Часть 22 (1/2)
42Любой цирковой, помытарствовав по просторам бескрайнего союза, нет-нет да скажет: «жизнь у нас полосатая». Стручковский развил эту мысль, добавив: «жизнь полосатая, что сало — то постимся, то жируем». Разнарядка в Тбилиси означала попадание в самый жир. Как выяснилось, в Грузии можно было достать все. И отвезти туда, где ничего нет.
Саша с недоумением наблюдал, как цирковые экономят на обедах, копя деньги перед визитом в советское Эльдорадо. Саша сторонился этого бума. Почти все, от мокасин до плеера, ему везли из поездок родители. Пресытившись забугорным добром, Саша не испытывал перед ним общего зуда. Зудело у него в другом месте и по другой причине. Но, когда Надя прослышала, что в Грузии табак растет чуть ли не в каждом огороде…
Тбилиси встретил их в разгаре весны: в глазах рябило от сиреневого буйства. Цвели глицинии. Они пышными кущами нависали над балкончиками, и все это великолепие держалось на ветхих фасадах доисторической кладки. Прямо как грудь комендантши Сулико, согласившейся за небольшое сладкое поощрение подселить Фэлла к Саше. Сказали Стручковскому, мол «так и так, иллюзионистам лучше непрерывно обмениваться опытом, не угодно ли вам съехать в номер попроще? Как компенсация — освобождение от каждодневных репетиций». Стручковский вошел в их положение, и… Фэлл съехал в Сашин номер, не обремененный удобствами в виде плиты, санузла и кондиционера.
— Пусть себе остается в номере для заслуженных, старый брюзга! — сказал Саша.
Фэлл окинул взором нехитрое убранство номера, состоявшее из трех кроватей, покосившихся тумбочек и ковра антикварной ценности.
— Ничего, я люблю минимализм! — Фэлл усмехнулся и спрятал чемодан под кровать. — Нечего былые заслуги вспоминать. Нужно стремиться к новым!..
Есть на свете карма или нет, но она положительно настигла Стручковского. Он проклял все сто тридцать пять ступенек, ведущих к вершине холма, где цирк громоздился, точно афинский акрополь с почтовых марок. Хотя Стручковский именовал холм не иначе как Голгофа.
— Поставить так цирк! Это ж надо так додуматься! Горцы! Вечно их в горы тянет! — мучимый одышкой, он какое-то время созерцал далекие горные гребни, причесывающие кудри облаков, и продолжал бесславное восхождение.
Потом Саша застукал немощного Стручковского, бойко снующим по Тбилисскому рынку, где прилавки ломились от молочки и оставшихся с прошлого сезона овощей и фруктов.
— Ноги у него больные, щас!
Благо, высоченная лестница не пугала зрителей: выступления даже в будние вечера проходили с аншлагом. Внимания было много, порой даже слишком. Один раз после парада-алле к ним подошел упитанного вида грузин в дорогом вельветовом пиджачке. В общем, блестящего вида, как и его лысина. Представился как ”Гоги”. Просто ”Гоги”. Но произнесено это ”Гоги” было с такой интонацией, будто это княжеский титул. Явно не с одними комплиментами подошел. И верно: после долгого пожимания рук позвал на свадебный ужин сына:
— Приходите, гости дорогие, рады будем! Моя жена делает такие хинкали, язык проглотите!
Фэлл было начал отказываться под разными предлогами, но грузин затряс руками:
— Простите, вы меня неправильно поняли! Вечно в вас, русских, непереносимость к деньгам!
— К-хм, вообще-то я еврей! — Саша видел: этот разговор Фэллу неприятен.
— Вайме-е-е<span class="footnote" id="fn_36875084_0"></span>! — воскликнул грузин и хлопнул себя по ляжкам. — Тем более отказываюсь вас понимать!
— Мне за мою категорию платят достойно, — высоко держа подбородок, отвесил Фэлл и после короткой паузы добавил, — Чтоб еще за мздой охотиться. А теперь прошу извинить. Мы все устали после выступления.
Саше вспомнилось «Белое солнце пустыни». Еще б сказал: я мзду не беру. Мне за державу обидно!
— Но куда же вы! — чуть не взмолился грузин. — Ваша взяла, пусть это будет частным визитом, если вам так угодно!
Фэлл уклончиво кивнул.
— Правда пойдете? — спросил Саша после, не больно доверяя увиденному.
— Нет конечно, — фыркнул Фэлл. — Ишь, разбежался. Не сказал кто такой, чем занимается — тут что-то нечисто. Хватит. Я после Волгограда отмыться не могу.
— Ну, мы не на морском параде, чтоб все в белом…
— Я же сказал: не хочу!
Последнюю фразу Фэлл произнес на тон выше положенного. Расплата не заставила себя долго ждать.
— Чего это наша монстера буянит? — Надя повисла на руке пудовой гирей, — Вон какой красный. В открытый грунт просится?
— Рано прикапываешь, не дождешься, — огрызнулся Фэлл и поспешил вниз по лестнице, не озираясь.
Саша попробовал высвободить руку, но безуспешно:
— Твой язык тебя однажды под монастырь подведет! — буркнул он, вынужденный подстраиваться под неспешный Надин моцион.
— Меня, атеистку-то конченую? Ух, напугал! — хохотнула Надя. — Лучше скажи, что это за горный орел нашу монстеру попортил? Это ж с него он так.
— Переборщил с кавказским гостеприимством, — Сашу тяготила Надина назойливость. Надо бы переменить тему. И как можно скорее. — Ух ты, новые сережки! Тебе идет.
— Че, цацки мои наконец заприметил? С девкой одной махнулись. От тебя ведь не дождешься! — И тем не менее повертела головой, покрасовавшись.
— Ты и не просила… — Саша понял, что сменил тему наихудшим образом.
— Удобно устроился, не просит — так и не надо! На восьмое марта тремя гвоздиками откупился. Даже Ильичу больше дарят, а он мертвый и некрасивый.
— Хочешь, пойдем гулять завтра? Тут тьма блошиных рынков, поторгуемся…
— Что ты мне наторгуешь, дурина? — Надя сощурилась, будто лимон лизнула. — Куриного бога на цепочке?
— Какого такого бога?
— Камень есть такой. С дыркой. Как у тебя в голове! — Надя ткнула пальцем Саше в висок и повертела.
Наде удавалось то, что другим девушкам было не под силу. К ней никогда не останешься равнодушным. Вот и сейчас Надя всколыхнула в Саше бурю чувств — и не совсем приятных. Уязвленное самолюбие требовало сатисфакции. Даже если стрелять придется себе в ногу.
— А вот возьму и куплю! — Саша скрипнул зубами.
— На какие шиши, Шурик? — спросила Надя тоном бухгалтера в конце финансового года. — Или ты у меня Корейко с миллионом в чемодане?
Замечательно. Саша — дырявый камень. Да еще с дырявым карманом. Кому такое понравится? Тут Саша стал задавать вопросы уже себе. Что плохого в кавказском гостеприимстве? Разве уже и в гости сходить нельзя? Просто посидят, культурно выпьют. Да и в манипуляции попрактиковаться — какой шанс!
С этими словами Саша отправился на приступ Фэлла. Осада оказалась недолгой. Правда, победа вышла Пиррова. Условие сдачи: денег не принимать. Ни под каким предлогом!
Старый город или, как говорили местные, Дзвели, словно поддав грузинского вина, полз на карачках вверх по холму от петляющей зеленой змейкой Куры. Номер нужного дома можно было не искать: встречные прохожие, едва заслышав фамилию, давали исчерпывающий маршрут: «Две минуты идите прямо, потом поверните налево».
— Разве так можно? — кивала Надя в сторону Фэлла. — Идти на свадьбу с такой кислой рожей? Будто сам женится.
Да, Надя записалась третьей в их закрытый мужской клуб. Саша не мог понять, как так вышло.
— У тебя был опыт общения с кавказцами? А у меня был! — Вот и весь сказ.
Еще напялила на себя светлое платье с подплечниками и намеком на баску.
«Надя — и платье?» — подивился Саша. Наверняка одолжила на вечер у той же Инночки. Как и туфли на аршинном каблуке. Жутко неудобные туфли: через равные интервалы Надя догоняла Сашу, идущего быстрым шагом. То и дело рисковала застрять каблуком в древней брусчатке и расквасить о нее размалеванное лицо. Пришлось поддерживать за руку. От греха.
До места торжества добрались без происшествий. Уже банальная входная дверь говорила о достатке хозяина: вырезанные из дерева виноградные лозы сплетались, как живые, в дивный кружевной узор.
— Что-то мы на свадьбу и без подарка, — спохватился Саша, когда Фэлл уже нажал кнопку звонка. — Нехорошо!
— Разве непонятно? Мы и есть подарок! — буркнул Фэлл, в последний раз проверяя «заряженный» всевозможными шариками, платочками и бумажными цветами костюм.
Открыла дверь старушка. Очевидно, для нее они были непрошеными гостями, потому старушка застыла на пороге, но бумажный цветок из рук Фэлла сработал как пропуск. Их провели через парадную, где сквозь толстый слой пыли пробивалась былая роскошь: кованые ступеньки и перила, расписанные купидончиками и цветочными завитушками стены, лепнина на потолке. Никак бывшие хоромы какого-то местного князька, занятые князьком нынешним.
Застольный гомон слышался даже за закрытыми дверьми. Тот же форганг, отделяющий от рукоплещущей публики. Шаг вперед — и выступай.
— Час-полтора, и уходим! — сказал Фэлл, нехотя переступив порог.
Нос с непривычки обожгло запахом куркумы и сухого вина. В просторной с виду гостиной яблоку было негде упасть. Свадебный стол, раздувшийся от бесчисленных харчей, протаранил балконную дверь и заполз на территорию остекленной мансарды. За столом собралось население небольшой деревни. Фигурки молоденьких, дай бог, окончивших вуз, жениха и невесты терялись в шумной великовозрастной родне.
От стола со стороны жениха тут же отпочковался самоназначенный антрепренер.
— Ба! — Последовали неизбежные объятия, от которых Фэлл украдкой отряхнулся. — Специально для вас! Фокусник Фэлл собственной персоной. Гляди, Серго, а ты не верил!
— Помнится, мдзахали, ты нам Акопяна обещал? — выкрикнул со стороны невесты грузный усач, и весь стол затрясся от хохота.
— Акопян велик, но Союз еще больше. А раздваиваться он, увы, не умеет. Даже за деньги!
— Мне кажется, мы здесь лишние, — прошипел Фэлл и тут же дернул Сашу за рукав. — Довольно! Пошли!
Антрепренер встал у них на пути:
— Артисты, ТОВАРИСЧИ! Куда вы?
И шепотом добавил:
— Со стороны невесты почти вся родня — колхоз. Простота. Они не со зла.
Фэлл замер. Пользуясь заминкой, антрепренер прикрикнул:
— Садитесь, гости дорогие! Вас трое? Софико! Тащи табурет с кухни!
За столом, который едоки облепили, как осы краник лимонадника, мгновенно образовалось место. Саша все ждал, что Фэлл с ходу начнет творить чудеса, но тот никуда не торопился. Видимо, сравнение с Акопяном укололо его глубже, чем ожидалось. Одну Надю ничего не смущало: она накинулась на продуктовое изобилие. Зелень, фрукты, баранина, птица — казавшиеся невиданной щедростью новогодние заказы от Главка меркли на их фоне. По очереди попробовали блюда с неведомыми названиями: «чахохбили», «долма», «сациви». Их желудки не жалели: едва на тарелках появлялось место, хозяйка, приговаривая «вах, вкусно», подкладывала добавки. И хорошо: не заедай они усиленно бесконечные потоки вина, то были бы поголовно пьяны. Прикрывать бокал ладонью не имело смысла: все равно нальют. Третий бокал сделал невозможное: развязал Саше язык. Как гласило предание «Остапа понесло».
— Дорогие молодожены, — Саша говорил громко, иначе гомона пирующих было не перекричать, — сердечно поздравляю вас с бракосочетанием.
Все разом смолкли, отставив в сторону недопитые бокалы. Саша продолжил:
— Дорогие женщины! Брак — это прекрасно. Но еще прекрасней, когда ваш мужчина заранее знает, чего вы хотите! Представьте: останавливаетесь вы напротив обувного, а муж уже знает, какие туфли вы приглядели. Или такое невозможно? Если невеста позволит, поставим с вами один эксперимент. Все в рамках приличий, меня интересуют только карты.
Невеста, укутав лицо фатой, еле заметно кивнула. Жених мог сколько угодно метать глазами молнии. Без грома в них мало толку.
— Выберите вашу карту, только не показывайте ее мне! — Саша нагнулся через весь стол, едва не угодив полой пиджака в салат. Невеста вытащила карту, показала соседям и сунула ее лицом вниз в середину колоды, как Саша и просил. Карта не имела ни шанса затеряться в колоде — палец левой руки разорвал ее ровно над картой. Оставалось снять верхнюю часть — и все. Никакого волшебства. Всего лишь классический вольт Деана Муре. Но публика не любит, когда трюк дается без видимых усилий. Трюк, показанный без сучка, без задоринки, кажется рутиной, как запуск стиральной машины. Зато смотреть на чужие ошибки — милое дело! И Саша это помнил:
— Прошу не судить меня строго, — Саша уставился в пол, точно паж из «Золушки». — Я только учусь! Надеюсь, интуиция не изменила мне?
И снял верхнюю часть колоды над разрывом и развернул невесте лицевой стороной. Та покачала головой.
— Что же такое, — Саша впустил в свой голос волнение. — Маэстро уши мне оторвет! Ну а теперь?
Он показал невесте лицевую сторону второй половины колоды. Безрезультатно!
— Невеста, давайте оба постараемся! На кону моя магическая карьера! — и Саша сдвинул обе половинки колоды, выровнил ее и снял верхнюю образовавшуюся карту, — Скажите, что на этот раз я прав! Пожалуйста!
Невеста радостно захлопала в ладоши, потом аплодисменты подхватили и все присутствующие.
— Эксперимент прошел успешно! Я бы рад научить вашего жениха, но сам, как видите, в учениках хожу. Вот маэстро Фэлл покажет высший класс!
Фэлл разве что не подпрыгнул на месте. Посмотрел, как на предателя.
— Я, как могли убедиться, не Акопян, — окинул он холодным взглядом собравшихся, — но раз мой протеже уже отрекомендовал меня…
Саша раньше не видел этого трюка. Фэлл написал что-то на салфетке, после чего передал салфетку антрепренеру, строго наказав не раскрывать ее до конца трюка. Не затыкавшийся Серго, и тот замолчал, и теперь караулил каждое движение Фэлла. Напрасный труд: даже Сашин глаз не успевал за этими пальцами, раз за разом обыгрывающими разум. Притом Фэлл позволял щупать карты, по любому требованию перетасовывал колоду — и выдавал точный результат, как ЭВМ, только в тысячу раз быстрее.
Принято восхищаться руками музыканта, художника. Рукам иллюзиониста никто оды не поет. И очень зря. Казалось бы, в арсенале Фэлла всего два инструмента: навязывание и контроль. Но до чего ловко он ими пользовался! Не важно как, веером, отысканием по заданному номеру, тасовкой — эти руки подталкивали к единственно возможному выбору и более уже не выпускали его из виду. Искусство? Искусство! А как же Саше хотелось самому попасть под власть этих рук.
Навязывание и контроль — это не только про карты. Разве мы не навязываемся своей любви? Хоть чуть-чуть, самую малость? А навязавшись, подчиняем себе? Что, не поэтично звучит? Ну и пусть. Саша без раздумий вверил бы себя в эти руки. Терпел бы бесчисленные перетасовки и снятия. Пустяки, если он будет чувствовать их тепло. А еще надежность и опору, что он не минутная комбинация, что он…
— Генацвале, гость дорогой, ты объясни, а то я чего-то не понимаю. Что вы, евреи, так вцепились в этого Бендера? Только и разговоров, что о Миронове, и этом, как его… Юрском. Ну признай, лучше Бендера, чем Гомиашвили, не играл никто! — Саша и не заметил, как застольная беседа эволюционировала до национального вопроса. Серго, на правах финансового источника торжества, вошел в тесный контакт с Фэллом, уперев свою волосатую ручищу ему в плечо.
— Не хочу обидеть вашего брата по крови, — Фэлл смахнул непрошеную руку. — Но рассудите сами. Кто такой этот Бендер? Вечный мытарь без родни, без корней. Подходит ли такая роль грузину?