Не любить (Моран) (1/1)

И любить его не хотелось. Совсем. Хотелось дать по зубам, да так, чтоб челюсть треснула, хотелось послать к чёртовой матери и забыть порог дома, хотелось бросить винтовку и отправить на грёбаные задания его самого — авось понял бы, каково это, пролежать в засаде добрые тридцать пять часов. Хотелось всего этого бреда, вот только любовь задаёт свои правила, и Морану, такому холодному и непоколебимому ничем, даже самой матушкой-смертью, пришлось играть по чужим правилам.

Знаете, как это — впадать в экстаз от звуков чужого голоса? Знаете, как это — быть щитом и крепостью? Знаете, вы, чёрт вас всех побери, как это — продолжать жить, когда твоя жизнь уходит, падая навзничь с простреленной головой? Вот так просто, ты был — тебя нет.

Он был, а тебя уже нет. Потому что он был. Сейчас же…

Себастьяну не хотелось любить Джима, но быть преданным ему (им самим) удавалось потрясающе. Джим, думает Моран, наверняка наслаждался такой долбанутой картиной. Может, поэтому и любил сам? Кто знает, кто знает…

Просто, это самая настоящая правда — Себастьяну было не до любви. И, возможно поэтому, он проводил с гением преступного мира ночи и дни напролёт, слушая о планах, страхах, детских обидах и тьме, что поглотит всех до единого. Возможно поэтому он прижимал беснующегося демона к своей груди и обещал, что всё будет хорошо. Возможно поэтому, что так бежал от любви, он позволил Джиму попасть на ту крышу и продырявить себе бошку, раскроив на куски не только свои мозги, но и их жизни.

Себастьян знал, что произойдет что-то, что заставит небо рухнуть ему на голову. Знал, знал, знал — и ждал. Любить ему не хотелось.

Ровно до того самого момента.

Звука.

Доли секунды.

Бах — то ли сердце остановилось, то ли пуля вырвалась из пасти глока. Или всё вместе?

Себастьян не хотел любить. Почти верил, что исчезни с лица земли Джим, и всё станет прежним: небо, город, люди, запахи, целый грёбаный свет. Почти верил, что забудет всё, что было, едва тот перестанет дышать. Почти верил, что переживёт, как ни в чём не бывало, вот только…

Вот только страшнее, чем любить самого Джима, оказалось лишь одно — любить память о нём.

И он, твою мать, любил.