Милым мальчикам суждено страдать. (1/2)
***</p>
— Итак, — выдыхает Шэнь Хэ. — Как я должна понимать всё увиденное?
Она, словно грозовая туча, нависает над парнями и на протяжении уже пятнадцати чересчур утомительных минут пытается вытянуть из них хоть пару слов, но те молчат и стараются не дышать.
— А что ты хочешь услышать? — отзывается Чун Юнь. — Разве... Кого-то любить — плохо?
Стрелки часов пробивают ровно одиннадцать и издают писклявый звук, схожий с пением утренних птиц. Син Цю краснеет на глазах — не от стыда, а скорее от скапливающейся злости, что готова вот-вот вырваться из груди. Он понимают всю алогичность ситуации, но выходить из неё самостоятельно не хочет.
— Я не сказала, что это плохо, — женщина устало трёт переносицу и присаживается на стул рядом. — Я просто хочу, чтоб вы понимали, что...
На конце предложения она смущённо переводит взгляд, пряча ладони между бёдер. Не может понять — не достаточно ли уже поздно обсуждать с ними эту тему?
— ... Что это очень личный процесс, который должен проходить в полном уединении. А вы оставляете двери открытыми, когда знаете, что я ещё не сплю!
— Но там была малюсенькая щель! — возмущается Чун Юнь и громко кашляет в кулак. — Какой... Какой смысл был вообще туда заглядывать?
— Даже идиоту понятно, что смысл в любопытности, — подаёт голос Син Цю, отворачивая лицо к стене. — Это Чун Юнь виноват. Он не закрыл дверь до конца.
Чун Юнь вскрикивает от удивления и ударяет парня по коленке. Тот совсем не реагирует, и ни один мускул на его лице не шевелится.
— Я виноват? Серьезно? — возмущение перерастает в сиплые вздохие обиды. — Что за бред? Раз ты такой умный, то мог бы и проверить.
Обстановка становилась накаленной. В воздухе чувствовалось напряжение, исходящее из огня голубых глаз. Шэнь Хэ и не знает, что добавить в нарастающий конфликт — молчит и кусает губы, вслушиваясь в каждое предложение.
— Что ты молчишь, Син Цю? — продолжает разжигать огонь Чун Юнь. — Скажи мне что-нибудь! Скажи, какой я рассеянный и невнимательный!
— Хватит! — женщина топает ногой, и парень мгновенно стискивает зубы. — Оба сейчас же возвращайтесь обратно в комнату!
Син Цю прошипел что-то неразборчивое в адрес обоих и поспешил спрятаться в комнате, дабы не ухудшать ситуацию. Под серьезным разговором подразумевалось определено что-то нечто другое, но раз Чун Юнь так нервничает — пусть выпустит пар наедине.
***</p>
От нежных прикосновений и страсти в узких зрачках осталась лишь мятая постель с разбросанными подушками. За окном начинают пускать разноцветные фейерверки, огни которых бились в закрытые стекла, а люди активно выбегали на улицу и восхищались ночной красотой. Несмотря на холодные дожди, снаружи слышен громкий смех и музыка.
Чун Юнь дрожит от злости — закатывает глаза, хлопает дверью, а потом садится на кровать, прижав к себе колени.
— Будь так добр рассказать, что сейчас произошло, — Син Цю остаётся в тени около двери и прячет волосы за уши. — Что за концерт ты устроил?
— Концерт? — он проводит ногтями по оголённой части ноги, оставляя красные полосы. — Это ты первый начал меня обвинять!
Син Цю сжимает предплечье под мягким свитером и осторожно приближается к парню. Замечает, что уголки его глаз под мигающим светом блеснули, будто залитые каплями воды.
— Милый, послушай меня, — зовёт парень, приближаясь ещё ближе. — Я...
— Ничего не произноси! — он жмурит глаза и отодвигается на самый край постели. — Наговорил на меня, а теперь пытаешься извиниться?
— Нет! То есть, да! Я хочу поговорить, но ты ведёшь себя словно маленький ребёнок!
Чун Юнь открывает рот, в попытке сказать что-то в ответ, но замечает, что Син Цю приблизился слишком близко: его глаза горят, губы подсохли, а скулы нервно поднимались с каждым выдохом.
— Да пошёл ты, Син Цю, — шепчет парень, пряча лицо в колени. — Мне и так очень стыдно, а ещё ты тут со своими обвинениями.
Злость преодолевает все грани. Чун Юнь всегда был слишком эмоционален, но это никогда не складывалось в подобные русла, а сейчас же терпеть импульсные перепады настроения стало слишком сложно, и Син Цю, злобно рыкнув, хватает того за воротник футболки и притягивает ближе к себе.
— Послушай меня, дурак! — он хочет закричать ему в лицо настолько сильно, чтоб разорвались связки.
Рука сильней сжимает шелковистую ткань одежды, превращая её в мятые полосы. В глазах Чун Юня считываются крики испуга, а сам он опускает брови и часто моргает, в попытках не заплакать. В гримасе его лица появляется что-то отталкивающее, он словно, не используя слов, стонет и просит остановиться.
Парень держит воротник ещё несколько секунд, а потом резко отпускает и медленными шагами пятится назад, не зная куда спрятать свои грязные руки. Он напуган до жути, а сердце внутри забилось с невероятной скоростью. Дышать получалось с трудом — из-за появившейся паники все тело дрожало и ломило, а ноги подкашивались под весом тела.
— Что ты... — Чун Юнь прижимается спиной к голой стене и начинает хрипло кашлять.
Син Цю не знает, что он делает. Он не знает, как посмел сорваться на беззащитном парне и применить в его адрес насилие, и ещё не знает, что может сказать в этот момент для оправдания своих поступков.
— Мой милый мальчик, — почти беззвучно произносит Син Цю. — П-Прости меня. Я не понимаю, что произошло. Я... Я не хотел причинять тебе боль!
Время быстро движется к двенадцати, а в горле в очередной раз мерзко пересыхает.
— Наверное, — продолжает он. — Мне следует уйти, чтоб не сделать хуже.
— Нет! Не смей уходить! — Чун Юнь раскидывает руки и пищит от приближающегося потока слез. — Не смей бросать меня в последнюю новогоднюю ночь.
От этой фразы в груди все сжалось. Сдавленный голос ломал ребра изнутри, и те оставляли глубокие раны поверх уже существующих шрамов. Син Цю вздохнул — понял, что был неправ и с тихим шуршанием сел рядом, взяв парня за бледную руку. Пальцы холодны, а в маленькую ладошку не поместилось бы и крохотное яблоко. Чун Юнь прижимается всем телом и опускает голову к его груди, согнувшись калачиком. И только сейчас Син Цю осознает, как же тот исхудал: по сравнению с ним он выглядит таким слабым и беспомощным, а из его тонких запястий выпирают кости, что впиваются в кожу.
— Сколько осталось до двенадцати? — только одними губами шевелит Чун Юнь, зарываясь лицом в грудь парня.
— Я не знаю, — все ещё держа за левую руку, тот смотрит в пустоту, ощущая свежесть чужого тела. — Возможно, минут пятнадцать...
— Мне очень плохо, Син Цю. Боюсь, я не выдержу.
— В смысле? — он напрягается и опускает взгляд на голубую макушку. — Где болит?
Перед глазами у Чун Юня все зарябило: предметы резко помутнели, а по комнате начали прыгать серые мушки. Помимо сильного головокружения, жутко затошнило без необходимых приёмов пищи.
— Голова кружится, — он сильней прижимается к груди. — Немного посплю, и всё прой...
Он засыпает на ледяной постели, так толком ничего и не сумев объяснить. Его теплое дыхание щекочет кожу, а Син Цю лишь испуганно проводит ладонью по лбу.
И какой же Чун Юнь в его глазах нежный и робкий: маленький носик подрагивал, а пальцы переминали нити шерстяного свитера. За окном блестит луна, отражаясь в черных зрачках, и парень осторожно пытается приподняться, стараясь не разбудить. Выходит не очень тихо — ноги в скользких носках соскакивают с высокой кровати, и Син Цю переворачивается на копчик, больно ударившись спиной. Он литературно выражается себе под нос и подползает к двери. Возможно, будь Чун Юнь в более здравомыслящем состоянии, шорох тела на холодном полу пощекотал бы нервишки.
Часы пробивают двенадцать часов, и на улице в очередной раз запускают невероятно красивый фейерверк: нежные сочетаниях синего и красного соединялись, бросая на землю огни разноцветных сочетаний. Парень прижимается боком к двери, засматриваясь в окно. В голове сразу нарисовались романтические образы Чун Юня, который наверняка бы восхищённо вскрикивал и показывал пальцем.
— С новым годом, звёздочка, — произносит он, не отводя глаз от звёздного неба, что с последними искрами салюта навевало тоску. — Я буду рядом с тобой.