2. Амми (1/2)
Застывая на пороге отцовского дома, в котором теперь живёт Адди, жду, пока она откроет мне дверь, и рассматриваю снеговика, слепленного в соседнем дворике. В ночной темноте его освещают сотни разноцветных огоньков. Ловлю глупую ассоциацию, что мы с ним чем-то похожи. У него на голове тёмный колпак с помпоном, а у меня — шапка. На этом внешнее сходство заканчивается, если не считать того, что от мороза мой нос, наверное, покраснел ярче морковки снежного великана.
Хотя ещё мы оба — сосредоточение холода… Он полностью слеплен из кристалликов замёрзшей воды и растает, как только пригреет, пусть и колючее, зимнее солнце. Я же в последнее время постоянно мёрзну, и дело совсем не в низкой зимней температуре. Мой внутренний лёд, с каждым днём всё больше сковывающий тело и душу, не превращается в тёплые капельки даже рядом с огнём. Я ехала сюда в такси с включённой почти на полную мощь печкой, наблюдая, как прекращается затянувшийся снегопад. Последние кружащиеся большие хлопья достигли земли чуть меньше часа назад, но внутри меня бушующая метель из острых снежинок даже и не думает прекращаться.
Снова натягиваю шарф на лицо, кутаюсь в куртку. Да где там Адди носит? Или она действительно спать легла?
После второго звонка выжидаю пару минут и почти теряю надежду, что мне откроют. Но вдруг дверь распахивается, и на пороге застывает сестра. Её правая бровь едва заметно удивлённо дёргается, а из уст звучит абсолютно идиотский вопрос:
— Амми? Почему ты не на корпоративе?
— Не думаю, что там будут сильно грустить без меня. — Без приглашения прохожу внутрь дома, желая побыстрее ощутить кожей и нутром тёплый воздух, прогретый тихо потрескивающим огнём в камине. — Возможно, даже не заметят моего отсутствия. Я ведь…
Замолкаю на пороге гостиной, видя перед собой небольшую ёлку и расставленные вокруг неё старые пожелтевшие коробки с чердака, в которые отец каждый год старательно собирал все праздничные атрибуты… Чтобы через одиннадцать месяцев после празднования очередного Нового года мы вместе снова их открыли и принялись всей семьёй развешивать украшения по дому и заднему двору.
Большинство американцев придают огромное значение лишь отмечанию Рождества, но в нашей семье традиция встречать смену года неизменно соблюдалась ничуть не меньше. Родители всегда дарили нам с Адди подарки на оба праздника. Вот только эти поистине сказочные моменты остались в далёком восемьдесят шестом, когда я, Адди, отец и мать последний раз провели зимние каникулы вместе, не впуская никого чужого в семейную обитель.
А потом одного из птенцов выпихнули из гнезда… И без него многие устои сначала пошатнулись, а затем и вовсе рухнули…
— Ты решила всё-таки нарядить ёлку?
Вот и мой вопрос звучит не менее идиотски, будто мне отказало зрение. Сама же вижу: вот ёлка, вот коробки, вот Адди в пушистом сиреневом свитере, джинсах и в смешных полосатых красно-белых мохеровых гетрах. Только алого колпака с болтающимся снежком не хватает, чтобы довершить уютный домашний образ.
— Решила, — кивает сестра, придирчиво осматривая наполовину украшенное искусственное дерево.
Опять невольно погружаюсь в детские воспоминания. Отец всегда приносил домой живую ёлку после Дня благодарения. Но «зелёные» организации явно были бы рады обрести такого союзника и борца за леса, растения и животных, как моя близняшка. Поэтому я не удивлена, что на деревянной полочке среди подсвечников и причудливых статуэток стоит зажжённая аромалампа, источающая и рассеивающая по помещению хвойный запах.
— Мгм, ладно, до полуночи остался час, ты вовремя спохватилась. — Не могу сдержать прорывающийся в интонацию сарказм.
Адди молчит и, как зачарованная, смотрит в сторону коробок. Но всё же интересно, что побудило вдруг заняться тем, чем большая часть жителей Соединённых Штатов Америки занималась месяц назад?
С начала декабря сестра лишь презрительно фыркала в ответ на мой вопрос, будет ли она украшать дом. А в сочельник, получив приглашение приехать на ужин к отцу, она проигнорировала его с неприкрытым отвращением на лице. Адди не желала даже допустить мысль, что она поедет отмечать праздник в огромный особняк, который отец арендовал не столько для обустройства своего пристанища, сколько с целью открытия школы для одарённых детей. Сердце сестры, как и моё, полностью принадлежит именно этому семейному гнёздышку, но сама она нашего родителя сюда не позовёт. А он не переступал порог с момента, как вложил в руки вернувшейся в Вашингтон Адди ключи от этого дома. Словно знал, что однажды выросшая из птенца одинокая птица всё же захочет вернуться в опустевшее гнездо, некогда согретое семейным теплом, и начать самостоятельную жизнь…
Вот только, несмотря на собственную ностальгию и привязанность к этому месту, я поехала к отцу, чтобы встретить с ним Рождество. Просила Адди, чтобы и она зарыла топор войны, подарив папе на праздник лишь один подарок: своё прощение. Но в её венах с детства текла ледяная кровь, и ауре, витающей вокруг неё и замораживающей любые попытки к противостоянию и спорам, могла позавидовать сама Снежная Королева. Найдётся ли однажды тот, кто разожжёт дремлющее в ней пламя? Верю в это. Ведь однажды любовь жаром опалила мои такие же холодные вены. Ненадолго. Печально, что сейчас они снова стынут.
— А у меня как раз есть кое-что для тебя… На ёлку. Сувенир от почти-что-тайного Санты.
Стряхиваю грустные мысли и лукаво улыбаюсь, снимая рюкзак. С заговорщицким видом расстёгиваю молнию, подмигивая сестре, и медленно, стремясь подержать интригу подольше, достаю оттуда коробочку.
— И что это? — с безразличием спрашивает Адди с металлическими нотками в интонации.
Да-да, знаю, она не любит сюрпризы, в отличие от меня. И не думаю, что оценит милый жест джентльмена из торгового центра, но я ведь пообещала ему отдать ей стеклянный шарик. Невольно вспоминаю его робкую улыбку, с которой он протянул коробочку, а дальше перед глазами встаёт весь образ. Многие говорят, что я читаю людей как открытые книги и обладаю особым даром видеть знаки судьбы между строк. Но, на самом деле, это всего лишь развитая наблюдательность. Артур Конан Дойль — любимый автор с детства, а Шерлок Холмс — мужчина моей мечты. Часто мысленно примеряю образ сыщика под стать Холмсу при встрече с незнакомцами, пытаясь понять, что за человек передо мной. И благодаря ассоциации с обожаемым писателем, никогда не забуду имя и фамилию того обаятельного мужчины. Но хочу хоть немного понять, что же он за человек внутри.
Выключаю статус «неумелая интриганка» и переключаюсь в любимый режим «детектив-дилетант». Слишком мимолётная встреча и мало информации, чтобы составить некое подобие психологического портрета, но есть такая псевдонаука, как физиогномика, позволяющая по внешности описать характер и черты личности. Уже не раз убеждалась, что, будучи непризнанной, эта дисциплина на самом деле рабочая. Например, по верху лица можно судить об интеллектуальных способностях человека.
Что ж, взмах ресниц, и гостиная полностью исчезает из обозрения, а я снова мысленно оказываюсь в торговом центре, пытаясь получше рассмотреть Коннора Дойла.
Квадратный лоб, выраженные надбровные дуги… Хм! Жёсткий, волевой характер лидера, желающего жить по проверенной схеме. Шаг вправо или влево — расстрел. Такой подход к жизни часто приводит людей к карьере военных, и, вспоминая осанку и выправку Дойла, возможно, он действительно связан с воинской службой. Бегло оцениваю другие черты и вспоминаю характеристики к ним… Внимательность, любознательность, высокий уровень интеллекта, чрезмерное упрямство, креативность, мужественность. Так, с чертами личности более или менее понятно. Теперь мне интересно другое…
Снова отматываю в памяти воспоминание к моменту, когда мистер Дойл протягивает мне левой рукой подарок для Адди. Кольца нет. Вообще это пустяк, конечно. Я вот тоже обручальное не носила. Но, во-первых, вряд ли женатый мужчина бегал бы по огромному магазину, желая всучить незнакомке подарок. Во-вторых, та самая запомнившаяся мне робкая улыбка… Выправка, идеально поставленная речь и уверенный взгляд в одну секунду разлетелись, как снежинки от порыва ветра, обнажив неумелые навыки общения с противоположным полом. Холёный, ухоженный, волосок к волоску, на пальто — ни пылинки, шарф в тон галстука, дорогой костюм. Определённо Дойл знает себе цену, но его идеальный вид точно не заслуга женских рук, а расплата за собственный педантизм. Уверена, он не женат. И точно не славится статусом Казановы, судя по растерянным огромным серым глазам, абсолютно искренне передающим посыл сделать приятное просто так. Бьюсь об заклад, что виной его смятению служит отнюдь не то, что ему некому дарить такие подарки. Уж слишком у него притягательная аура. Вниманием женщин этот мужчина не обделён. Только… принимает ли он его? Холодная логика — и эмоции под замком. Думаю, вот это про него. И, скорее всего, купив шарик для Адди, Дойл поддался какому-то внутреннему порыву, который уже через минуту не смог объяснить. Может, даже мысленно отругал себя. Но вот так лёд и плавится впервые…
Стараюсь глубже погрузиться в омут его серебряных радужек, чтобы понять…
— Амми? Так что там?
Серый выразительный цвет с лёгкой голубизной плавится, покрываясь коричневым налётом, а лазурный оттенок превращается в малахит. Я смаргиваю, понимая, что мужчины, загадку личности которого я вдруг решила разгадать посредине прежней родительской гостиной, здесь нет. А вот взгляд сестры сейчас просверлит во мне дырку.
— А ты сама посмотри. — Тряхнув головой, понимаю, что не к месту увлеклась своим «расследованием».
Протягиваю ей презент, на секунду словив ощущение досады — подарок куплен не для меня. Этот Дойл… Он мне понравился в ту же секунду, как я его увидела, а Адди даже не смотрела на него. Но из нас двоих он выбрал её. Их угрюмые настроения в унисон тому причина?
— Что там, Амми? — Сестра стоит без движения, продолжая вопросительно на меня смотреть.
— Нет, ты точно зануда! — вздыхаю и трясу коробочкой в воздухе. — Споры сибирской язвы, Адди. Только тут нет спор… И сибирской тоже нет. Осталось лишь имя существительное, — недовольно бормочу, вонзая в неё острый намекающий взгляд. — Это подарок тебе от того мужчины, которого мы встретили в торговом центре.
Зрачки сестры расширяются, она скрещивает руки на груди и чуть приоткрывает рот, а я продолжаю:
— Его имя я написала на ленточке. — И выбила изящным курсивом в собственной памяти…. — Чтобы ты знала, от кого сувенир…
— Зачем мне подарок от незнакомца?
Недовольный прищур, поджатые губы. Обязательно, что ли, быть такой принципиальной даже сегодня? Тем более я знаю, что её напыщенная поза всего лишь защита. Милая, ну неужели ты даже со мной будешь заковывать себя в невидимую броню и по привычке, приобретённой в проклятой закрытой школе, обороняться до последнего?
— Ну, я знаю его имя, предлагаю и тебе узнать. Тогда он резко перестанет быть незнакомцем. Но ты ведь даже не взглянула на него, да?
— А должна была?
Всё-таки иногда мне ужасно хочется её стукнуть. Припоминаю, что и до отъезда в Лондон она иногда была такой же колючей, как ёлка в футе от нас. Только хвойное дерево вызывает умилённую улыбку, а от игл моей сестры обычно остаётся зуд где-то в районе солнечного сплетения. Но я знаю уязвимые места в её броне. Сейчас посмотрим, чья возьмёт.
— Он бы тебе понравился, — мягко улыбаюсь, произнося фразу с мурлыкающей интонацией. — И к тому же… У тебя ведь пунктик на подарках. Ты же никогда ничего не выбрасываешь и не передариваешь. На чердаке и в подвале ещё есть места, куда складировать засушенные цветы или какие-нибудь фоторамочки?
— Очень смешная шутка!
Адди недовольно вздыхает, закатывая глаза, и нервным движением протягивает мне раскрытую ладонь. Есть!
— Уверена, — чуть тише говорю я, — что этот подарок не будет там пылиться, ведь это…
Едва я вкладываю ей в руку коробочку, реальность вокруг озаряется стремительной вспышкой и становится чёрно-белой, а затем яркими размашистыми каплями окрашивается жёлто-красно-зелёными оттенками.
Комната разлетается осенними листьями перед глазами. Лёгкий ветерок кружит их вокруг застывшей в безмолвии пары. Адди плотно прижимается к мужчине, пряча руки в карман его драпового пальто, а носом зарывается в светло-серый шарф. Картинка сужается. Не вижу лицо её избранника, только большую мужскую ладонь, ставящую стеклянный шарик с Эйфелевой башней на могильную плиту. А на ней золотом выбита лаконичная аккуратная надпись:
Аманда Райз
08.08.1972 — 10.04.2000
Белый мрамор окрашивается в чёрный цвет, и я падаю в темноту, разбиваясь на тысячи каменных осколков…
— Амми! Очнись! — Слышу свой голос, понимая, что он вырывается не из моего горла. — Господи, Аманда, что с тобой?
Зов сестры, пытающийся отобрать меня у темноты и вернуть к свету, острыми иглами пронзает голову. Жива ли я сейчас? Судорожно пытаюсь заполнить кислородом лёгкие и сделать вдох.
— Адди… — хриплю я, распахивая глаза, которые и так уже открыты. Зрение полностью возвращается ко мне. Лежу на полу, сжимая до побелевших костяшек коробочку со стеклянным шариком.