I Неприятный выходной Саске (1/2)

Не внимая повышенной занятости на работе, мысли военное чиновника сегодня заняты чем угодно, кроме важных дел. Эти мысли очень надоедливые, ведь отвлекали от этого «множества важных дел», но он не мог их не думать. Его снедала тревога, он то и дело нервно чесал лицо, и кусал губы, а голова его страшно болела. Сердце отбивало бешеный ритм ужаса, как бы ни старался дышать глубже и ровнее, грудь его болезненно вздымалась в такт. Казалось ещё один удар, и оно порвётся на части, но Данзо только задыхался впоследствии, и брал больше воздуха, чтобы снова этого не допускать. Не помогало.

Итачи знал неположенное.

Он видел советника в состоянии течки, он услышал его феромон и откликнулся на него. Надеяться, будто Итачи не понял, кто перед ним стоял — глупо, по его голодному безумному взгляду всё было ясно. Это большая проблема, для него это катастрофа, он даже забыл о Куме и гневе Хирузена, только весь день думал, как ему исправить это недоразумение. Существовало множество техник, способных подменять воспоминания, но половина из них относилась к группе «гендзюцу», психических атак, а род Учих с рождения обладает сопротивлением к подобной силе. К тому же, Данзо не забывал, насколько Итачи силён и бдителен, с ним тяжёло справиться даже соклановцам, чего и говорить о других ниндзя. Изменить его воспоминания будет проблемно, если такое вообще возможно, да и кого он мог попросить? Шисуи? От этого юноши Данзо прятал пол даже усерднее, чем от всех остальных. Невероятная головная боль. Всю жизнь быть осторожным и за всем тщательно следить, чтобы в следствии, о нём узнал Итачи. Этот талантливый и сильный сукин сын.

— Он проблема. Если он хоть кому-то разболтает… — от одной мысли господин съеживается. — Никто не должен знать, ни Хирузен, ни совет. Омегу ни за что не выдвинут на пост Хокаге.

Он задерживает взгляд на окне, его поражают сумрачные воспоминания о далёких годах, когда он был ещё молод и служил господину Тобираме эскортом. Он говорил те же слова, какие только что произнёс Шимура. Омегу не выдвинут на пост Хокаге. Этому никогда не бывать.

— Может убить? — мрачно бормочет он, но сколь резко страх предложил эту идею, столь быстро Данзо ей воспротивился. — Нет. Он полезен для страны, неравноценная жертва. Как я могу повлиять на него? Как заставить его молчать?

Слабости Итачи? Данзо знал о нём немного, тот был хорошим шиноби, но насколько скрытен он на работе, настолько же и в личной жизни. Данзо знал о сильной любви Итачи к своему младшему брату, хоть то очевидно, однако Итачи имел неосторожность проговориться, о своём нежелании видеть Саске в рядах Корня. Такие мелочи Данзо запоминал хорошо.

— Это мысль…

О Саске знал ровно столько, сколько нужно, где-то проболтался Итачи, где-то Шисуи, где-то Хирузен, или же на весь город о нём кричало девятихвостое чудовище. Хирузен был тесен в отношениях с поколением Саске и много о них болтал, порой безумолчно. О напряжённой обстановке в семье младшего Учихи Данзо знал давно, ещё когда Итачи был малого возраста, а так же знал из-за своей наблюдательности — малое количество детей, после уроков, не бежит домой, а томительно гуляет по территории школы и разглядывает огромные часы в здании напротив. Отец Саске летом выходил на смены поздно и мальчик не возвращался домой, пока первый отряд не шёл в патруль. Не сложно соотнести причины, Данзо о тяжёлом характере его отца знал.

В маленьком Учихе кипела гордость, вероятно куда более безумная, чем у его старшего брата, раз он не боялся сосуда Девятихвостого и более того, умудрялся его побеждать. Гордыня — проклятие Учиховского рода, сулила им великие свершения и великие наказания. К Учихам нельзя относиться равнодушно, либо любить, либо ненавидеть, либо ненавидеть любя. Многие политики, ещё до Шимуры, пользовались гордостью Учих, хитрыми манипуляциями вынуждая тех поступать по чужому умыслу. Мог ли господин Шимура воспользоваться гордостью Саске ради молчания Итачи? И как он мог это сделать?

Имя Данзо имело вес для тех, кто знал дела города глубже поверхности, мужчина никогда этого не скрывал, но и не выпячивал, предпочитая оставаться в тени. За него бы всё сказала одежда — фиолетовые и алые пояса носила не каждая альфа в стране, немногим то было позволено, как и дорогой чёрный кафтан с длинными рукавами. Этого немного, но достаточно для демонстрации статуса. Разумеется, дворянский раскол произошёл давно, и молодое поколение порой не понимало, кто перед ними стоял только по одежде, но всякий, хоть немного причастный к военной политике или дворянству, заворожено кланялся ему при встрече. Саске дворянин и весьма высокого чина среди своих сверстников, ведь был рождён от Учиховского барона. Он бы понял чин Данзо по одному взгляду, как, в своё время, понял его старший брат. Пускай и молодой Учиха громко протестовал против остаточного дворянства, как и всякий гордый оппозиционер, их поколения, всё равно лицемерно пользовался благами статуса, позволяя себе смотреть на всех свысока.

В нём есть многое, за что Шимура мог зацепиться. Если он свяжет себя с этим юношей, заставит подчиняться ему, Итачи будет молчать? Ведь у него нет других ценностей и привязанностей, Итачи не любил ни отца, ни мать, пускай молчал об этом; Шисуи Данзо не тронет, а вот Саске был Итачи дороже собственной жизни. Слабости господин видел отчётливо, вычленял их из образа человека легко, как арбузные косточки.

Данзо поджимает губы и с глубоким вздохом массирует переносицу.

— Надо найти его… — бормочет он устало.

***

Сегодня утром Саске чувствовал невероятный прилив сил, оно не мудрено, ведь ему никуда не нужно было идти и он мог целый день смотреть сериалы по кабельному. Он то, разумеется, никому не скажет, как нестерпимо ждал последней серии «Анатомии страсти», сериала считающимся романтическим высером для домохозяек. Бесспорно, романтическую подоплёку юноша гордо игнорировал, просматривая серии только ради своей любимой главной героини — блондинки с весьма пышными формами. Это был сериал про омегу, которая, не внимая на пол, хочет стать лучшим шиноби-медиком в мире (в культуре Огня, право, любили гиперболы). Эту историю изначально снимали на основе биографии легендарного саннина, но как это обычно бывает, всё в итоге ушло в мыльную романтику.

Сегодня родителей весь день не будет дома, только чудовище в соседней комнате на кровати валяется, но даже Лорд Тьмы не помешает ему насладиться своим долгожданным выходным. Саске потягивается и встаёт с кровати, сегодня он не будет ни умываться, ни надевать домашнюю одежду, пойдёт в гостиную прямо так, в хлопковых пижамных штанишках.

Он выходит из комнаты и осматривает дверь, напротив, за которой доносилось мучительное и долгое рычание. Значит, Итачи тоже не спит. Саске громко бьёт кулаком по древесной глади и кричит:

— Эй, ты жрать чё будешь, животное?!

Но в ответ он услышал только раскатистый рык. Не в настроении. Оно и понятно, Саске помнит свой гон и как тяжёло его порой переживать, этот же дурак сознательно воздерживал себя от природных позывов и теперь страдает. Стоит Саске хоть один цикл не провести с омегой, так он впадает в бешенство — как Итачи подобное переносил, юноша понятия не имел. Хреново значит, переносил, раз теперь в таком состоянии. Саске пожимает плечами и отходит на кухню. Матушка приготовила онигири с сёмгой и овощной салат, только юноша сегодня порадует себя запасом солёных закусок и банкой холодного чая. В детстве он часто пил сладкую газировку в обход запретов родителей, но потом дядя Шисуи передал ему свои своеобразные вкусы в выборе напитков. Шисуи, по какой-то причине, очень любил чай на основе генмайча, Саске терпеть его не мог, пока против своей воли, не выпил пятнадцать банок и не прикипел к этому мучному, мягкому вкусу. Шисуи более ничего не покупал, а Саске с детства привык довольствоваться малым. Саске так подумал, он никогда не видел, чтобы Шисуи пил что-либо кроме зелёных чаёв. Хотя Итачи рассказывал, что дядя литрами вливает в себя вишнёвые соки, когда они позволяют себе выпить водочки. Воистину, у дяди странные пристрастия.

Саске сжимает в руке жестяную банку и одиноко смотрит в окно:

— Почти неделя прошла, а дядя не приходил. Неужели они так страшно поссорились?

Юноша включает телевизор, укладывает закуски на стол и лениво плюхается на диван. С двенадцати показывают повторы, они продлятся до трёх дня, его это не беспокоило, он всё равно не видел последних серий. Только его всё надоедливо заботили мысли о дяде, и по какой причине он уже несколько дней не заходил в гости.

Бывало, Итачи и Шисуи ссорились, но эти ссоры заканчивались в момент. Шисуи друга легко прощал, всегда шёл первым на встречу, а Итачи в принципе недолго держал в себе какие-либо чувства. В особенности негативные. Старший брат старался настолько далеко стоять от всех проблем, что ему легче проигнорировать вспышки эмоциональной неопределенности Шисуи, чем думать о них и решать, как он должен на них реагировать. Это если дело не касалось его гордыни, а вот слабостей Шисуи, которые выводили его из себя, Саске не знал.

Саске называл Шисуи дядей по той причине, что тот был старше их с братом, и с самого детства относился к мальчику как к собственному брату. Они не родня, отец Шисуи погиб, когда тому было девять лет, Саске не знал и не спрашивал, кто воспитывал дядю всё это время, ведь у него не было родных. В детстве юноша думал, будто Шисуи настолько крутой и взрослый, что с младенчества жил и заботился о себе сам. Эти мысли объяснимы, сколько Саске себя помнил, Шисуи всегда был удивительно зрелым для своего возраста. В детстве мальчик восхищался тем хладнокровием, какое выказывал Шисуи при любых разборках, он всегда держался как непоколебимая скала, порой заступаясь за обоих братьев, а ведь юноша считал своего старшего брата самым крутым и сильным. Это потом Саске повзрослел, они сблизились, и он увидел какое на самом деле несерьёзное, озорливое и буйное чудовище этот Шисуи. Из-за его бесчестных манипуляций половина клана теперь называет Итачи — Лордом Тьмы. Итачи этим очень недоволен.

Как бы сильно Саске не хотел узнать отца Шисуи — Учиху Кагами, ему не повезло родиться слишком поздно. Итачи сам был маленьким для четких воспоминаний, но отчего-то ему постоянно навязывается ощущение, будто он слышал гортанный смех Кагами и клянётся, что этот ужасающий громкий хохот был прямо передан по наследству. Это единственная деталь, которую Саске удалось выяснить помимо одинаковых стариковских рассказов: «Какой же то был хороший и храбрый воин». Саске не спрашивал дядю напрямую лишь потому, что видел, с каким горьким выражением лица он встречал любые напоминания об отце. То было выражение, не поддающееся описанию, смесь самых разных чувств и Саске было неприятно смотреть на него. Он не описывал себя как чувствительного и эмпатичного человека, это за Шисуи он заметил очень неприятную черту — его эмоции прямо передавались окружающим, были излишне категоричными, заполняли собой всё пространство. Саске такое замечал не раз, не два, и так как ненавидел похожую черту у своего отца, старался избегать подобных неловкостей. Если бы Шисуи расчувствовался и заплакал, Саске бы не знал что с ним делать. Ему сложно понять собственные эмоции, а тут чужие и весьма неприятные, а вся эта чувственная эмоциональность для него неудобство, нежели глубокая связь. Саске был близок с некоторыми людьми, но когда доходило до чувств — не хотел называть их друзьями. Он с детства общался с Наруто и Сакурой, но сначала это было вынужденное содружество, а потом и не заметил, как привычка превратилась во что-то большее. Ему легче думать, будто они товарищи по оружию, нежели близкие друзья, иные мысли сильно его беспокоили. Почему, он не знал, но связал эту проблему не с собой, а с ними. Излишняя отрешённость Саске была замечена не только друзьями, но и родным братом. Саске знал, как Итачи ненавидел подростков и всё, что с ними связано, а Саске уже шестнадцать, он на пике своей сексуальной энергии и теперь в доме появилась вторая могущественная альфа, способная бороться за доминацию. Саске хотелось бы верить, что Итачи наконец увидел в нём прямого конкурента, — не то чтобы верить, он был уверен в этом, — но этот надменный гадёныш делал вид будто ему всё равно. В детстве, он вечно получал от брата в его гон, но теперь и он не лыком сшит, теперь и его клыки так же остры и крепки как у Итачи. Итачи свой бурный подростковый период пережил, но Саске нет — их война была импульсивной, но меткой, и юноша даже понятия не имел насколько его пубертатная отрешённость пугала брата, такого же нелюдимого паникёра, как и он сам.

Саске презрительно косится в сторону братской комнаты. Пока шла реклама, он приглушил громкость телевизора и прислушался. Рычание прекратилось и это значило либо, что он спит, либо помер. Может, стоило его накормить? Сам же этот придурок из комнаты не выйдет, она крепко заперта, и отец позаботился о прочности двери. Юноша вздыхает, смотрит на время, у него есть несколько минут пока идёт реклама. Тогда он встаёт и накладывает в тарелку несколько штук онигири. Берёт банку холодного чая, наливает в стакан, ведь это чудовище сейчас не в состоянии её открыть и медленно следует к злосчастной двери. Ключи хранились в родительской комнате, он ставит все необходимое на пол и бежит за ними.

Не сказать, будто ему не страшно туда заходить, Саске попросту не признавал этого, пытаясь уверить себя, будто ничего такого в этом нет. Последний раз он видел гон брата в десять лет, пока не заболел этим гормональным мучением сам. С тех пор он пребывал в таком же полусознательном состоянии и слабо помнил деталей произошедшего. Однако глубокие детские травмы заставляли юношу напряжённо сжимать кулаки от воспоминаний.

Ему тогда было то ли пять, то ли шесть лет. Итачи возмужал рано и хвастался перед братом уже заметными рельефами мышц и волосами на руках. Саске думал как же это здорово и всё ждал, когда дорастет до своих волос на теле. Они были очень близки в детстве, Итачи заботился о Саске так, словно тот его сын, водил в детский сад, перед школой и сам его забирал. Матушка заботливо называла его «юным папочкой», так он хотел показать, как умело он обходится в уходе за братом. Сам вызывался, и кормить, и купать, и менять пелёнки — золотой был ребёнок. Пускай надоедливые детские игры и невнятный лепет, как это обычно бывает, могли раздражать, Итачи стоически всё терпел. Шисуи звал их обоих бросать камни в пруду за кварталом Учих и Саске пораженно наблюдал, как мальчики соревнуются в дальности, с нетерпением ожидая, когда он своими неумелыми пальчиками так далеко бросит камушек, что все удивятся.

В один из таких дней, в ожидании прихода Шисуи, Итачи помогал маме мыть посуду, пока та полола сорняки во дворике. Маленький Саске усердно вытирал все тарелочки, но внезапно его испугал грохот разбившейся посуды рядом. Его очаровательный брат с большими черными глазами, который всегда смотрел на Саске с улыбкой, крупно задрожал и ощетинился, с явным приступом животного гнева на лице вперяясь в брата взглядом. От его черных глаз осталась разве что длинная полоса, категорично разрезавшая алые как кровь радужки пополам. Мальчик вспотел и тяжёло дышал. Когда Саске двинулся к нему, пытаясь понять, что же происходит, с тонких губ сорвалось надрывистое, слегка сломанное рычание. Саске побежал в сторону двери и хотел позвать маму, но старший брат со страшным рычанием набросился на него и вцепился острыми, как бритва, клыками в загривок мальчика.

— Пи-и-и-и-и! — взахлёб заревел Саске. — Мама-а-а-а-а!

Матушка резко подорвалась с места и побежала на отчаянный детский рёв. Увидев двоих сыновей, она ошарашено встала на месте, из её лёгких будто вышел весь воздух. Увидев маму, Саске зарыдал ещё громче.

— Ма-а-ама-а! Итачи куса-а-ается-а-а! — завизжал он и потянулся ручками к испуганной женщине. — Больно-о-о!

Прибежал отец, но от увиденного он не растерялся, а с похвальным хладнокровием свернул газету и аккуратной поступью пытался приблизиться к ним обоим. На это Итачи рычал агрессивнее и щурил страшные алые глаза, в неуклюжей попытке отогнать отца от себя и от брата, будто Фугаку посягал на его драгоценность. Тот замедлил поступь, но не остановился.

— Итачи, он ещё маленький для такого! — обеспокоено воскликнула матушка.

Глупо надеяться, будто она сможет его вразумить в таком состоянии, как омега, она растеряна, думала у неё больше времени подготовиться, но дети растут быстро. Ей повезло, что рядом был муж. Тот крепко и нещадно ударил свёрнутой газетой старшего сына по носу и спустя три агрессивных рычания, Итачи отцепился от брата и бросился уже на отца. Фугаку толкнул Саске в объятья матери, а сам схватил старшего сына за плечи, пока его клыки болезненно раздирали предплечье.

— Микото, феромон! — зарычал отец и матушка, будто опомнившись, схватила Саске на руки и резко напрягла мышцы шеи. Голова женщины закружилась, но она смогла удержать себя на ногах. Комнату пропитал резкий и сладкий запах феромона Микото. Он раскрывался полутонами пикантного и острого кардамона, медовой и свежей лилией и довершался шлейфом благородного бергамота и нарцисса. Отец прозвал её огненной лилией, как раз за резкую и жгучую базированную ноту, с таким чарующим достоинством раскрытую на фоне тонкого аромата лилии.

Итачи бесновался как раненое животное, но услышав столь тонкий и красивый аромат, заурчал и резко остановился. Он не отцепился от отца, но хотя бы прекратил жрать его руку в мясо.

Фугаку осторожно оттянул Итачи за лоб и запрокинул его голову назад, кровь моментально забилась из нескольких жирных дырок, мужчина чертыхается. Матушка так и не знала, как ей поступить, не сдвинувшись со своего места. Саске плакал утихающим икотливым ревом в её объятьях. Фугаку посмотрел на них проникновенным взглядом.

— Теперь… — с тяжёлым весомым хрипом произнес он. — Всё будет по-другому.

Всё и, правда, стало по-другому.

Итачи от брата отдалился, его интересы резко поменяли своё направление на противоположное и если раньше мальчик часто помогал по дому, гулял только с разрешения и не отказывал себе в удовольствии понянчиться с Саске, то теперь Итачи превратился в неуправляемое животное. Он сбегал из дома, гулял до самой ночи, пробовал алкоголь, ругался с отцом, прогуливал школу и что самое обидное — на каждое проявление внимание Саске, отвечал теперь ему холодным постукиванием по лбу, вместо привычных объятий и поцелуев. Саске думает, этот идиот верно считал это постукивание очень крутым. До проявления первого гона, родители не знали, что в их семье родилось две могущественные альфы, поэтому первый год сына не запирали. Это была страшная ошибка. Итачи больно кусался. Очень больно. И он не сидел на месте, когда ему не позволяли нападать на брата, а сбегал в город и кусал прохожих. Саске настолько боялся его укусов в детстве, что повзрослев, не давал никому себя укусить и отчаянно бился с одноклассниками за право беспрекословного доминирования. Никто его так и не укусил. Никто, кроме старшего брата.

— Эй, животное, — холодно окликает Саске, заходя внутрь. — Я жратву и поило принёс. Выпей хоть чая, а то обезвоживание схватишь.

В нос ударил ужасающий запах. То был плотный, горький смрад, чернявое облако ядовитой копоти, сквозь которую невозможно было пройти без слёз на глазах. Этот феромон желал унизить и бросить в неистовство любого, кто посмеет посягнуть на территорию Итачи, и очень хорошо с этим справлялся. Саске остался стоять на пороге, всеми силами желая шагнуть вперёд, но попросту не мог. Не мог и шагу сделать. Такое у юноши было чувство, будто он оказался в объятой, страшным кровавым пожаром, комнате.

Тогда, старший брат поднимается с кровати, удерживая тяжёлое тело на руках, и поворачивает свой жестокий алый взгляд в сторону Саске.

— Кто…? — тяжёло хрипит Учиха.

— Брат, дубина, — прыщет Саске. — Я убрал феромон, а ты всё равно ответил так, будто меня почувствовал. Можешь хоть немного дружелюбнее его сделать, а?

Итачи не ответил, молча рассматривая юного альфу напротив себя, Саске ответил тем же интересом. Брат ужасно выглядел: длинные чёрные волосы растрепались и ниспадали на лицо, глаза, сиявшие болезненной похотью, покраснели и припухли, а руки, со сломанной парой наручников свисающих с запястья, и бешено вздымающаяся грудь, — исцарапаны в мясо. Его верхняя одежда насквозь мокрая от пота валялась сорванная на полу, постельное бельё залито кровью и спермой, и стена, что была у его свободной левой руки испещрена когтистыми мазками.

Саске не видел всего процесса гона Итачи, никогда. Он видел гон Наруто, некоторых своих одноклассников, и ни один из них не протекал подобным образом. Ни один.

Саске совершает очень аккуратный шаг вперёд и прежде, чем подойти ближе, выжидает реакции Итачи. Тот смотрел прямо, не отрывая глаз и молча. Хороший знак. Саске выдыхает, дышать в комнате очень тяжёло, поэтому он торопится и подходит к кровати, укладывая тарелку и стакан на прикроватную тумбу.

— Ты должен мне пятки лизать за то, что я делюсь с тобой своими онигири, — ворчит юноша; он берёт чай в руки и протягивает к лицу брата. — На. Выпей всё.

Итачи некоторое время смотрит на стакан, замерев, но вдохнув запах медово-травянистого напитка, вдруг резко отпрыгивает к стенке. Саске реагирует моментально, отпрыгнув к двери. В след звону разбитого стакана, раздалось надтреснутое рычание. Очень плохо. Хуже быть не может.

Саске выбегает в коридор и пытается закрыть проход, но брат бешено бьётся в дверь, с первой же попытки сбив юношу с ног. Саске скользит на кухню, Итачи со страшным рычанием бежит за ним. Перепрыгнув стол, он оказывается на противоположной стороне, пока альфа томливо царапает свою сторону. Слюна обильно капала с узкого подбородка, и когти резали гладь дерева как мягкое масло, воистину, — он сильно возбудился, но Саске не понимал как такое возможно.

— Да кого же ты встретил?! — ошарашено восклицает юноша.

Это произошло из-за запаха зелёного чая. Значит, всё-таки Итачи встретил омегу, но какую омегу с «чайным» ароматом тот мог встретить, что довела его до такого безумного состояния? В Конохе почти не встретишь чайного феромона, это восточный тон, а не западный. Если подумать, Итачи уже так реагировал вчера, и тоже на чай, но запах то у них отличается! Зелёный тон? С чего бы, помешанному на цветочном феромоне, альфе так остро реагировать на зелёный тон?

Пока Саске мучился от размышлений, Итачи рывком преодолел стол и набросился на юношу. Он метил в горло, настолько не соображал и забыл, где находится загривок. Кусал отрывочно за ключицы и плечи, Саске еле удерживал его голову, жар от тела брата исходил адский, буквально плавил кожу под собой. Боль привела юношу в состояние бешеного исступления.

— Хер тебе! — Саске зарычал в ответ, алыми глазами гнева обливая противника угрозой. — В этот раз укушу я!

В дерево ударила резвая молния, окрасив голые, острые ветви кровавым пожаром — так пахла их борьба. Саске крепко бьёт брата в живот и выскальзывает из хватки. Теперь и он ощетинился, взъерошился, глаза его налились кровью, и он рычал в ответ громким раскатом грома. Итачи не остановится, угрозы не действуют на него. Тогда Саске бросился на брата сам, повалив его на пол. Он так и пылал яростью, вознамерившись, во что бы то ни стало выиграть этот бой.

Сражаться сейчас с ним плохая идея, Итачи себя не контролировал, но и Саске не собирался сдерживаться. Он пытается схватить альфу за запястья и выкрутить их в сторону, чтобы полностью парализовать, но эта зараза больно царапалась, беспорядочно полосуя воздух. Резкое движение и лицо Саске пронзают острые когти, оставляя пять алых полос тянувшихся ото лба до щеки. Тогда юноша резким движением ударяет брата в лицо. Он не прекращал бить, не внимая боли от беспорядочных порезов, бил до куда дотягивались руки, с глухим шлепком разбивая нос и губы в кровь.

Совершая последний удар, думая, что Итачи всё же сдался, резко хватает его за плечи и пытается перевернуть на живот. Старший брат мгновенно пнул юношу под дых, схватил за горло когтистой лапой и, пользуясь разницей в весе и росте, крепко сжал мальчика всеми своими конечностями.

Тяжёлый и сильный. От этой интенсивной борьбы Саске себя плохо чувствовал, быстро выдохся. Гормоны разгоняли по венам огонь, циркулируя по телу столь же интенсивно и быстро, как его дыхание, юноша уже терял самообладание. Голова кружилась и к горлу подступала тошнота. Сейчас решала скорость реакции. Либо укусит Саске, либо Итачи.

Итачи воспользовался разницей в росте и длиной своей шеи. Старший брат резко впивается клыками в загривок и юноша истошно рычит. Он пытается сбросить с себя альфу, но Итачи крепко вцепился, на каждое качание брата только глубже впиваясь в кожу. Саске упал, ударив юношу спиной о пол, Итачи зарычал в ответ, но даже не сдвинулся с места. Прилип намертво. Сначала младший брат дёргается, кусается, рычит и скалится, но чем больше феромона брата проникало внутрь, тем слабее он сопротивлялся. Саске уже вяло царапал его кожу и неохотно цеплялся клыками за плечи, тело его потяжелело, будто все силы разом испарились.

Метка брата могла работать по-разному. В детстве она жгла серным огнём его кожу, а потом успокаивала. Хотя, пожалуй, неверно называть состояние Саске от метки — спокойствием. Это будто вынужденное укрощение, тело ломило от усталости, настроение и силы куда-то исчезали, в душе мальчика оставалась разве что одна большая чёрная выжженная дыра. Она изнывала по краям мучительной тоской, всасывала в себя всё, что Саске мог почувствовать. Саске ненавидел метку брата именно потому, что это отвратительное меланхоличное состояние было желанием Итачи, он хотел видеть своего собственного брата именно таким: спокойным, холодным, отрешенным от всяких чувств и страсти, — удобным и тихим. Это были его истинные чувства, которые проявлялись только в гон. Саске ненавидел эту метку, потому что она напоминала ему о дурных и болезненных мыслях, с которыми юный альфа не в силах бороться.

— Укусил всё-таки, говна кусок, — тоскливо, почти надрывисто выдыхает Саске, от обиды вяло стукнув кулаком по полу. Хоть бы раз получилось его укусить, хоть бы избавиться от этого невыносимого навязанного чувства тоски. Хоть бы раз отомстить, заставив Итачи чувствовать свои собственные эмоции, сжечь его своим эмоциональным пожаром, а не терпеть эту унылую и одинокую пустоту месяцами.

Итачи не раскрывал челюстей, но наконец, успокоился, не переставая бешено дышать, будто он использовал все свои силы на эту борьбу. Лежать на нём и тереться о братскую эрекцию Саске уже надоело. Он сначала аккуратно прижимает ладонь ко лбу юноши и, не встретив сопротивления, откидывает его голову назад, как всегда делал отец — так можно безболезненно убрать клыки из кожи. Он разрывает хватку брата и поднимается на дрожащих ногах, Итачи остался лежать на полу и вперяться глазами. Саске смотрит в сторону телевизора некоторое время, а потом уныло вздыхает и плетётся в свою комнату.

***

Очередной выходной испорчен. Сколько не надеялся хоть один день провести дома в спокойствии — ему вечно мешали поганые родственники. То родители ссорятся, то брат достаёт, неужели он не мог позволить хотя бы день отдыха? Чтобы ему не пришлось нервничать, кричать, спорить с кем-то? Неужели он так много просит?

Юноша вздыхает. Он мыслил так уныло из-за метки брата. Ему плакать хотелось, насколько эта метка подавляла его и насколько угнетала моральный дух. Будто он не альфа, а какая-то омега в течку, с вечно влажным от слёз носом. Он оглядывает резиденцию Хокаге, ему обещали найти миссию на сегодня, но верно испугались его жуткого вида — лицо Саске изуродовано пятью глубокими ранами и испачкано кровью. Сказали подождать минут десять, но он уже минут двадцать сидит на ступенях резиденции и его никто не позвал. Грустно. Грустно сидеть в одиночестве и чего-то ждать. Точно о нём забыли, но он не хочет вставать и напоминать о себе. Ничего не хочет. Возвращаться домой так точно.

Внезапно он почувствовал чьё-то присутствие рядом, призрачное тепло коснулось его кожи, но феромона он не учуял. Тихий и мерный голос окликает его из объятий уныния:

— Добрый день, юный Учиха. Кого-то ждём?

— Да тебе какое… — прежде чем завершить своё ругательство, он поднял голову, и увидев человека напротив моментально прикусил язык.

Перед ним стоял пожилой альфа высшего чина. Он это понял по фиолетовому поясу и чёрному военному кафтану, продетому только через одно плечо, с длинным рукавом, касающимся коленей, — так одевались только высшие офицеры и весьма старомодные. Одежда со временем изменилась, но знать одевалась одинаково. Какой бы хреновый из Фугаку не был отец, воспитывал он Саске как подобает аристократическому тону. На старших, тем более в наряде, голос повышать нельзя, общаться с ними нужно формально и почтительно, иначе отец узнает, а он узнает, и «выбьет всё дерьмо». Саске запнулся и снова понурил голову.

— Не знаю, — пробормотал он устало, а потом, словно передумав, взмахнул ладонью. — Ну, или типо того. Там сказали подождать, пока не найдут мне миссию. Вот и жду.

— Сейчас бюро не выдаёт миссий высокого ранга. Границы в военном положении.

— Мне плевать какую миссию взять. Хоть какую. Лишь бы подальше отсюда, — он запнулся и посмотрел устало на мужчину. — А Вы их не выдаёте? Осточертело ждать.

Как Данзо и думал, Саске сразу понял положение человека перед собой, и не только понял, ещё и пытается узнать больше.

Саске хорош в манипуляции, Шимура это давно знал. У мальчика быстро получилось перевести светский разговор на получение информации от собеседника. Он не использовал прямые методы, тону придавал деловитость и серьёзность, однако не отпугивал человека, ведь дополнял вопросы своей информацией — только пустой; она эмоциональна, для закрепления нужного уровня доверия, но более ничего в себе не несла.

Саске бы так извертливо не спросил, если бы не интересовался, значит, по какой-то причине, он хочет узнать о нём больше имеющегося. Мужчина принял его правила.

— Не гражданским, — ответил он. — Только прямым сотрудникам, — это больше, чем привычное Шимуре «нет», отказ с информацией достаточной, чтобы сделать какие-то выводы.

Саске моргнул, значит, этот человек всё-таки местный, здесь работает. Он рад, что вовремя себя осек, а то получилось бы вдвойне некрасиво и папаша определенно бы его за это наказал. Лицо у этого мужчины знакомое, но Саске не может вспомнить, где его видел. Они определённо когда-то встречались, но где же Саске мог видеть в такой близости человека из высших чинов?

Шимура указывает на свежие раны, пятью неровными линиями, тянувшимися ото лба до щеки. С них более не текла кровь, но Саске не хотел их трогать, поэтому половина его лица окрасилась в багровый тон, выглядел он так, будто на него напал дикий зверь. Так и было.

— Кто же это тебя так? — аккуратно поинтересовался мужчина.

— Да не важно… — отмахнулся юноша. — Придурок один.

Саске одновременно хотелось, что он ушёл и чтобы остался, он себя уже не понимал. С одной стороны, он не хотел, чтобы кто-то видел его в таком подавленном состоянии, а с другой, не хотел оставаться один; чувство одиночества сильно его гложило, в первые дни метка на него давила куда ощутимее, чем в последующие. Саске бы пора привыкнуть, но привыкать он не хотел. Может ему самому куда-нибудь спрятаться?

Хотя стоп. А не тот ли это самый человек, что учил Итачи перед вступлением в полицейскую академию? Он же слышал что-то про грозного старика с крестообразным шрамом на подбородке, гоняющего молодёжь как забойный скот, только не мог вспомнить имя. Саске щурится, пытливым взглядом рассматривая мужчину напротив, который уже собирался уходить.

— Подождите, — призрачно окликнул он, подрываясь с места. — А это не Вы были учителем Итачи? Долговязого такого придурка, с мимическими линиями под глазами. Его ещё Лордом Тьмы называют.

Господин Шимура озадаченно вскинул бровями. Последнее уточнение явно лишнее, но произнесено сознательно и ясно с какими целями. Причём это предположение, Саске нащупывает нужную ему информацию.

— Учителем не был, — на разочарованный взгляд юноши, Данзо будто выдавил из себя остальную информацию. — Наставником в Корне был. Они все через меня проходят.

Очередная зазывающая деталь о загадочном незнакомце и Саске оценивающе цокает языком. Так он тот самый глава Корня, о котором постоянно ворчит отец, мол, ничего они делают, чтобы предотвращать теракты. Отец о Корне часто верещал, но Саске ранее о нём не спрашивал, хотя их опасные миссии заигрывали с горделивым интересом юного Учихи. Важная шишка, к тому же бывший наставник Итачи. Это объясняет странное чувство дежавю, они могли встречаться.

— Он же не работал в Корне, — нахмурился Саске.

— Не напрямую, — уточняет мужчина.

— А Вы всё ещё учите? — наводяще спрашивает молодой Учиха. — Или на пенсии? — и ядовито улыбается в довершение.

— Да, — отрезал господин Шимура. — Всех прошедших отбор в Корень обучаю я. Ты для каких-то целей интересуешься?

Данзо выглядел излишне торопливым для того, кто должен радоваться такому удачному стечению обстоятельств. Однако подобное поведение намерено. Саске нужно навести на принятие решения быстро, пока тот не остыл, и прийти к этому юноша должен самостоятельно. Подростками нужно манипулировать аккуратно, они сильно сопротивляются прямым указаниям. Окажи Данзо любезность, пригласив юношу в Корень, мальчик бы в ответ оброс подозрениями. Только Данзо никогда так себя не поведет. Никогда в жизни. Сам пусть за ним бегает.

— Ну, типа того, да, — кривит Саске губы и щурит глаза. — А где я Вас, если что, найти могу?

Не так быстро как надеялся Данзо, но семя размышлений уже посеяно. Если он не собирается действовать прямо сейчас, то и господину Шимуре больше здесь делать нечего. Он отворачивается к резиденции и слегка наклоняет голову.

— Предполагаю, — вскинув бровями, Данзо аккуратной поступью отправился ко входу в здание, — ты способен найти меня сам. Буду ждать вечером.

Военные советник ушёл так же внезапно, как и подошёл, Саске оскалился, глядя ему в след, какой интересный мужчина. И что это было? Он что заигрывает с ним? Слишком зазывающе звучали все его ответы. Только вот они оба альфы, а Саске не по альфам, но, чёрт возьми! Вот это бёдра! Прямо как у дородной несушки.

— Стоп, — он щёлкнул себя по лбу. — Видимо с феромоном Итачи в меня проникло его распутство, — он ещё немного смотрит мужчине в след, поджимая губы, а потом отчаянно вздыхает. — Пойду, умоюсь от греха подальше.

***

Саске домой не вернулся. Он зашёл в гости к Сакуре и умыл лицо. Девушка вылечила его раны, и в очередной раз упрекнула за безрассудство. Вечно как мать себя ведёт, такая же надоедливая.

С Сакурой Саске имел удивительно много общего, даже больше, чем с Наруто. Он бы назвал её своим лучшим другом, но всё не поворачивался язык, потому что вообще не хотел иметь каких-либо друзей. Сакура сигма среднего звена, умная и крепкая девушка, с неопределенными амбициями и взрывным, упрямым характером — у неё тоже вечные проблемы с родителями. В отличие от Наруто, она давала Саске то, чего он почти постоянно желал — возможность на них пожаловаться. Сакура замечательный собеседник для такого эгоцентричного чудовища как Саске. Она больше слушала, чем говорила. Энергично уточняла детали, предполагала его эмоции, когда Саске не понимал себя, могла обсуждать проблемы друга безумолчно и за это он её любил. С Наруто поговорить нормально никогда не удавалось, тот вечно перетягивал разговор на себя. С ним весело ругаться и драться, но не вести глубокие беседы, а вот Сакура никогда его не перебивала. Позволяла себе перебить, только если её голову поражал поток бурных мыслей, и она страстно желала им поделиться. Разложить по полочкам собственные суждения и предположения, пока они полностью не сформировались, и юноша тяжко пытался ей помочь. Саске порой интересно её слушать, порой скучно — её гиперфиксации менялись постоянно и если Сакура сначала с пеной у рта увлекается геологией, то через неделю начнёт учить «сунахили»<span class="footnote" id="fn_35414155_0"></span>, параллельно подрабатывая волонтёром в больнице. И пока она будет подрабатывать волонтёром, она пристанет с неловкими вопросами к каждому узкоспециализированному доктору, чтобы узнать ещё больше; получит взгляд неодобрения и побежит к Саске жаловаться на то «какие все люди тупые» и друг её поддержит. Саске восхищался подобной любознательностью, ведь сам часто менял свои интересы. Они оба не оканчивали дела, которыми загорались, но Сакура хотя бы пыталась их заканчивать, а Саске бросал всё, к чему терял интерес. Например, он не любил читать книги, ведь не выносил долгих, монотонных занятий и часто просил Сакуру читать для него вслух. Книги она читала странные, порой идиотские, но так серьезно относилась к каждому своему выбору, что они могли поссориться, из-за отсутствия интереса у Саске изучать один вид Кумовских грибов. Саске думал, это так интересно, тратить вечер на изучение одного вида гриба, удачи Сакуре найти пару с такими интересами. Ни одна омега не станет это выслушивать, он-то терпел ради своей подруги.

Хотя порой грубо просил сменить тему и Сакура обижалась. Извиняться Саске очень не любил, но чувствовать за что-то вину не любил сильнее. Словами он не извинялся, покупал подруге шоколад и она его прощала. Извинение сладостями он почерпнул у своего брата. Тот сладкое обожал, и часто извинялся перед младшим братом конфетами, хотя прекрасно знал о ненависти Саске к сладкому. Это сигмы и омеги обожают всякое сладкое дерьмецо, а он выше этих слабостей.

— А твой брат знает, что кусает тебя в гон? — Сакура сидела напротив, согревая руки о горячее керамическое покрытие кружки, и смотрела на юношу с кривыми губами, то ли с сочувствием, то ли с раздражением. Саске тяжело читал эмоции людей, а в таком подавленном состоянии и вовсе не мог ничего понять.

— Хер знает, — отмахивается он. — Мама ему об этом говорила вроде, но мы с ним не базарили на эту тему.

— Почему?

Потому что это слишком постыдная тема. Невыносимая для гордости Саске. Он не мог даже представить, чтобы прийти к брату, унижаться и просить себя контролировать в гон — это такая гадость, что и подумать страшно. Он альфа и он должен сам победить Итачи, должен отстоять право на доминацию, силой показать своё взросление, а не плакаться ему. Если он так сделает, пренебрежение отца окажется оправданным, а Итачи так и останется говнюком, желающим подавлять эмоции брата через эти жестокие манипуляции. Ведь Итачи всё прекрасно знал, молчал, как и Саске, не поднимая эту тему, — юноша насквозь его видел. В гон сознание эпсилона мутнеет, обрастает низменными животными потребностями, альфа не может думать ни о чем другом, кроме навязанных гормонами побуждений, есть только два сигнала мозга — убить или трахнуть. Однако, несмотря на это, поведение в гон произрастает из характера альфы, поднимает на свет все его внутренние ощущения и тайные желания, и всё что альфа делает — кусается или воет на проходящих мимо людей, — всё это происходит относительно сознательно. Итачи кусал сознательно, но почему, Саске не понимал. Почему старший брат хотел видеть Саске таким, юноша не знает и не спросит об этом.

— Я с братом о таком не хочу разговаривать, — щурится Саске. — Он психичку включает.

— Правда? — удивлённо ухмыльнулась Сакура. — Твой брат не кажется психованным. Скорее, типа… Холодным и отстранённым. Будто ему на всё плевать. Я типа даже не видела как он улыбается. Ну когда он тебя из школы забирал.

— Это он на людях такой, говнюк лицемерный. Носит маски, сам причем отца упрекает в подобном, мол слишком тот переживает о мнении окружающих, а ничуть не лучше. На самом деле невыносимый тип, — он нервно выкручивает пальцы и смотрит в окно. Голос у него тихий и ровный, а взгляд тёмный. — Я устал от этого. Правда. Очень устал.

Сакура сжалобила брови. Ей всегда невыносимо слушать о проблемах друга, со слов Саске он жил как на иголках, в вечном напряжении, и не мог нормально отдохнуть. Она удивлялась, насколько часто Саске брал смены, пропадая на миссиях месяцами. У него почти не бывает выходных, а это ведь не считая принуждений отца посещать уроки полицейской академии, которые он нагло пропускал. Чтобы они так спокойно могли поговорить — такое редко происходило.