И совершенно не то, о чем хотелось бы говорить. (1/1)

Их беседа была теплой, понятной обоим, знакомой и приятной. Впрочем, все собеседники Кадзухи любили его манеру общения, такую сладкую, тягучую и нежную.

Его непринужденность нравилась абсолютно всем без исключения. И Хейдзо соотвественно не был исключением. Ему приятно было слушать и внимать речам самурая, но более приятно было осознавать, что его с таким же трепетом слушают, улыбаются его словам, кивают головой. От темы погоды те перешли на кошек, вернувшись после обратно к погоде.

Те и не заметили, как моросит дождь, как становится свирепым ветер и как сгущаются тучи. Те улыбались, прячась от дождя в какой-то пещерке и смеялись с того, что они выглядят как брошенки под этим несчастным дождем, ведь для полной картины осталась лишь скрипка. Печальная, тоскливая, скучная. Нет, не сейчас, когда им так весело. Хейдзо впервые за долгое время снова смеялся, улыбался искренне, без издевки и подтекста.

Его мысли покинули его, ему было слишком хорошо, чтобы думать о чем-то больном. Ему нравилась эта защищенность и он признавал, что его общество в этот момент - его устраивает настолько, насколько это возможно. Кадзуха же чувствовал себя как рыба в воде в такой момент. Это легкое, аморфное чувство всегда сопровождало его. Несмотря на смерть друга и уход из семьи, тот знал, что такое быть счастливым. И сейчас он снова был счастливым, наблюдая за тем, как его собеседник растрепал и взъерошил свои сырые волосы, подрагивая от прохлады. Вечерело. Раздался гром и ударила молния. Сердца обоих хоть и ожидали этого, все равно колотились от страха, такого первобытного и такого естественного. Хейдзо распахнув глаза шире, запрятался в дом из ладоней. Каэдэхара же привыкший к подобному даже не дернулся, но улыбнулся вновь с закрытыми глазами, издав мелкий почти неслышный смешок. Но гроза лишь усиливалась и тем больше пугала Синакоина, о чем Кадзуха с каждой секундой узнавал все больше. Оставлять его тут и идти под крышу казармы будет ничтожно и несправедливо. Потому тот решил, что надо действовать. Тот приподнялся, молча схватил Хейдзо за руку, повел в сторону, где хозяйничала гроза.

Кадзуха вслушался. Он не слушал возмущения своего знакомого, только гром. Хейдзо же не до конца понимая, что делает и куда его ведет самурай, боялся, вырывался, кричал, угрожал. Тот чувствовал невыносимый страх. В двух метрах от него сверкнула молния, рассекая светом тьму вечера. Это был крик, полный ужаса и страха, страха быть испепеленным той молнией. Но Кадзуха снова тихо хихикнул и обегая места , куда вероятно ударит молния, продолжал тащить бедного напуганного детектива. А детектив про себя умер от страха, повинуясь своему спутнику, замечая, что тот отлично справляется с тем, что происходит, что он чувствует себя уверенно, что в самом Хейдзо расцвело чувство защищенности, желание довериться полностью, зная, что с ним ничего не случится. Неприятная сырость меж их ладонями, распущенные сырые волосы, запыхвашейся вид. Все это выглядело в Хейдзо очаровательно и Кадзуха уже понял, что хотел бы посвятить стихотворение как минимум такой необычной очаровательности. Но всё после, всё потом. Он уже придумывал, что и как надо сказать..

Подходя ближе к основному генеральскому корпусу, тот постучался в дверь, которую тут же открыли с особой быстротой. В только приоткрытую дверь высунулся генерал, что вилял хвостом, увидев своего друга , но после вопросительно повел ухом , наткнувшись взглядом на шпиона, на скрепленные в один замок пальцы, улыбку Кадзухи и испуганного его товарища.

Полминуты молчания, а если бы не легкость в общении самурая, все было бы намного затяжнее.

— Генерал Горо! Вы обещали мне ночлег. Сегодня я не один, вы бы могли выделить нам комнаты?

Горо поджал уши. Разочарование. Его сердце бухнуло на деревянный порог, глаза засверкали, но он ничего не мог сказать. Да, ничего.

— Но у нас осталась лишь одна свободная комната.

Надежды теплились в его разуме. Быть может из благородства Кадзуха сообразит оставить шпиона в той единственной комнате, а сам разделит спальную с генералом.

Было слишком понятно, что Горо любил Кадзуху. Не как друга. Но ничего сказать на это не мог, не смел. Он генерал, тот странник, заблудшая душа, свободная и не имеющая постоянное место прибывания. Тот свободен, как птица и никто не стоит ему этих чувств. Как бы тот не пытался разлюбить Каэдэхару, при его появлении сжималось сердце, с особой любовью сверкали милые глаза. Глаза, что вот-вот изольются хрустальными слезами боли и обиды , но все ещё нет. Он слишком силен, он не может выглядеть жалко, ведь он генерал ополчения, как никак.

—Не волнуйся, мы можем поспать и в одной комнате с Синакоином, он не будет против . Это уж лучше, чем спать в холодной пещере во время грозы. Хотя тут для меня скорее оба варианта приемлемы. Но мой новый друг видимо ужасно боится такой погоды, так что, извини за неудобства, пожалуйста.

—Друг моего друга и мой друг..

Горо сжал зубы, кивнул и впустил друзей в свой дом. Внутри что-то оборвалось. Все что тянулось, горело, лилось —потухло, замерзло, стало твердым.

Тот отвел их к пустой комнате с полным молчанием, кивнул на последнее:” Сладких снов, генерал Горо”, забыл про ужин и ушел в свою спальню.

Кадзуха почувствовал это разочарование. Но не понял причину. Тот не догадывался ни о чем и жил спокойно. Хейдзо до сих пор чувствовал себя неудобно, а увидев разочарование Горо, тот и вовсе сконфузился. Что-что, а наглость у него была напускная, недействительная и Кадзуха знал об этом. Улыбнувшись, чтобы разрядить обстановку и напряжение, тот коснулся плеча Хейдзо, заводя его в небольшую комнатку, где на полу лежало два футона, а расстояние между ними было ничтожно малым, незаметным. Хейдзо сделал вид, что это ничего не значит отвернулся спиной Кадзухе и начал снимать одежду, пытаясь повесить её возле маленького камина, ведь та вся промокла. Каэдэхара и сам начал по-тихоньку оголяться , также отвернулся, но что-то подначивало его посмотреть. Ровная спина, выпирающие лопатки, странная худоба. Самурай и сам не заметил, как застыл полунагим, рассматривая чужое тело. Здесь не было места пошлости, скорее то же очарование и любование прелестью нежной кожи, ее теплом и мягкостью.

Хейдзо не замечал того, что его довольно долго рассматривали, разделся догола и присел на футон прикрывшись теплым пледом сверху. Тот обернулся и оцепенел, когда понял, что его друг стоит с непонятным удивленным взглядом. Посмотреть в глаза друг другу было страшно, однако оба с этим справились и из-за того рассмеялись так звонко, так странно и понятно только им. Смех от собственного смущения звучит странно, перебиваясь веселыми на слух извенениями и кажется будто они таят в себе счастье и нежность, не насмешку.

Хейдзо моментально отвернулся, продолжая хихикать в кулак, пытаясь успокоится. Кадзуха спустился, накрылся и снова тихонько рассмеялся. Снова начались рассказы смешных и не очень историй, проскальзывала лирика и грусть, но она была даже милой в такой момент.

Так и наступил рассвет, закончилась гроза и страх. Появилось странная связь и доверие, подркепленное ночными откровениями.