Глава 62. На чьей ты стороне? (2/2)

— Думай о том, что приобрёл ты.

— Мы не так договаривались. Ты сказал, что расскажешь мне.

— Это не то, что я обещал. То, что я говорю сейчас, рассчитано на то, чтобы ты перестал разбрасываться своей жизнью направо и налево. Ты талантлив. Не позволяй каким-то злобным и завистливым богам забрать твою жизнь на ровном месте, Вэй Усянь.

— Какой же ты странный, даочжан…

Он совсем не понимал, что ему нужно от него. Это было слишком сложно для восприятия. Вэй Усянь был уверен, особенно после слов Лин Шан, что является единственным, о ком «заботится» Белое Бедствие.

Девушка сказала ему, что Безликий Бай никогда никого не защищал. И пускай они практически ничего друг о друге не знают, но ведь у неё остаётся способность судить со стороны, верно? Ей вполне можно верить. Вэй Усянь верил.

Это делает его особенным для этого существа, но Белое Бедствие сам же и держит его на расстоянии. Либо действительно между ними ничего нет, либо Безликий Бай упорно считает, что между ними ничего нет. Свято верит в это, не допуская ни одной возможности того, что привязался, испытывает к нему чувства. Может, тоже влюблён?..

Вэй Усянь понимал, что заставить двигаться такого, как Безликий Бай крайне трудно. Тот целый год без труда игнорировал его, но при этом явился как ни в чём не бывало, едва стоило ему встрять крепче привычного.

И почему тот не вытащил его тогда из моря… он тоже понимал. Теперь. Думал, что это не такая уж и дикость.

Вот что действительно дико! Вэй Усянь понимал, что происходит. Впервые за всё это время он, кажется, понимал, как думает Белое Бедствие. И ничего плохого в этом не видел. Был способен принять такие решения. Без труда.

Стоило только понять принципы механики, точнее движущие механизмы.

— Но это ведь не значит, что горе утихает со временем.

— Утихает. Всё утихает, Вэй Усянь. Оседает, как пыль после бури. Её прибивает к земле, словно после дождя, и она уже не способна оторваться от неё.

— Вот как…

Тёмный заклинатель протянул руки, снял маску с лица, которое не видел уже так долго… и пристально смотрел в лазурные глаза, чей изумительный чистый цвет вдыхал жизнь в эту безжизненную пещеру.

Ему снова без проблем позволили сделать это. Действительно чувствовал себя особенным для Белого Бедствия. Это не только на словах. Кто ещё знает, как тот выглядит, цвет его глаз, истинный облик?

Кто ещё знает о том, что Одетый в белое Безликий Бай — это верховный порядок столицы, Небесный Император?

Смотреть на него сейчас было подобно бальзаму. Вэй Усянь и сам знал, что не может отказаться от своих чувств к нему. Не отрицал их сам перед собой, отрицал только вслух, надевая маску.

Наедине со своим сердцем и душой, мужчина каждый день знал, что ничего не изменилось. Хоть он никогда не рассчитывал на его помощь, его всякий раз возмущало только бездействие, когда тот обладал всей информацией целиком, но Вэй Усянь знал, что возмущение стихнет, едва он узнает причины.

Так было и сейчас. Снова. Он был способен понять несмотря на то, что не целиком обладал причинами и следствиями. Ему хватало и того, что есть уже.

Мужчина сжал плечи, сразу же расслабляя их. Он сфокусировался на лазурных глазах, чей спокойный взгляд смотрел ровно в те, что напротив. Вэй Усянь не чувствовал в нём неловкости, смущения…

Тот, как будто просто неприступен. Не более.

— Как мне встать, что сделать, чтобы тебе было удобно?

— Мне удобно.

Рука в белом длинном рукаве опустилась под воду, зачерпывая её. Ладонь повернулась, и тёплые капли полились на голову. Не слишком продуктивно. Гораздо быстрее и легче, если Вэй Усянь всего лишь окунётся. Не влезал со своими идеями.

Пусть Белое Бедствие делает так, как хочет.

А тот, в свою очередь тянул время, как и планировал изначально.

— Я готов слушать.

— Не слушать. Ты будешь думать и разговаривать со мной. Я расскажу тебе сначала о твоей жизни.

— Думаешь, я её не знаю?

— Думаю, что ты слепо веришь в свою невиновность, старательность, безысходность ситуаций. Я расскажу тебе, как было на самом деле.

— Тебя там не было тогда. Откуда ты можешь знать, как было? Тем более лучше меня.

— Ты готов слушать?

— Готов.

— Вот и слушай.

Мыльный корень мягко втирали в волосы, изредка добавляя воды. Волосы были ужасно грязными. И дело не только в кожном сале, но ещё в пыли, крови, листья и иголках. Были сильно спутанными, неестественно жёсткими.

— Только внимательно слушай. Ты будешь получать вопросы, и если ты снова скажешь, что тебе нечего ответить, что ты не знаешь, о чём я говорю, и так далее… Это будет наш последний разговор не по сути.

Звучало страшно. Но Вэй Усянь верил ему. Понимал это так: сейчас будет что-то, что услышать великая честь. Разъяснения с примерами или, может, ситуация-дубликат, а может, что-то параллельное. Он не знал точно, но был уверен, что это дорогого стоит.

И вот сейчас ему это что-то дадут. Пытался сосредоточиться. Сложно. Души Сиван Линдао всё ещё кричали в его сознании, госпожа Юй всё ещё мертва, а Белое Бедствие стоял с ним в воде и мыл эти грязные волосы.

По белым одеждам вверх медленно ползла влага. Мочила ткани и давала более-менее понять, что там под рубашками. Совсем смутно. С учётом всех фактов, ему было несколько сложно думать так хорошо, как он умел.

— Первый вопрос.

— Сразу с вопроса?

— Что ты ценишь превыше всего?

Вэй Усянь поднял взгляд к глубоким глазам Белого Бедствия. Был так изумлён и потрясён вопросом, что растерял всю свою решительность собраться и говорить серьёзно. У него спёрло мёртвое дыхание, дрожали колени и внутри бушевало море волнения.

Он. Не знал. Что ответить.

Сразу. Сходу. Ещё ничего не началось, а он уже понимает, что ему нечего говорить, потому что Вэй Усянь понятия не имеет какой ответ на этот вопрос.

— Молчишь?

— Извини. Я совсем не…

— Хорошо. С другой стороны.

Он выдохнул облегчение. Ему было стыдно. Обычно Вэй Усянь критически чувствует только физическое превосходство над собой со стороны этого мужчины. Сейчас же его унижают ещё и со стороны морали. До умственных способностей тот тоже скоро доберётся такими темпами…

Может, Тёмный заклинатель будет первым, что со всех сторон прочувствует гнёт первого Непревзойдённого Безликого Бая. Мудрость и опыт Небесного Императора.

Не был уверен, что хочет это знать…

— Война. Аннигиляция солнца. Цишань Вэнь хотел мирового господства. Жаждал его и успешно приближал иллюзорные желания к реальности. Воплощал его в жизнь. Тут тоже использовались стратагемы. Ты бы видел это изначально, если бы изучал военное дело.

— Я изучал.

— Нет, ты плавал в озере, ловил голыми руками водных гулей и воровал лотосы.

Он поник. Неужели всё действительно так плохо? Вэй Усянь ведь был мальчишкой.

— Развивай мысль дальше, пожалуйста.

Ему сунули мыльный корень в ладонь, и подушечки пальцев погрузились в волосы. Это было нежно. Мылили, вымывали грязь. Пена стекала вниз, очищая и длину.

— Есть ли у тебя сомнения касательно того, что я убил больше живых существ, чем любой другой? Больше, чем погибло на войнах? Больше, чем было необходимо всякий раз?

— Я думаю, что это не совсем так, как говорят об этом.

— Я спросил другое. Отвечай. Считаешь ли ты, что я убил больше, чем кто-либо другой?

— Да.

— Да. Это правда. Я убил не просто тысячи. Десятки тысяч живых существ. Людей, богов, призраков. Я убивал всех, кого считал нужным. И даже тех, кто был мне дорог. Ради высшей цели или потому, что хотел. У меня были всевозможные причины для убийства, а иногда их не было совсем, кроме прихоти.

— И что это значит?

— Это случилось со мной, когда я перестал ценить человеческую жизнь. И не только человеческую. Всякую. Однако, Вэй Усянь. До этого я считал своим священным долгом защищать людей и их интересы.

— Что же с тобой произошло, даочжан?..

— Человеческая жизнь стояла первой в списке моих приоритетов. Я ценил её выше всего остального. Жертвовал всем, чтобы защитить простых людей. Жертвовал тем, что было мне дорого, чтобы спасти тех, кого я не знал. Ни их имён, ни как они выглядят, ни что они за люди. Я ничего не знал о них кроме того, что они были людьми. Этого было достаточно, чтобы я защищал их.

— Звучит… крайне сложно.

— Если сравнивать нас, то это кратко обо мне до условной «аннигиляции солнца». Теперь ты. Ты — другой. Ты отправился сражаться с кланом Вэнь, чтобы защитить Ляньхуа, от которой к тому моменту ничего не осталось. Все были мертвы, кроме тех, кто тогда не находился в ордене.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Ты развязал войну. Это сделал именно ты. Ты и твой Тёмный Путь. Войну, в отместку за тех, кто уже умер. Войну с живыми людьми. С кланом Вэнь и орденом Цишань Вэнь. Занял сторону мёртвых из-за собственного эгоизма и обиды. Ты потерял дорогих людей и решил наказать за это не просто виновных, а всех.

— Не всех.

— Всех, кто подвернулся под руку. Всех, с кем ты не был знаком. Всех, кто не входил в число тех пятидесяти, которых защищали последние лидеры клана — твои друзья. Если бы они не приволокли под своё крыло этих стариков и детей, ты бы забрал и их жизни. Просто потому, что они часть клана Вэнь. И ты не знаком с ними.

— Ты смотришь и рассуждаешь поверхностно, даочжан. Ты ведь не был там.

— Сейчас я говорю — ты слушаешь. Когда я закончу, ты будешь говорить — а я слушать.

— Хорошо…

— Как итог: у тебя, который громче всех кричал о том, как важны простые люди, и бил себя кулаком в грудь, нет той ценности человеческой жизни, которая была у меня. Разница между нами в том, что я признаю, что люди — мусор. Инструмент. Хотя я любил их куда сильнее, чем ты. А ты до сих пор веришь в то, что любишь людей и стараешься ради них, но при этом никогда к этому не стремился.

— Зачем тогда всё это было, по-твоему?

Белое Бедствие улыбнулся ему, двумя ладонями выливая воду на голову. Вэй Усянь закрыл глаза, чтобы мыло не попало в них, а когда открыл снова, улыбки на лице мужчины перед ним не было. Словно никогда.

— Ты стоял на стороне мёртвых, чтобы убивать живых. На двух сторонах мёртвых, против одной стороны живых. Погибших в Ляньхуа, которым твоя месть не поможет вернуться к жизни, и мертвецов, которых ты призывал с помощью Тёмного Пути. И всё это против кучки живых людей из Цишань Вэнь. Есть возражения?

Вэй Усянь смотрел то в левый глаз, то в правый. Размышлял с разных сторон, видел другую правду, свою. Ту, которую видел всегда. Так он никогда прежде не думал. Терялся. Не знал, где истина. Так ради чего это всё действительно было?

— Видимо, нет.

— Мне нужно время, чтобы сформулировать.

— Я продолжу, пока ты формулируешь. Вернёмся снова ко мне. К тому, кто хуже всех в трёх мирах. К главному злу. Я убивал — своих — людей ради того, чтобы спасти кучку незнакомцев. Ты понимаешь, что значит ценность человеческой жизни?

— Зачем убивать одних, ради других? Разве это не то же самое? Так ты не спасаешь.

— Мои армии обратились против простого населения. По приказу моего отца, короля Уюн. Армии, оснащённые всем необходимым, чтобы убивать. Всем лучшим, что тогда существовало. Против женщин и детей. Против стариков и земледельцев. Против ремесленников и уличных артистов. Я уничтожил своих воинов, пошёл против слова отца, чтобы спасти людей соседнего королевства.

— Зачем он приказал им это?

— Подумай, кто из нас действительно защищал людей. Дальше, Вэй Усянь. Ты всю неделю треплешься о выборе, которого не дано. Ситуация на Луаньцзан прекрасно подходит для примера.

— Откуда ты всё это знаешь, господи… Даочжан…

— Перед тобой стоял тривиальный выбор, где третьего не дано: заклинатели или люди из клана Вэнь. Тебе надо было выбрать одну из сторон. Либо убить одних, либо убить других, чтобы занять место либо с первыми, либо со вторыми. Что сделал ты?

— Что сделал я? — он чувствовал страх.

Это уже не испуг. Это внутренний дикий страх от того, как всё это звучит из уст Белого Бедствия. Ведь тот ничего не придумывает. Просто рассуждает, повторяя события прошлого. Только говорит так, как видит он, а не Вэй Усянь.

— Ты выбрал третий вариант. Сражаться. Сражаться, но не убивать. Отпугивать заклинателей от горы, окружил Луаньцзан барьерами, чтобы защитить клан Вэнь. Не позволял мертвецам убивать тех, кто приходил из орденов. Не мог занять сторону. Хотел остаться и теми, и с теми.

— Я хотел, чтобы ордены увидели, что те люди ни в чём не виноваты перед ними. Что они просто хотят жить. Никому не причиняя при этом вреда.

— Ты увидел, что кроме лидеров клана, в ордене Цишань Вэнь были сотни людей, которые подчинялись своему главе без права нарушить приказ? Ты видел в их глазах отчаяние? Когда у них нет выбора. Третьего им тоже было не дано. Как и тебе.

Корень снова взяли из ладони и принялись мылить плечи и грудь. Кожа не соприкасалась с кожей. Только корнем. Внимательно и медленно.

— Ты не увидел этого.

— Не помню… Не понимаю. Не думал об этом.

— Они могли либо сражаться за своего лидера против собственной воли, либо умереть от руки этого самого лидера за дезертирство. У них не было третьего варианта. Им пришлось выбирать. И они выбирали. Кто-то мужественно, кто-то эгоистично, чтобы спасти свою жалкую шкуру. Но так или иначе — они все выбирали, Вэй Усянь. А ты — нет.

— Почему?

— Потому, что ты не занял сторону. Ты выбрал третий вариант, которого там не было: умереть вместе с кланом Вэнь, ничего не добившись. Ты не примирил их с орденами, не спас от смерти, не вернул себе доброе имя. Сдох, как собака. Неудачник, каких не было до тебя. Сел одной задницей на все стулья и надеялся, что их не выдернут из-под тебя.

Вэй Усянь зажмурился. Ему было так дико слышать это. Не понимал, что нужно чувствовать? Злиться? Вспыхнуть? Послать его куда подальше? Или слушать дальше? Белое Бедствие прав или же нет? Метит в суть вещей или перекручивает так, как видит это сам?

— Представим, что против тебя и той кучки Вэней пошли не заклинатели, а незнакомцы. Пара сотен человеческих душ, о которых ты ни сном, ни духом. Сказать тебе, что бы ты сделал?

— Что?

— Убил бы всех. Без суда и следствия. Без размышлений. Ведь они не дорогие твоему сердцу люди. Просто незнакомцы. Тебе их не жаль. Таких, как они, ты крошил направо и налево. Тебе не больно, когда они умирают. Их смерти не задевают твою душу. Ты никогда не стремился защищать людей. Ты их даже не любишь. Это ложь, самовнушение и самообман. Ты любишь только себя. И защищаешь только себя. Свои чувства, свои интересы, своих близких.

Никогда не думал о такой трактовке. Ведь он правда только хотел защитить клан Вэнь. Не хотел никого убивать. Всё складывалось так, что ему всякий раз приходилось. Однако… Ведь если не кривить душой и честно ответить на вопрос: что бы он сделал, если бы ради клана Вэнь нужно было убить незнакомцев?..

Он бы действительно убил всех недругов без раздумий и сожалений.

— Ты эгоист, которых ещё поискать, Вэй Усянь. И вряд ли можно найти кого-то искуснее тебя. Ты как не мог выбирать между близкими людьми, так не можешь и до сих. Ситуация с тем заклинателем это показала, как нельзя хорошо. Ты ведь понял, что не умеешь выбирать?

— Да. Да, я понял.

— Тебе далеко до уровня сострадания, которым я обладал две тысячи лет назад. Я ставил жизнь своих близких и знакомых ниже жизни чужих людей. Потому, что мои люди были неправы. Я убивал их, чтобы спасти жизни незнакомцев. Моя ценность — сама жизнь. А не то, что зовётся жизнью близких.

— А я?

— У тебя ценность — жизнь близких и родных, кем бы они ни были, что бы они не сделали. Но не сама жизнь.

— Выходит… Это я худшее зло в трёх мирах?..

— Ты глупое зло в трёх мирах, Вэй Усянь. Однако не худшее. Этот титул по-прежнему мой. Не беспокойся.

— Вот теперь я не уверен…

— Я не буду судить тебя. Я это сказал, чтобы ты пересмотрел свои убеждения. И если ты уверен, что любишь людей, тогда остановись в своём новом ремесле.

— А ты? Любишь людей?

— Любил. Больше — нет.

— Почему, даочжан?

— Подумай ещё о том, что ты бы не пошёл защищать клан Вэнь, если бы там не было тех двух лидеров, к которым ты прикипел. Убил бы всех. Ведь так?

— Так, — он кивнул.

Ноги подкашивались. Ему было так дурно. Он никогда не думал, что найдётся кто-то, кто в этом даже не участвовал, но смог бы перелопатить настолько конкретно и в цель. Взгляд со стороны. Непредвзятый.

Белое Бедствие дал ему очень много пищи для размышлений. Теперь на войну действительно можно смотреть совсем иначе. И на все поступки, совершённые Вэй Усянем ради «вышей» или «благой» цели, тоже.

Кажется, они были совершены ради него самого. Чтобы не страдать. И только.

— Что теперь? Я буду отвечать на твои вопросы?

— Вернёмся к стратагемам. Знаешь, Вэй Усянь, смешно то, что ты развязал войну, она началась из-за тебя, но ты совсем ничего не знаешь о военном деле. Везде суёшь свой нос.

Это гнобление и моральная давка прижимала его тяжеленым листом металла. Его упрекают или помогают? Что делает Белое Бедствие?

Как это всё сложно стало враз…

— Какую цель ты преследуешь? Раздавить меня морально?

— Перебрать твои куриные мозги, которые ты считаешь крайне способными.

— Чудно…

— А ещё успокоить. Защитить. Спасти твою жизнь.

— Так себе у тебя получается, даочжан…

— Разве?

— Успокоить — точно нет. Ты пролетаешь по всем фронтам… Чувствую себя ужасно. Паника, которую ты родил внутри меня, треплет изо всех сил.

— По тебе не видно.

— Кажется, мой эмоциональный фон выгорел… Я не способен выражать эмоции.

— Что мне сделать, чтобы успокоить тебя?

— Я и сам не знаю, чего хочу.

— Ты хочешь моего общества. Я даю. Этого мало?

— Ты охреневший сукин сын. Ты обидел меня. Ранил. Убил. Во всех смыслах. Думаешь, я буду скакать от радости, как молодая кобыла только потому, что императорское высочество небесной провинции соизволили прийти? Снизошли до такого, как я? Катись в преисподнюю, даочжан… Сил нет видеть тебя.

— Хорошо. Тогда чувствуй. Это поможет?

Белое Бедствие притянул его к себе, заключая в объятия. Ладони касались голой кожи спины. Вэй Усянь прилип к нему. И вовсе не по своей воле. Его прижали и держали. Чужие пальцы забирались под волосы на лопатках.

Гладили, скользили из стороны в сторону. Касались то плеч, то талии, то поясницы. Главное, что не ниже. Никогда. Ни разу. Его лишь сжимали в объятиях и нежно, самоотверженно гладили.

Вэй Усянь даже не знал, что эта кочерыжка умеет такое.

Был в шоке. Не понимал, как реагировать на подобное. Это был первый раз, когда Белое Бедствие обнимал его. И даже то, что это вынужденная мера с его стороны, не могло испортить момент.

Ему было не с чем сравнивать. Мог только представлять и догадываться. А сейчас это реальность. Вот так ни с чего. На ровном месте. Снова!

— Почему ты делаешь это?

— Мне важно, чтобы ты был в порядке.

— Почему?

— Если я упущу тебя — второго такого не встречу.

— Я же просто эгоист с куриными мозгами. Неужто мало таких?

— Ты гений, которых я не встречал за два тысячелетия.

— Словно зверушка для тебя?

— В какой-то мере.

— Я сейчас снесу тебе голову с плеч. Сиван Линдао отсечёт твою бестолковую головёшку за одно вонючее мгновение. Понял меня, даочжан?

Белое Бедствие захихикал, потеснее сжимая его в объятиях.

— Успокойся.

— Не буду. Ты относишься ко мне как к животному.

— Животному? Думаешь, я обнимаю коров?

— Мне плевать. Я не позволю так с собой обращ…

— Ты первый, кого я обнимаю с тех пор, как родились Непревзойдённые. До тебя я забыл, что такое понятие существует. Ты напомнил мне, когда всякий раз твои руки лежали на моих плечах.

Он снова не мог подобрать слов и выбрать эмоции, которые должен испытать. Что делать? Злиться? Таять? Возражать? Принимать? Что ему делать-то?

— …я лишь хотел касаться тебя и показать, что я не лгу.

— О своих чувствах ко мне?

— И о них тоже. Ведь ты не верил.

— Верю.

— А мне больше не надо. Ты недавно ещё раз сказал, что между нами не было и всё ещё нет романтических чувств. Как же ты задолбал! Боги!

— Успокойся.

Белое Бедствие снова посмеивался. Вэй Усянь не различал: это насмешка или нет?

— Что ты смеёшься? Я сказал что-то смешное?

— Тише ты.

— Хватит закрывать мне рот. Я не игрушка, которой ты можешь вертеть, как хочешь. Это ясно?

— Да. Ясно.

— Что-то не видно!

— Вернёмся к вопросу стратагем.

— Не меняй тему!

Ладони обвили талию и плечи, прижимая так плотно, как ещё не было. Щека касалась щеки. Кончики пальцев поглаживали практически на месте, но крайне невесомо. Вэй Усянь проглотил язык.

Они соприкасались всеми частями тел «от» и «до». И грудь, и живот, и бёдра, и ноги.

— Что… за дикость? Отпусти меня.

— Я ничего с тобой не сделаю.

— Это я знаю. Вот не могу понять… это расстраивает меня или обнадёживает?

— Успокойся, Вэй Ин.