Часть 23 (2/2)

Она возвела лук, натянула тетиву, прижав ребро кисти к углу челюсти, — и, на выдохе, выстрелила. Миг — стрела вонзилась в мишень, на три деления выше «яблочка».

Не может быть!

Неверие и восторг перемешались в груди. У неё получилось! После стольких бесплотных попыток, стёртых в кровь пальцев и искусанных от досады губ, выстрел, наконец, вышел, как надо. И пусть над меткостью ещё нужно поработать, как и над тем, чтобы все наставления брата стали что шаги в вальсе — также крепко-накрепко засели на подкорке, — но первый ход уже сделан. Первый — правильный — выстрел совершён. А дальше… Дальше ей просто нужно довести всё до идеала. Иначе никак.

— Неплохо, сестрица, — похлопал Асмодей и подошёл к мишени. — Даже очень не плохо. Вогнала почти до половины! — выдернул он стрелу из мишени. — Можешь даже немного отойти, прежде чем стрелять снова. Но перед этим… Не хочешь отдохнуть? И немного поговорить, — улыбнулся он, протянув ей стрелу.

Андромеда опустила взгляд. Хотелось попрактиковаться ещё немного. Закрепить результат. Слишком кощунственно сейчас тратить лишнее время на развлечения, если его можно потратить на что-то необходимое, гарантирующее твою безопасность. Но в то же время…

Одному лишь отцу известно, как скоро Асмодей отправится выполнять очередное поручение. Быть может, уже завтра. Или вовсе сегодня вечером. И уж тем более никто не в силах предсказать, как долго он будет отсутствовать. Что если, как в этот раз, исчезнет на пару месяцев?

— Почему бы и нет? — пожала плечами Андромеда. Упущенный час тренировки она сможет наверстать позже, а вот несколько дополнительных минут с братом упускать не стоило. Только не снова. В том времени, из-за собственных глупости и страха, она уже лишилась его, оттолкнула никому не нужным, насквозь лживым «так нужно». И раз она вернулась в прошлое, чтобы исправить ошибки, раз уже изменила свои отношения с Анной, позволила себе стать самую малость откровеннее с Сионом, то почему бы не стать лучшей сестрой, чем была когда-то?

Или…

Андромеда опустила взгляд на зажатую в руке Асмодея скрипку.

Или, хотя бы, не дать ему потерять себя вновь.

***

Андромеда вдохнула ягодный аромат пополнения императорской чайной коллекции и, смакуя, отпила. Приятная смесь сладости и терпкости разлилась на языке.

Нет, и всё же тот, кто придумал чай — посланник богов, не иначе. Андромеда мало представляла жизнь без него. Не пить же постоянно воду, соки и вина?

Она подняла взгляд на Асмодея, сидевшего напротив. Тот, хмурясь, настраивал скрипку: вертел колышки то в одну, то в другую сторону, да проводил время от времени смычком по струнам. Если честно, Андромеде казалось, что он уже пару раз расстроил скрипку и настроил заново. Она, конечно, могла ошибиться: не музыкантка всё-таки, а танцы не факт, что развили её слух достаточно хорошо, но куда вероятнее Асмодей просто оттягивал разговор. Не зря же сам сначала предложил ей отдохнуть, а теперь так старательно изображал занятость. Скрипка и подождать могла, так-то.

Впрочем, ничего страшного, если он продолжит молчать и дальше: о чём бы он ни хотел поговорить, ей вряд ли это понравится. У неё и так было слишком много тяжёлых разговоров за последний месяц. Чего только стоил их последний разговор с Сионом. Аурум, она всё ещё не понимала, что чувствовала после него. С одной стороны всё внутри трепетало, от его откровения, от того, что она была и есть лучшим, что случалось в его жизни. Ох, да он её звездой в небе назвал! Разве не похоже на признание? И плевать, что на балах её одаривали куда более вычурными комплиментами. Всё это не то, все они — не те. А вот услышать нечто подобное от Сиона… Ох, Аурум, она бы хотела слышать это как можно чаще.

Как и ощущать его руки на своём теле, целовать его податливые губы до изнеможения…

Это была сторона, оставляющая неприятный осадок на душе. Ведь несмотря на свои слова, на своё признание, Сион всё равно сторонился близости с ней. Избегал, как… как… Она не могла подобрать слов. Да и не хотела. Но… это ведь не надолго, не так ли? Сиону просто нужно время, чтобы решиться. В конце концов, ей понадобилось вернуться в прошлое, чтобы сделать первый шаг и попытаться отбросить вдалбливаемые в неё с самого детства нормы поведения. Так что нужно просто подождать. Не гнать коней.

Да, нужно просто немного времени. Ей не о чем беспокоиться.

— Чай стынет, — всё же не удержалась от замечания Андромеда. Её собственная чашка к тому моменту уже опустела, а бедную скрипку перенастроили ещё как минимум два раза. Пора бы прекратить мучения несчастного инструмента, пока Асмодей сам не пожалел о своих нелепых попытках оттянуть разговор. Не может решиться? Ну то пусть лучше расскажет как прошло расследование. Или, если вовсе не настроен говорить, позволит ей вернуться к тренировкам. Молчать ведь можно и пока она стреляет. А так Андромеда всё отчётливее чувствовала, как утекают в никуда минуты. И это казалось таким ужасающим расточительством. Словно добровольно выбрасывала свой второй шанс на ветер.

Асмодей всё же обратил на неё внимание, отложил скрипку и совершенно не аристократично залпом выпил остывший чай.

— Почему ты снова начала стрелять? — облизнув губы, спросил он.

— Просто захотела, — пожала плечами Андромеда. Впрочем, разум подсказывал, что на этот раз отмахнуться от расспросов брата вряд ли удастся. Наверное, удивительно уже то, что он без лишних вопросов выполнил несколько её «странных» просьб.

— Просто, да? Также, как ты «просто» захотела разведать о подполье? — сощурился Асмодей. — Совершенно случайно заинтересовалась им впервые за… да за всю жизнь, наверное, и — как неожиданно! — именно тогда, когда в нём и вправду нашлось о чём беспокоиться.

— Не понимаю о чём ты, — запрокинула Андромеда голову на спинку дивана. И вот захотелось же Асмодею поиграть в детектива. Он, конечно, и так им являлся, но… но мог ведь просто закрыть глаза. Она же ничего не нарушила, в конце концов. По крайней мере, в этом времени.

— Ты же понимаешь, что твои отнекивания смотрятся глупо? Андромеда, просто ска…

— Не о чем говорить, Асмодей.

— Нет, есть, — настаивал он.

— Если я говорю нет, значит нет, — выпрямилась Андромеда и скрестила руки на груди.

Асмодей открыл рот, закрыл и, опустив голову, громко вздохнул. Сдался? Андромеда надеялась, что да. Ему не нужно ничего знать. Никому не нужно. Герцога Оденберга вполне достаточно. Даже если тот последний человек, с которым она будет обсуждать свои душевные раны. Пусть лучше о них не услышит никто, чем она позволит Асмодею или кому бы то ни было ещё узнать о том времени и её поступках. Совершенно бессмысленных в итоге.

— Ты не доверяешь мне? — вертел Асмодей смычок.

— Что за глупости? — отвела Андромеда взгляд. — Просто то, о чём ты спрашиваешь, не имеет сейчас никакого значения. Не вижу смысла говорить. Лучше расскажи, что ты расследовал все эти месяцы?

— Не имеет значения, да? Ты изменилась, Андромеда. Сначала я не обратил на это внимание, но сейчас, оглядываясь назад, я вижу это невероятно чётко. Вижу и… не нахожу причины. Ты стала наставницей святой, ты бросила вызов отцу, ты стала интересоваться подпольем, связалась зачем-то с Николасом. Я слышал, что ты помогла примирить герцогов. И это… Это замечательно, правда. Я рад, что ты стала… взрослее? Решительнее. Я горжусь тобой, сестрица. Но вместе с тем я беспокоюсь. — Он пальцами перебрал струны. — Потому что просто так люди не меняются буквально за две недели. И кошмары не появляются из ничего. Уж точно не те, что не отпускают месяцами, — поднял он скрипку, приставил к ней смычок. — Я видел снотворное у тебя в комнате. Ты же понимаешь, что это опасно?

— Я внимательно слежу за дозировкой, не беспокойся, — отмахнулась Андромеда.

— «Не беспокойся», — передразнил Асмодей. — Я не могу не беспокоиться. Ты моя сестра, вообще-то! И с тобой что-то происходит, а я даже не знаю что и почему! Я… я… Аурум!

Мысли, неспособные обрести форму в словах, обернулись воем струн. Пробирающим до костей плачем скрипки. Так болезненно знакомо, что Андромеда до побеления костяшек скомкала платье. Асмодей так давно говорил музыкой лучше, чем словами, что казалось — так было всегда. И так было. С их изломанного детства, когда Асмодей вновь и вновь скрывался от отцовского гнева в музыкальной комнате, залечивал в ней нанесённые словами раны. Совершенно один, ведь разве могла правильная-правильная дочь встать на сторону вновь провинившегося брата? Какое счастье, что ошибочность всего этого она стала понимать и без возвращения в прошлое. Что постепенно научилась находить лазейки, подставляться под удар, чтобы боль причинённая отцом никогда не принадлежала только одному.

Не осознай она это тогда, погас бы свет Асмодея ещё раньше?

А мелодия вилась, проникала в разум и душу, вела за собой. Чарующая, гипнотическая…

— Я вернулась в прошлое. На два года. Точнее, герцог Оденберг вернул меня. И себя, конечно же. — Андромеда и сама не поняла, как начала говорить. Как тайна слетела с уст с лёгкостью обсуждения погоды за окном. Слова просто полились рекой, подхваченные танцем нот. О разорванной помолвке, о разбитом сердце, об отцовском гневе, о слухах и привороте, об ошибках и грехах. Обо всём.

Безостановочный, казалось, поток прервался лишь раз, вместе со стихнувшими отзвуками мелодии. Его остановило какое-то запоздалое сомнение, растерянное осознание. Неужели молчать было так тяжело, что она и сама не поняв, вывалила всё, как на духу?

Ох, Андромеда, ты переутомилась.

Она не знала, как на её откровение реагировал Асмодей. Ни разу не подняла на него взгляд, то ли слишком увлечённая, то ли напуганная возможной реакцией.

Останется ли он всё также на её стороне?

— Как-то так, — усмехнулась Андромеда, склонив голову к плечу, и тот час оказалась сжата в крепких объятиях Асмодея. Она так и замерла, окоченела от неожиданности. Даже дышать, кажется, на несколько секунд перестала.

Аурум, зачем же так резко?

Рукава его шёлковой рубашки холодили её открытую спину. Приятно и так — вот глупость! — по-домашнему. Осколочек севера в летнем зное столицы.

Андромеда положила голову на плечо Асмодея, прикрыла глаза, позволяя себе, наконец, расслабиться. Впервые за много-много дней.

Поддержка Асмодея была тихой, безмолвной, и это — самое ценное. «Я здесь», — сказанное поступками, а не словами.

На несколько минут он и вправду стал её опорой.