Часть 27 (2/2)

— Свет мой, пожалуйста, забери кошку.

Подобного Лайя, конечно же, не ожидала. Но в голосе Влада не было и намёка на властность приказа, он именно просил её, просил так, как мог попросить лишь её одну. И эта, преисполненная доверия просьба, особенно, учитывая окружение, которое Влад совершенно игнорировал, стоила даже риска быть поглощенной очередным мучительным видением. Которое, быть может, наконец-то объяснит ей связь между её мужем, супругой предателя Хуньяди и странной девочкой-кошкой.

Взявшись за манерно поданную Владом руку, Лайя спустилась с постамента. Двое тех, что удерживали Эржебет, моментально пригнули головы сильнее прежнего, заставив и вампиршу сделать то же самое. Лео, оперативно оценив опасность, сделал шаг следом за Лайей, но Влад остановил его движением ладони, веля оставаться на месте.

Ощущая себя несколько неуверенно в том, что ей приходилось делать при стольких свидетелях, Лайя ступила несколько осторожных шагов в сторону кошки, стараясь начисто игнорировать вооруженных тёмных существ вокруг и то, что она почти ощущала на себе дыхание Эрджи, к коленям которой навязчиво ластилась существо.

— Киса… Nu-ți fie frică, bebelus, <span class="footnote" id="fn_29013233_4"></span> — Лайя заговорила по-румынски, надеясь так быстрее приманить. — Nu te voi jigni. <span class="footnote" id="fn_29013233_5"></span>

— Mika, — вдруг позвал Влад, желая, очевидно, ускорить грозящий затянуться процесс. — Du-te la tata. <span class="footnote" id="fn_29013233_6"></span>

Шокированная внезапным откровением, озвученным явно не в шутку и даже не в переносном смысле, Лайя так и осталась в полуприсяди, с протянутой рукой. А кошка, в последний раз жалобно мяукнув и боднув головой колено Эрджи, продолжающей смотреть на происходящее с таким лицом, будто горло ей давно уже перерезали, прижала уши к голове и метнулась на зов Влада.

Совершенно, кажется, забыв о своих коленопреклонных поданных, Влад призывно раскрыл объятия, в которые тут же с разбега прыгнула кошка. Он погладил её, приласкал, позволив прижаться к груди, а затем взглядом подозвал к себе Лайю.

Та, конечно же, немедля безропотно пошла навстречу, хотя всё её естество молило об объяснениях.

Как только Лайя приблизилась, Влад передал ей успокоившуюся кошку, позволив их рукам на крохотном пушистом тельце соприкасаться чуть дольше положенного, после чего притянул девушку в осторожные объятия и поцеловал в лоб.

— Унеси её отсюда, душа моя. Я всё тебе объясню, как смогу, — шепнул Влад ей в самое ухо, а после разомкнул объятия и мягко, но настойчиво отстранил. Затем он обратился взглядом к Эржебет, и в его глазах при этом вспыхнуло такое глубинное, абсолютное презрение, с которым даже на низшую нечисть Влад не смотрел, имея даже к ним — обесчеловеченным полузверям-полулюдям — долю уважения.

Силадьи же он оценивал буквально как ничто, несмотря на её человеческий облик и вполне успешную публичную жизнь в современном человеческом обществе.

Сдвинувшись с места, возвышающего его над другими, Влад медленным, размеренным шагом стал приближаться к вампирше, и чем ближе он подходил, тем ощутимее был его гнев, способный поражать, кажется, сильнее меча или копья, которое всё это время было намертво зажато в его руке, будто бы являясь её естественным продолжением.

Кошка на руках у Лайи в страхе сжалась в комок и ткнулась мордочкой ей в локоть, словно в попытке спрятаться от происходящего. Влад, наверное, каким-то образом это почувствовал, потому что резко остановился и медленно, очевидно, борясь с собой, опустил руку, которой собирался схватить Эрджи за горло.

— Пошла с глаз моих долой! — под сводами залы сталью прогремел его преисполненный гнева, повелительный голос. — И больше не смей предо мной появляться без позволения, — резким жестом он велел своим подчинённым её отпустить, и как только это произошло, женская фигура вмиг распалась на тысячу крылатых тварей и вылетела в разбитое ультразвуком окно.

Кошка напряглась и вся сжалась, вот-вот готовая прыгнуть следом, но Лайя покрепче сжала на крохотном тельце руки и приласкала между ушами.

— Liniște, liniște, bunul meu. Тише, моя хорошая…

— Влад, — Лео осторожно, но уверенно вновь подошёл к другу так близко, как не мог себе позволить никто из присутствующих, и, встав с ним плечом к плечу, вполголоса заговорил: — Я… догадываюсь, кто она такая, но, что бы ни было между вами в прошлом, заручиться поддержкой венгерской тёмной знати сейчас лишним не будет. Если ты не примешь их добровольную клятву, они обратятся к тому, кто её с них потребует. Венгерка — потенциально ценный информатор. На данный момент, через нашего мэра, которого она достаточно прочно взяла в оборот, она — звено между нами и миром непосвященных в происходящее людей.

— Она осушит вашего мэра, а заодно и всех его служащих, до капли, едва он перестанет быть ей полезен, — сквозь зубы процедил Влад. — Я не желаю её ни видеть, ни слышать, ни даже ощущать поблизости запах её присутствия. Но я не настолько выжил из ума, чтобы отдавать её лояльность врагу, обрекая на тот же навязанный выбор всех тех, кто готов мне служить, — Дракула отшагнул от Нолана, одновременно жестом поднимая одного из стоящих на коленях и подзывая к себе. Достаточно близко для разговора лицом к лицу, но и вполовину не настолько, как минуту назад это себе позволял Лео. — Мане. Выясни всё, что ей известно и проследи за её безопасностью. Приставь охрану, если потребуется. Даю тебе право от моего имени спросить с её подданных, готовы ли они присягнуть мне, и если это так, пусть незамедлительно явится ко мне её доверенный, с печатями обоих домов Силадьи-Хуньяди и короной венгерской.

— Благодарю за оказанную великую честь, Господарь, — мужчина почтительно склонил голову. — Будет исполнено.

— Ступай, пока в небе над обоими городами луна. И поспеши. Время не ждёт.

— Да, Господарь, — тёмный поклонился Владу, затем Лайе, после чего его тело обернулась вихрем из тысяч крыльев, выпорхнувшим в разбитое окно.

Прежде чем продолжить с остальными, Влад обернулся к Лайе. Девушке хватило одного взгляда в его лицо, чтобы всё понять.

— Мой князь, — она не склонилась, помня, на чём настаивал ранее супруг, но взгляд направила в пол, перед остальными выражая почтение и покорность. После чего, продолжая прижимать к себе кошку, Лайя быстрым шагом направилась к выходу, прочь из залы. Лео собирался последовать за ней, уже шагнув следом, но Влад без слов, одним взглядом велел ему остаться. Зато одна из самых многочисленных гроздей, вереща высокими частотами, сорвалась с потолка и шелестящим облаком проследовала за Лайей через залу, по коридору и дальше.

Страшно не было, такой эскорт её уже не смущал, но Бёрнелл всё равно ускорила шаг, сама не понимая, от чего и почему она бежала, не чувствуя под собой ног, оставляя позади лестницу за лестницей, коридор за коридором. Головой девушка сполна осознавала, что другие ждали её присутствия и её внимания, что она была нужна своим людям — Сандре, Илинке, Валентину… Она обязана была убедиться, что её друзья в порядке, но эгоистичные, глубоко личные стремления снова вели её в темноту и одиночество комнатушки без окон, где у неё могло быть чуть больше надежды, что Влад придёт и объяснит ей хоть что-нибудь.

«Tata…»

Хаотичные, замешанные на ужасе и непонимании, видения Лайи постепенно обретали свой чудовищный смысл, но легче ей от этого не становилось.

«У Влада была жена?»

«У него была… дочь?»

— Тише, тише, маленькая… — спрятавшись во мраке комнаты, Лайя почти отчаянно ласкала кошку у себя на коленях, стараясь абстрагироваться мыслями от той части будоражащей сознание правды, где эта кошка оборачивалась девочкой — ребёнком, которому была уготована страшная, ничем не заслуженная судьба.

Была ли Лайя настолько собственницей и пропащей эгоисткой, чтобы всерьёз рассчитывать, будто на протяжении почти шестисот лет Влад сохранял верность лишь ей одной? Конечно, нет! Она любила мужа и желала ему только счастья, даже если счастье это ему суждено было обрести не с ней. Даже если это было не истинное счастье, а лишь попытка забыться с кем-то другим, с кем-то… живым, ходящим в подлунном мире, видимым и осязаемым, а не гниющим в земле.

Вот только то, что Лайя вскользь увидела в родных глазах, почувствовала от него в отношении к Эржебет, было подавленной болью и чистейшей, физически ощутимой ненавистью, в которой невозможно было сыскать ни счастья, ни даже забвения.

От таких чувств не рождаются дети. Однако… ведь и существо, свернувшееся сейчас клубком на её коленях, по канонам мира живых ребёнком вовсе не являлось. Так же как и человеком.

Как и Влад, и Эрджи, а теперь и сама Лайя.

Тёмный мир, в котором обитала нежить и нечисть, был населён существами, не вписывающимися в картину обыденности, воистину страшными существами. Но ведь каждое из них не родилось таковым по воле Творца, оно таким стало, по собственной или чьей-то чужой злой или нечаянной воле.

Как ни пыталась Лайя прогнать это видение, у неё перед мысленным взором продолжало стоять лицо младенца, постепенно изменяющееся до милого личика юной девушки, а затем и до её изуродованной, освежеванной спины и непропорционально крошечных ступней.

Что, если таково неизбежное наказание? За попытку тёмного познать человеческое счастье? За его попытку потягаться со Всевышним в акте творения? За его ошибку, ценой которой, как и при любом притязании подобных масштабов, стала невинная душа?

И пусть вся, доступная Лайе на данный момент информация указывала именно на это, верить девушка отказывалась. Не мог он. Не мог Влад. Даже по незнанию. Даже случайно. Не мог.

— Почему же ты считаешь Влада папой? — Лайя не смогла удержать за зубами этот терзающий её вопрос, хотя прекрасно понимала, что кошка, по крайней мере, пока она оставалась кошкой, на него не ответит. А даже если бы она прямо сейчас обратилась в девочку, какие у неё могли быть причины отвечать Лайе и вообще с ней говорить? Если она это умела — говорить.

«Или, скорее, сам Влад считает тебя своей дочерью? Что открыто признаёт даже перед своими подданными. В отличие от Эржебет, которая за всё время даже взглядом тебя не удостоила».

У Лайи отчаянно путались мысли, а сердце рвалось прочь из груди от предположений, одно страшнее другого. Каждый раз, когда она убеждала себя не бояться и думала, что самое страшное, чем мог напугать её темный мир, она уже видела, происходило что-то, что в очередной раз напрочь выбивало её из мнимого равновесия, отвращая ещё сильнее пугающими фактами. Будто на стойкость проверяя. А сколько ещё она, наивная, выдержит? Сколько ещё вознамерится думать, что способна спокойно принять то, что лежало далеко за гранью человечности?

С которой она сама всё никак не могла проститься, думая, что сможет. Сохранить её, сберечь свою человеческую сущность в нечеловеческом мире, частью которого она сама же выбрала стать.

Кошка, притихшая было, а, может, и вовсе уснувшая на коленях у Бёрнелл, резко встрепенулась, вся подобралась и устремила горящий жёлтый взгляд на дверь, по ту сторону которой высокочастотным хором оживились летучие мыши, возвещая о приходе своего повелителя ещё прежде, чем чуткий слух Лайи смог уловить его мягкую, неслышную поступь. Он шёл медленным, человеческим шагом, от прежней его стремительности, от которой за версту веяло властью и опасной силой, не осталось и следа. Входить он тоже не спешил, давая Лайе возможность пресечь вторжение, если она не хотела и не ждала его появления.

Но Лайя не сдвинулась с места и не проронила ни слова протеста или согласия, так что вскоре дверь неспешно приоткрылась, и как только это произошло, юркая кошка вывернулась из удерживающих её рук, рванулась в образовавшуюся щель и тотчас растворилась в темноте, будто её и не было.

Влад не стал её останавливать, хотя, несомненно, побег не остался для него незамеченным.

Терзаемый сомнениями, мужчина медленно прошёл в комнату, и дверь за ним тихо, будто бы сама собой закрылась. Они снова остались вдвоём, в их маленьком убежище-клетке, которое очень многому из уже между ними прозвучавшего не суждено было покинуть.

Голубыми кристаллами во тьме светились его глаза, с чёрными провалами зрачков, затягивающими в мрачные, наполненные ужасами потёмки души. Лайя не могла вынести этого взгляда. Без какого-либо оформленного решения, без чётких намерений она инстинктивно потянулась к нему, но Влад, резко подойдя почти вплотную и встав напротив, совершенно неожиданно опустился перед ней на колени, как недавно безропотно опускались его подданные, и склонил голову, почти роняя её девушке на бедра, как преступник перед палачом — на камень казни. И не осталось в нём ни следа губительной мощи, призывающей стихии, ни власти карать мановением руки, ни даже княжеского достоинства — всё это осталось там, в той зале, перед подданными. А перед Лайей, головой у неё на коленях, лежал бесконечно мучимый и заживо пожираемый виной человек, чью исповедь не выдержал бы ни один священник или святой.

— Iartă-mă, dragostea mea. <span class="footnote" id="fn_29013233_7"></span>

В который раз… как бы ни пыталась Лайя проявить больше отстраненной холодности в своём стремлении добиться истины, она не могла. Просто-напросто была не способна. Слёзы, которым она не давала пролиться, душили её изнутри, вместе с болью за его боль, страхом за его страх и грехом за его грех. Казалось, вне зависимости от степени вины, она просто не способна была его судить. При всей власти, что была дана ей Богом, это всегда было выше её полномочий.

— За что? — срывающимся шёпотом спросила девушка, от нужды куда-то деть руки зарывшись пальцами в его волосы. — Умоляю тебя, расскажи всё, как есть.

Какое-то время он молчал, затем с тяжелым вздохом чуть приподнял голову и заговорил:

— За то, душа моя, что тебе приходится узнавать… мерзкие подробности моей биографии вот так, когда я вынужден уделять своё время и внимание кому угодно другому, кроме тебя.

— Но ведь сейчас ты со мной… — Лайя ощупью нашла его руку и переплела их пальцы, соединяя в замок. — Расскажи мне всё, — той рукой, что всё время была зарыта в его волосах, девушка чуть потянула смоляные пряди вверх, пытаясь вынудить его сильнее поднять голову, дать ей возможность видеть его лицо, смотреть в глаза. — Объясни, что всё это значит. Коснувшись кошки, я увидела, я… — Лайе безнадежно не хватало слов и голоса, чтобы говорить.

— Это не кошка, — произнёс Влад, сдавшись стараниям Лайи и подняв голову, но взгляд направив вниз, в её колени. Голос его при этом звучал словно со дна могилы. — Это мавка — не упокоенная душа ребёнка, умершего насильственной смертью до крещения.

Лайя молчала, медленно и неотвратимо погружаясь в воспоминания об увиденном, которые голос Влада будто бы вытягивал на поверхность из её подсознания, к которому она умышленно закрыла себе доступ.

Чтобы не знать.

До тех пор, пока Влад сам не решится ей всё рассказать.

В очередной раз от тяжёлого вдоха расширилась его грудь, и он заговорил:

— Хуньяди убила чума. Я убил всех епископов и бояр, мною же приглашенных на пир по случаю кончины врага. Об этом история не врёт, хотя не всё в ней правда, ведь ни женщин, ни слуг я не тронул. Супруга Хуньяди, пусть и принимала не последнее участие в придворных интригах мужа, через жён настраивая венгерскую знать против моих притязаний на валашский трон, в конце концов, была всего лишь умело примененным инструментом в чужих руках. Ко всему прочему, к моменту, когда дни власти её мужа окончательно были сочтены, она носила под сердцем его ребёнка — кровь и плоть моего умершего врага. А мои люди… точнее сказать, нелюди, из жажды отмщения обращенные мною в вампиров, разорили родовой замок Хуньяди и жестоко перебили всех его обитателей. Когда я понял, что они натворили, не испытывая при этом ни тени сожаления, лишь ещё большую жажду крови и убийства, я сжёг их тем же утром, на руинах замка. Но сделанного было не исправить. Эржебет с новорожденной дочерью я нашёл в подземелье, среди трупов верных её роду воинов, защищавших её и дитя ценой собственных жизней. Но жертва их была напрасной, и жить госпоже Хуньяди оставалось недолго — родовая горячка и пребывание среди обескровленных разлагающихся тел довершало то, на что у меня самого не хватало духа. Младенец умер бы вместе с ней, я это понимал… — погружённый мыслями глубоко в прошлое, Влад ненадолго прервался, давая себе время на осознание того, что ещё никогда прежде он не произносил вслух ни перед одной душой — живой или мёртвой, а Лайе милосердно позволяя воспринять услышанное и остановить его в случае, если она не хотела продолжения.

Вот только она смотрела на него глазами, полными слёз, но всё же в безмолвном ожидании, с немой просьбой продолжить. Казалось, будто, опережая нить его исповеди, она уже знала, каким будет конец у этой страшной истории.

— Ты её… — она начала без голоса, одними едва шевелящимися губами. Подавленный где-то глубоко в груди всхлип заставил ее едва ощутимо вздрогнуть. — Ты её обратил?