Глава XI. (2/2)
- Она сложилась так по твоей воле, - уже спокойно изрек Король, смотря на жену, - я так любил тебя, я был так счастлив рождению Вилмара, но ты... Твоя чертова гордыня все спалила! Ты отдалилась сама, и нашего сына не выпускала из рук, буквально не давала мне и дня побыть с ним. И теперь ты смеешь винить меня в том, что я свою отцовскую любовь отдал Мерону? Куда мне было ее девать?! Ты презираешь моих женщин, хотя сама знаешь, что они для меня никогда не значили столько, сколько значила ты! Скажи мне, Актавия, за эти 12 лет.. Ты хоть раз скучала по мне?
- Каждую ночь, Вильм, - с обидой произнесла сероглазая женщина, выпрямляясь. Мужчина недоверчиво заглянул в дождливые глаза супруги. – Ты так любил меня, что решил поразвлечься с танцовщицей? Как я должна была вести себя, когда… именно ты… меня предал? Я, отдалившись и оставшись одна, как дура, продолжала хранить верность мужу. А что же ты, Вильгельм? Ты не смеешь винить во всем меня! Я знаю и помню про свои грехи, но и ты, будь добр, не забывай про свои, - поправив светлые локоны, холодно изрекла Королева.
- Я обещал и клялся тебе, что ни одна женщина не овладеет моим сердцем, пока ты рядом со мной, - тихо начал мужчина, подходя к Королеве, - я не изменяю своей клятве по сей день, ни одна... Акта, ни одна не добралась до него. И я извинялся! Я вымаливал твоего прощения! То была всего лишь танцовщица... Ничего не было. Я не отрицаю, могло быть... Но это было таким пустым желанием. Ты же знаешь... Я никого не любил так сильно, как тебя.. Акта...
Голос стих, а мужчина, обратившись в хищного льва, встал рядом со своей женой, аккуратно касаясь ее ладони своей горячей рукой. Сжав запястье, Вильгельм прижался к стройной фигуре грудью со спины.
- Акта... Я все еще люблю тебя... Все эти годы... Я не забывал о том, как сходил с ума по тебе... Как просил тебя стать моей Королевой... Я пошел наперекор отцу, чтобы быть с тобой всю свою жизнь… Акта, не суди строго.. я небезгрешен, но я все так же люблю тебя…
- Мне бы хотелось в это поверить, - все так же, почти не шевелясь, со вздохом произнесла колдунья. - Вильм, прекрати обижать сына в отместку мне. Лучше уж обращайся так скверно со мной… Я стерплю… У меня хватит на это сил, воли и терпения. Но он еще маленький мальчик. Не порть ему детство…
- Если бы ты... Вернулась ко мне, - зашептал мужчина на ухо светловолосой, - возможно... Я бы смог иначе относиться к Вилу...
Он сильнее сжал тонкое запястье женщины, а вторую руку прижал к талии, прижимая супругу к себе. Колючая от легкой щетины щека коснулась лица Оливеры, Вильгельм упоенно вдохнул аромат ее нежной кожи. Прошло столько лет, а она до сих пор выглядела молодой женщиной.
- Оливера, прошу тебя.. вернись ко мне, - зашептал Вильгельм, касаясь губами щеки женщины.
- Какие смешные условия ты мне ставишь… - едва заметно усмехнулась Оливера. – Я хочу, чтобы ты относился к Вилу хорошо не потому, что должен, а потому что он твой сын… Но раз ты правда не можешь «заставить» себя полюбить его, то… Здесь я уже ничего не могу поделать, - едко выделяя слово, отозвалась Королева. - Я вернусь… Но если в твоей постели окажется еще какая-то женщина помимо меня – я сожгу ее заживо, - строже добавила женщина, поворачивая голову к мужу и сужая серебристые зеркальца. – И тебе тоже достанется, не переживай.
- Акта, - выдохнул он, отпуская ее руку и поднимая ладонь к ее лицу, прижал ее к щеке, - я так скучал по тебе...
Развернув женщину к себе, мужчина нагнулся к ее губам, пылко прижимаясь к ним своими губами. Колдунья неуверенно обвила руками шею мужа и немного скованно ответила на поцелуй, прикрыв серые зеркальца. Она не забывала ни губ, ни рук любимого, но спустя двенадцать лет он ей казался каким-то чужим, вызывая в сердце странное волнение, а в действиях и движениях - зажатость. Вильгельм напротив уже давно забыл и нежность рук, и пряность губ своей жены. И сейчас, вкушая это вновь словно впервые, нетерпеливо прижимал ее хрупкую фигуру к себе. Руки его крепко сжали узкую талию, а затем стали развязывать узлы корсета, изо всех сил пытаясь его ослабить. Грубо дернув корсет в стороны пару раз, мужчина хрипло вдохнул воздух у лебединой шеи и, теряя последние капли терпения, подхватил женщину и усадил на свой стол. Оливера была так красива и все еще так молода, словно в 23 года время для нее совсем остановилось. Ее кожа была все такой же гладкой и нежной, словно бархат, фигура все такая же точеная. И он так желал ее, что сейчас, впервые получив такую возможность за эти долгие годы, не мог себя контролировать. Подняв слои юбок, Вильм задрал их, раздвигая стройные ножки и пропуская руку к округлым ягодицам. Зацепив кружевное белье, он дернул его вниз.
- Вильгельм! Вильм, постой же! Стой! – тяжело шептала женщина, останавливая руки мужа. Ее поистине растрепанный вид лишь больше распылял его, но Оливера, тяжело выдохнув, тяжело проговорила:
- Вильгельм! Остановись!
Легкая волна ударила мужчину по всему телу, и Король замер, тяжело выдыхая разгоряченный воздух носом.
- Что не так?
- Имей совесть, - тяжело выдохнула женщина, даже не думая поправлять съехавший корсет. Вдохнув полной грудью, Оливера устремила взгляд серых глаз на мужа. - Я тебе не девка, чтобы брать меня, где вздумается!
- Раньше ты не была против круглого стола в здании Совета, - усмехнулся лев.
- Раньше, Вильм, у меня не было двенадцати лет, которые я провела одна в своей спальне, - в голосе все так же прослеживалась обида. Внутри все полыхало, но странное неприятное чувство все равно металось осадком. Она не переставала любить его, но за эти годы Вильгельм действительно стал ей чужим. Каждое его прикосновение едва ли будило ту горячую любовь и страсть, которая за 12 лет, возможно, забылась вечным сном. Теперь быть «любимой» она была просто обязана. И смотря на лицо мужчины, которому она однажды поверила и доверилась, и который ее предал, она разрывалась от самых противоречивых чувств.
- Хорошо, - терпеливо кивнул мужчина, подавая руку супруге. Она спрыгнула со стола, и ее корсет соскочил еще ниже. Вильгельм только улыбнулся, хватая за края корсет, и с силой дернул его вниз. Стянув с Королевы корсет и верхнюю шелковую юбку, оставив ее в рубашке без рукавов и пышном белом подъюбнике, он подхватил ее на руки и направился к спальне.
- Учти, если сделаешь мне больно или будешь груб со мной, я превращу тебя в жабу, - серьезно проговорила Актавия, косо взглянув в сторону постели.
«Сколько шлюх побывало в этой постели...» - пронеслось в ее голове, и она сжала губы, вспоминая, как поначалу терзалась от вида каждой девушки, которую Король вызывал к себе в спальню ночью, а иногда и днем. Все это ранило сердце, осыпая все клятвы Вильгельма в прах. А сейчас она была обязана снова лечь с ним в постель. Не потому что простила, не потому что хотела, а ради сына. И ради единственного сына на кон можно было поставить даже гордость.
***
- ...Да что уж теперь я могу сделать? Вильгельм теперь один не бывает, - тяжело вздохнула Эвела́йна, стоя рядом со своим дядей. Ее дядя был одним из представителей знати. Мужчина недовольно цокнул.
- Так сделай так, чтобы один оказался! Ты была его фавориткой на протяжении семи месяцев!
- Но, дядя, что я могу сделать? В тронной зале он теперь сидит вместе с Ее Величеством Оливерой, - завистливо отозвалась пышногрудая девушка.
- И он не просит тебя в свои покои? – не верил мужчина.
- Уже как четыре дня, а по средам я всегда у него бывала! – грустно вздохнула та, а потом быстро добавила, - он всю прошлую неделю говорил мне о каком-то подарке, который должен меня обрадовать! А сейчас вообще не смотрит в мою сторону! А у Королевы новое презамечательное колье, это колье могло быть мое!
- О, Эви, колье сейчас лишь малое из проблем! Если ты не будешь интересовать Короля, он не продвинет твоих братьев по службе! Мы не получим в подарок титулы и земли!
- Я же не могу нагло прийти к нему, дядя! Вы требуете слишком много!
- Я знаю. Черт возьми, с чего это вдруг Королева вновь стала его так интересовать! Я уж думал, что спустя столько лет она вообще не представляет угрозы! – все сетовал мужчина. – Эви, ты самая хорошенькая фрейлина Ее Величества, Король сам вызвал тебя ко двору. Твоему мужу повысили жалование, правда, и отправили в далекие земли. Но! Если его интерес к тебе угаснет, мы потеряем очень многое! Так что будь добра прояви женскую кокетливость, примани его к себе снова. И если Бог даст, то ты должна родить ему ребенка. Король любит детей…
- Не знаю, его сына вряд ли можно назвать счастливым ребенком! Вы слышали? Он хотел сослать его на флот, в его-то юном возрасте.
- Это неважно! Королевский отпрыск должен волновать тебя меньше всего! Бастард короля дорого стоит от такой хорошенькой и знатной женщины, как ты. Так что до приезда мужа ты просто обязана забеременеть.
- Кхм, - Тадэус приветливо улыбнулся, прерывая разговор. Оба собеседника вмиг затихли, поворачиваясь лицом к сыну Инквизитора.
- О, Тадэус! Доброго вечера! – начал Лорд Филипп.
- Вечера, - парень услужливо кивнул обоим.
- Куда направляетесь в столь поздний час?
- О, дорогой Лорд, - улыбнулся синеглазый, - это должно вас интересовать меньше всего. Но, смею заметить, я вовсе не спешу строить козни Ее Величеству Оливере, вам настоятельно тоже советую. Бог все видит, однажды это сыграет вам во вред.
Эвела́йна смущенно опустила голову, Филипп натянуто оскалился, про себя вздернув парня за столь немыслимые намеки. Рассмеявшись и якобы перевернув все в шутку, Филипп поклонился.
- Мы с моей племянницей отправляемся по комнатам.
- Прекрасно.
- А вы куда же?
- У меня ночное служение в церкви. Не могу обещать, что буду молиться за ваши души, - Тадэус любезно улыбнулся, - прошу простить. Мне пора.
Филипп недовольно проводил парня взглядом, и стоило ему уйти и скрыться за дальним поворотом, он раздраженно взмахнул руками.
- Черт бы побрал этого негодяя!
- Дядя, как можно! Он же не сегодня-завтра станет Инквизитором при Короле!
- О чем я очень и очень сожалею! Арахни никогда не был на нашей стороне, и сын его такой же! Чертовы «фанатики»! Пошли, Эвела́йна!
Тадэус слышал каждое слово, стоя за поворотом, прижимаясь к стене спиной. Недовольно хмыкнув, он тихо направился к зданию церкви. Лично он был рад тому, что Король и Королева снова вместе, как и полагается их союзу. Однако он никак не ожидал, что такая радостная новость так опечалит отца. Арахни узнал об этом из первых уст. Оливера была невероятно грустна на следующий день после примирения с мужем, о котором еще никто и не знал. Инквизитор, питая самые теплые чувства к этой молодой женщине, поинтересовался, что же стряслось, что в такую чудную погоду у Королевы столь пасмурный вид. Женщина немного помялась, не решаясь рассказать Первосвященнику правду, зная о чувствах, которые тот к ней питал практически с самого ее появления в Серебряном Доме, однако после все-таки сокрушительно исповедовалась. Актавия считала собственным поражением, своим самым тяжелым грехом перед своими Богами примирение с мужем. После того, как он так подло предал ее после всех данных клятв, ей пришлось изменить своим убеждениям. Ей пришлось наступить на глотку собственной гордости, лишь бы ее сына не отправляли так далеко. Вилмару вряд ли будет где-то хорошо, кроме родного дома. А если учесть, что и здесь его окружает далеко не беззаботная сказка в пушистых облаках, то во всяком другом месте мальчишка совсем озвереет, приняв в себя все самое плохое, что можно унаследовать от родителей. Арахни был поражен такой щедрой исповеди, его хрупкая надежда рассыпалась осколками. Если Королева и принимала его ухаживания, то никогда не переходила границ, храня верность и чистоту перед супругом, который в отличие от нее даже не заботился о чистоте своего имени в рамках их брака перед глазами Бога.
Тадэус застал отца сначала в угрюмом настроении, а после, когда у них должен был быть урок, парень замер в дверях учебного класса. Арахни своим мечом буквально рубил деревянных кукол с соломенными головами. Слова Королевы не выходили у него из головы: «Мне даже нельзя пожаловаться, что как мужчина он плох! От этого мне еще постыднее! Чувствую себя такой грязной, тошно, Арахни, от себя. Не знаю теперь, что делать. В зеркало смотреть на себя не могу. Там теперь не я! Настоящая я никогда бы не пошла на такую низость!». Вечно спокойный, рассудительный и собранный, Арахни сейчас не походил на самого себя. Внутри его будто разрывало на части, так же как Королеву от презрения к самой себе, но в отличии от колдуньи его душу терзала раскаленная ревность. Сожаление, боль, обида, несправедливость, злоба - все это смешалось в один большой тошнотворный ком и теперь буквально душило Инквизитора, заставляя с большей силой разбивать тренировочные манекены на сотни частей, выдыхая с рыком клокочущие внутри чувства.
«Никогда не видел его таким злым», - думал парень по дороге к церкви, - «хотя стоит ли удивляться. Он так чтит Оливеру…». Дэус вдруг вспомнил, что до того, как стать Королевой, Оливера всегда помогала Арахни воспитывать маленького сына. Да и после ее брака с коронованным принцем Вильгельмом она продолжала это делать. Тадэус питал к своей Королеве почтение и уважение, даже какую-то привязанность и благодарность за внимание, потому чувства отца отчасти ему были понятны.
- О, Тадэус, ты вовремя, - улыбнулся Святой Отец, сверкнув зелеными глазами.
- Доброго вечера, Аврари, - кивнул парень, улыбнувшись, - я пришел сменить вас.
- Да-да, я тебя уже заждался, а ты прям вовремя. Как солнце - по расписанию, - хохотнул рыжеволосый.
- Не имею привычки опаздывать, - улыбнулся синеглазый, присматриваясь к мужчине.
- Прекрасно! Тогда завтра не опоздай на наше занятие. Твой отец попросил меня заниматься с тобой вместо него.
- О, я не опоздаю! – Тадэус улыбнулся. Вдохнув больше воздуха, он снова заглянул в яблочно-зеленые глаза мужчины. – Доброй ночи, Аврари.
Рыжеволосый мужчина с улыбкой ушел, а парень все еще стоял на крыльце церкви и провожал его взглядом. В груди было странное тепло, что губы сами расползались в блаженной улыбке.
- Доброй ночи, - шепнул он в ночную пустоту снова и скрылся в церкви.