я за него, — смешливо фыркает Разумовский. — Поздоровайся хоть с гостем. А то ведёшь себя неприлично.

Гречкин послушно выдаёт: «Здравствуйте» и тут же визгливо вскрикивает, стоит Разумовскому сделать шаг ближе:

— Не подходи!

Он продолжает пятиться, но вскоре упирается лодыжками в бортик аккуратно застеленной кровати. Красные то ли от недосыпа, то ли от долгого чтения глаза широко распахнуты, сжатые до спичечной головки зрачки мечутся туда-сюда в попытке найти выход.

— Не трогай меня!

Совершенно по-детски Гречкин запускает в Разумовского подушкой и запрыгивает на кровать. Выглядит это дико, особенно учитывая, что Разумовский не делает резких движений. Он дожидается, когда от страха жертва забьётся в угол, и присаживается рядом. Гречкин пытается натянуть на себя одеяло, но руки плохо его слушаются: всё тело бьёт крупная дрожь. Когда Разумовский кладёт ладонь ему на голову, Гречкин просто закрывает глаза и сдавленно стонет сквозь стиснутые зубы.

— Ну всё, всё. Успокойся, — Разумовский ласково гладит его по голове, участливо пытается заглянуть в лицо, но Гречкин жмурит глаза так, будто по комнате распылён зарин. — Лучше расскажи товарищу Грому про то, почему ты здесь и чем занимаешься.

— Я убийца, — он влажно всхлипывает. — Все убийцы попадают в ад.

— Верно. Как и самоубийцы — это очень важно, правда? — добавляет Разумовский с интонацией нянечки, помогающей вспомнить детсадовцу стих.

Гречкин согласно кивает. С ресниц срываются первые крупные слёзы, две блестящие линии расчерчивают щёки поверх татуировок.

— И что нужно делать, если ты стал убийцей?

— Каяться и молить о прощении, — он снова громко всхлипывает и поспешно добавляет: — Я читаю Евангелие по десять часов в день. Как сказано.

— Умница, — улыбается Разумовский. Он продолжает гладить короткий ёжик на манер кота, и со стороны его касания выглядят очень нежно. Игорь не хочет знать, почему Гречкин так на них реагирует.

— А ещё помогаю доктору. Это ведь тоже зачтётся?

— Конечно зачтётся.

На стене перед столом висит пластиковое распятие, зеркало в половину человеческого роста — напротив. Гречкин осторожно приоткрывает глаза, смотрит снизу вверх взглядом побитой собаки. Его вид не может не вызывать жалости, но не той, которую можно отнести к деятельному состраданию, а что-то вроде гадливого чувства, когда смотришь на раздавленного машиной, но всё ещё живого голубя.

— Его ты тоже обратил?

Разумовский вскидывает голову, сдувает с носа выбившуюся прядь и показательно таращит глаза.

— Да ты что! Посмотри на него — самый обычный человек, — он берёт вновь зажмурившегося Гречкина за влажный подбородок, приподнимает, давая рассмотреть лицо со всех сторон. — Без своего богатого папеньки — самый что ни на есть обычный. Да-а?

Если так подумать, то Разумовский организовал индивидуальную тюрьму для ушедшего от правосудия подонка. В такой формулировке звучит даже не столь плохо, почти благородно. Правда, использование подонка в сомнительных экспериментах слегка подсвечивает ореол мученика. Если бы месяц назад Игорю сказали, что Гречкина держит в подвале его предполагаемый убийца, он был бы рад это услышать. Но теперь сам факт, что тот жив, почему-то не радует. Уже зная ответ, Игорь спрашивает:

— То есть была ещё одна жертва?

— Точно, — Гречкин продолжает беззвучно плакать. Разумовский стирает с его лица слёзы и приобнимает одной рукой, заставляя уткнуться носом себе в грудь. — Но Юленька так перевозбудилась из-за Кирюши, что ничего не заметила. Вот было бы весело, появись он через полгодика с рассказами о сектантах, чистилище и ужасном дьяволе, который его туда утащил. Но это был план «Цэ», а пока, как и предполагалось изначально, он работает лабораторным кроликом. Да? — тварь несколько раз тыкает Гречкина пальцем в кончик носа. — Кролик, покажи зубки, а? Ну покажи.

Гречкин послушно задирает верхнюю губу. Та мелко дрожит. Игорю хочется сплюнуть.

— Прекрати.

Разумовский действительно прекращает и с выражением крайнего любопытства поднимает взгляд на собеседника:

— О, так тебе его жаль?

— Просто… Смотреть противно, — Игорь морщится, но не напоказ, а потому что так и есть. — Лучше расскажи, на кой он доку?

— А, — тварь медленно, словно приходя в себя, моргает. В слепящем свете льдистые глаза кажутся жутковато-белёсыми. — Во время одного из… ужинов я собрал образцы своей слюны и крови, а затем передал эти бесценные богатства доку. Он сделал из них препарат и теперь вводит микродозы Кирюшеньке, — он в последний раз проводит по затылку Гречкина и наконец позволяет отстраниться. — Пока результата особенно нет, но идея в том, чтобы добиться иммунного ответа. Если получится, то над тобой можно будет дальше не колдовать: организуем себе компанию постоянных поставщиков и заживём долго и счастливо.

Приблизительный период, который вампир может обходиться без крови, при условии, что в последний раз он выпил максимально возможное количество, — один месяц. Также он может питаться небольшими порциями: к примеру, выпивать по половине литра каждую неделю. Очевидно, что во втором случае вампир практически не будет страдать от жажды. Кроме того, половина литра — вполне посильный объём для взрослого и здорового донора. Таким образом, четверо добровольцев вполне могли бы прокормить одного вампира. К сожалению, на практике это невозможно — любой укушенный и не умерший от потери крови человек превращается в вампира.

Действительно очень жаль, потому что Олег бы, например, точно согласился…

Он уезжает вместе с Разумовским лишь время от времени, иногда сидит дома целыми днями, чему Игорь очень рад. На следующий день после окончательного переезда Олег знакомит его с электронной душой умного дома по имени Марго. Игоря она немного пугает — слишком похожа на настоящего человека, во всяком случае, уж точно умнее любого голосового помощника и домашних станций. Она же следит за происходящим в доме через десятки крошечных камер. Олег общается с ней через планшет или с помощью свиста; Игоря даже зависть берёт — в детстве любой из его сверстников мечтал бы уметь так же художественно и звонко.

На первом этаже обнаруживается тренировочный зал. Правда, кроме мягкого покрытия, груши и беговой дорожки здесь ничего нет. Из-за своего состояния Игорь чаще по ней просто ходит, когда в наушниках, когда наблюдает, как Олег колотит грушу или делает растяжку. Вообще-то с гораздо большим удовольствием Игорь побегал бы вокруг дома или в роще, но Рубинштейн строго-настрого запретил это делать из опасения внезапной простуды. За исполнением его предписаний, что для Игоря, что для Гречкина, Олег добросовестно следит. Ещё Олег с удовольствием посмеивается над шутками относительно ментовского сериала по тв, обыгрывает несколько раз подряд в шашки и со вздохом соглашается насыпать в кофе сахар.

Олег пахнет преданной дворнягой, скошенной травой и летней ночью. Пусть это всего лишь воображение, но в одном Игорь уверен точно: люди пахнут совершенно иначе. Олег очень похож на человека, уж точно куда больше, чем Разумовский, но странное несоответствие между зрительным образом и обонянием, плавно переходящим в интуицию, каждый раз заставляет осознавать себя заново. Игорь залипает, глядя между лопаток под чёрной футболкой, задумчиво разглядывает профиль на фоне кухонного окна. Людям свойственно бояться неизвестного, чужого, инакового. В присутствии Олега Игорь не ощущает ничего из этого — наверное, дело в том, что сам он тоже теперь тварь.

Олег — соучастник нескольких десятков убийств и потакает слетевшему с катушек психопату, по чьей воле Игорь оказался в ловушке и лишился жизни. Но иногда Игорь почти забывает об этом, так становится гораздо проще. Потому что в остальное время как относиться к Олегу он просто не представляет.

Свет позднего утра кажется слишком ярким даже сквозь задёрнутые шторы. Какого хрена они полупрозрачные? Игорь подтягивает одеяло выше, стирает уголком пот с виска. Он не может понять, жарко ему или холодно, всё тело словно бы выпито и измято, неуклюжее и не своё. Спал ли он ночью? Игорь не уверен — может быть, соскальзывал в небытие, но теперь, с рассветом, пришла настоящая усталость, придавила к кровати. Он чувствует себя измотанным, муторно ворочается с боку на бок, накрывается с головой и переворачивает подушку, но сон всё не идёт. Графин на прикроватной тумбе пуст, собственный пот пахнет как-то странно. Игорь закрывает припухшие веки, мысленно умоляя тело отключить мозг. Тот и так работает в режиме случайного воспроизведения, да и с этим справляется не ахти.

Накануне док заявил, что не уверен, вырабатывается ли нужный для переваривания крови фермент в ответ на запах жертвы или образуется под действием выброшенного в кровь Dop-V. Идея состояла в том, чтобы ввести некий аналог Dop-V незадолго до поглощения крови. На этот раз Игоря не стошнило, и какое-то время эксперимент даже можно было бы назвать приятным.

Самое выматывающее в этом состоянии — полная невозможность что-либо делать. С час назад Игорь попытался включить на щедро выделенном ему планшете ТВ — просто потому, что не чувствовал себя способным на поиск чего-то конкретного. Крутили комедию Гайдая, и поначалу Игорь даже обрадовался: ненапряжный видеоряд и знакомые наизусть реплики должны были неминуемо усыпить, но вскоре сама необходимость смотреть на экран и слышать разные голоса начала раздражающе утомлять.

Когда в дверь негромко стучат, Игорь мычит что-то неопределённое прямо из-под одеяла и лишь затем неохотно решается высунуть голову. Олег забирает с тумбы пустой графин и ставит поднос с новым. Рядом ароматно дымится чашка с бульоном и лежит пара мягких даже на вид пампушек. Есть не хочется совершенно. Тяжело выдохнув, Игорь отворачивается к противоположной стене, но тут же получает смартфоном под нос:

«Поешь и быстрее заснёшь»

Звучит весьма заманчиво. Он поворачивается обратно и долго смотрит на бульон. При мысли о еде начинает слегка подташнивать, но Игорь заставляет себя думать, что бульон — та же вода, а воду он пьёт с удовольствием. Олег одобрительно кивает, помогает перенести поднос на колени, а сам присаживается на пуф возле окна. Он отдёргивает дальнюю штору и задумчиво смотрит то во двор, то в серое небо всё время, пока Игорь ест. При взгляде на его профиль, тёмный усталый взгляд и подтянутую фигуру, в голову — наверняка от скуки — лезут странные мысли. Не заметить, что Олег хорош собой, можно только будучи слепым, а его манера держаться, строгая, но простая, определённо располагает к себе. По крайней мере, Игорю она нравится — несмотря на творящееся вокруг безумие, рядом с Олегом он чувствует себя спокойно. Так что Гречкина, в первую очередь спросившего «а где Олег?», когда к нему явилась тварь, он отлично понимает. Если уж на то пошло, можно понять и саму тварь: будь Игорь девушкой, то, вероятно, испытывал бы к Олегу симпатию совсем другого рода.

Но зачем всё это Олегу?

— Почему ты это делаешь?

Кажется, Олег о чём-то задумался, и его удаётся застать врасплох. Он указывает взглядом на поднос и, чуть склонив голову набок, вопросительно смотрит на Игоря.

— Я про Разумовского. Почему ты ему помогаешь? Он же… — Игорь запинается, пытаясь подобрать слово. Олег и так наверняка в курсе о том, что Гром думает о его друге детства, но обижать почём зря, даже так, его почему-то не хочется. — Он же чудовище, — наконец заканчивает Игорь.

На это Олег лишь пожимает плечами. В этот момент его лицо — типичная «рожа кирпичом» любого охранника от телохранителя до ночного дежурного в ТЦ. Он сгружает тарелку с булочками на тумбу, забирает поднос с опустевшей чашкой и почти доходит до двери, когда Игорь громко окликает:

— Олег! Подожди.

Тот замирает и оборачивается в ожидании услышать какую-нибудь просьбу «больного». Это становится его ошибкой. Отросшими ногтями Игорь выстукивает по дереву тумбочки мелодию из старой песни Prodigy. Олег дёргается к нему, словно пытаясь остановить, но его тормозит поднос в руках. Момент безнадёжно упущен.

— Стой! — море волнуется раз. Олег застывает в каком-то полуметре. Игорь с облегчением выдыхает: сработало. — Так почему ты помогаешь Разумовскому? Ответь.

Олег начинает шевелить губами, но изо рта вырывается лишь неприятное сипение как у в меру мерзкого монстра из фильма ужасов. Сообразив, что так дело не пойдёт, Олег тянется за смартфоном.

«Я очень виноват перед ним»

В своём состоянии Игорь соображает тоже не так чтобы хорошо, поэтому пялится на короткое сообщение гораздо дольше необходимого. Но даже после десятого прочтения понятнее не становится.

— Виноват?

В памяти тяжело всплывают слова Юли о проблемах с контролем гнева. Игорь поднимает взгляд и чувствует, как сердце ненадолго замирает, пропуская удар. На Олега больно смотреть: на его лице не печаль, не раскаяние, лишь абсолютное признание собственной вины. Но вернее будет сказать, что Олег выглядит так, будто у него кто-то умер. Услышав вопрос, он забирает смартфон и быстро — без намёка на раздумья — допечатывает:

«Он стал таким из-за меня»

Это какой-то бред. Даже если предположить, что когда-то давно Олег не совладал с эмоциями и избил Разумовского до полусмерти, а теперь помогает ему из-за чувства вины, то… Как, чёрт возьми, это связано с осознанным решением стать тварью? Игорь уже ни в чём не уверен, но вроде бы выходит, что Разумовский был обращён уже после выпуска из детского дома, когда Олег служил по контракту за несколько тысяч километров от него. Общались ли они в это время? Возможно, Олег считает, что тот «случай с избиением» заставил Разумовского бояться повторения чего-то подобного? При помощи гипноза избежать этого действительно было бы куда проще. Вот только версия самой твари сильно отличается.

Что бы там ни было, в настоящем имеется то, что имеется. Главное — на Олега действует гипноз, и это огромная удача.

«Кто нам мешает, тот нам поможет».

Игорь облизывает вновь пересохшие губы. Он внимательно вглядывается в лицо напротив, пытаясь разглядеть признаки того, что наваждение всё ещё имеет силу, и наконец очень осторожно говорит:

— Ясно. Ну, раз так, ты сейчас пойдёшь и убьёшь его, — а после зачем-то поспешно добавляет: — И больше не будешь ни перед кем виноват.

Олег вроде бы кивает, но остаётся стоять на месте. Он кладёт смартфон в задний карман и просто смотрит в ответ, смотрит долго, и, в конце концов, Игорь видит в этом взгляде незлой укор, быть может, даже сочувствие.

— Ах, если бы всё было так просто!

Разумовский проскальзывает в приоткрытую дверь. Его явление насквозь театрально, начиная с тона восклицания, заканчивая тяжёлым халатом с золотой вышивкой поверх тёмной пижамы. Верхняя половина волос забрана в высокий хвост, так что самодовольное выражение хозяина жизни, которому вдруг удалось услышать забавную историю, просматривается во всей полноте.

— К сожалению, приказ убить меня выводит Олега из гипноза! Знаешь, Игорь, эта штука, гипноз, очень похожа на написание кода. Так что перед твоим приездом я решил добавить пару строчек.

Значит, Олегу всё-таки устроили перепрошивку. «Виноват перед ним?» Ну-ну. Даже беглого общения с этими двумя достаточно, чтобы понять: такое просто невозможно. Так что, если Олег в это всё-таки верит, то причиной тому опять же…

— Тварь.

В первый момент Разумовский в удивлении округляет глаза, а затем начинает смеяться, не едко и как будто даже одобрительно, словно ему сделали комплимент. Он прислоняется поясницей к подоконнику и оттуда, назидательно подняв палец вверх, замечает:

— Зато право имеющая!

Зубы противно скрипят. Очень сложно оскорбить того, кто сам не чурается гнусных ярлыков. Игорь напоминает себе, что в этом нет смысла: тварь может потешаться над ним сколь угодно, но по-настоящему хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Разумовский с интересом наблюдает за всеми этими метаниями, словно может видеть их прямо сквозь уставшие за ночь зрачки, даже подаётся чуть вперёд.

— Да ладно, Игорь, я не верю: ты не настолько жестокий. Только представь, что было бы с Олегом после! — Олег оборачивается и смотрит на него с явно читающимся предложением сбавить обороты, но Разумовскому, конечно, плевать. С тех пор, как у него появился новый зритель, мнение старого, уже всякого повидавшего, его больше не интересует. — Что бы с ним сделалось, обнаружь он моё безжизненное тело у себя на руках?! Так что будь благодарен — я уберёг тебя от ужасной ошибки.

— С чего ты взял, что мне не плевать? — нехотя отвечает Игорь. Он не хочет продолжать бессмысленный разговор, но обрисованная картина на мгновение действительно вызывает что-то вроде чувства жалости и сострадания. А так быть не должно.

Разумовский хитро улыбается, переводит чуть прищуренный взгляд с Олега на Игоря и обратно, словно сравнивая реакцию обоих.

— С чего? «Он чудовище! Зачем ты ему помогаешь?!» Довольно странно говорить это такому, как Олег, тебе не кажется?

— Он не убивает людей, — твёрдо отвечает Игорь и тут же понимает, что вовсе не уверен в этом. Просто ему не доводилось видеть, а ещё так говорила Юля.

Разумовский безразлично пожимает плечами.

— Сейчас — нет, — он отталкивается от подоконника и подходит ближе, — ну да ладно, открою тебе секрет: ты ему тоже нравишься.

Когда его обнимают сзади, Олег раздражённо дёргает плечом, но, не добившись никакого эффекта, только отводит взгляд в сторону, чтобы не смотреть на Игоря. Разумовский ведёт кончиком носа вдоль шеи, с чувством вдыхает запах за ухом и запускает пальцы в волосы, чтобы приласкать, как пса, а когда Игорь уже собирается попросить оставить эти игрища для собственной спальни, скашивает взгляд и на тон ниже говорит:

— Так что… Как почувствуешь себя лучше, можешь попытать с ним удачу.

Механизм превращения человека в вампира по-прежнему неясен, в настоящее время отрабатывается вирусная теория. Заражение происходит в момент укуса, через кровь и слюну соответственно, а также воздушно-капельным путём. В пользу этого говорит эксперимент (Германия, XIX век), когда кровь от донора к вампиру поступала через метровую полую трубку. Несмотря на отсутствие физического контакта, уже через час у донора начался переход. Состояние вампира после эксперимента отмечено как удовлетворительное, однако отсутствие эйфории явно указывает на то, что эксперимент следует считать неудачным.

Обыграть Олега в шахматы не составляет особого труда. Игорь едва посматривает на доску — его гораздо больше интересует сам Олег. За прошедший день тот никак не напомнил об инциденте с гипнозом, не выглядел разочарованным, отстранённым или обиженным, словом, вёл себя как обычно, чем совершенно сбивал с толку. Может, он привык и считает такое обращение с собой нормой? Да нет, быть не может. Стоит представить это ощущение полной беспомощности, как Игорю становится не по себе: не только из-за воспоминаний, а ещё и потому, что теперь он сам может делать такое с людьми. Действительно ли он хотел заставить Олега убить Разумовского? Определённо, он желал и желает твари смерти. Он хотел бы, чтобы Олег взглянул на ситуацию со стороны, понял, что для него самого будет лучше, и удавил Разумовского собственными руками. Но… Не так. Пожалуй, никто не заслуживает подобного, даже Гречкин, у которого Разумовский отобрал право на смерть. Поэтому Игорь решает всё-таки извиниться.