28 (2/2)

— Сегодня же рождество, — Аманда ухмыляется и расстегивает верхнюю пуговицу на его рубашке. Нагло. — Самое время дать волю эмоциям. Хотя бы на одну ночь.

Теру смотрит на неё так внимательно и долго, что ей начинает казаться, что она выбирает не те слова. Ошибается и переходит ту границу, переходить которую ещё рано. Нет. Он целует её — крепко и глубоко, с такой силой прижимая к дивану, словно боится, что она куда-нибудь сбежит. И этот поцелуй ни капли не похож на те, к которым она успевает привыкнуть.

Этим рождественским вечером Теру впервые кажется ей совсем другим человеком.

***</p>

02/2002</p>

— Зачем ты это делаешь? — его голос звучит устало и мрачно — они заводят этот разговор уже не в первый раз, и вновь не приходят к общему знаменателю.

Аманда знает, что и не придут. Она смотрит на Теру и видит тяжелую усталость, что отражается в его глазах. В её собственных глазах отражается только злость. Сколько раз за эти девять месяцев она старается задеть его за живое? Сколько раз говорит себе, что на этот раз точно сумеет сделать ему больно, заставить её смотреть на неё с тем же отвращением и ужасом, с каким она сама когда-то смотрит на совсем другого человека? В какой-то момент она просто перестает считать.

Ни разу — ни разу! — он не реагирует так, как ей хочется. Он прощает её снова и снова, словно всё это для него сущие мелочи. Все эти мелкие предательства, попытки вывести его из себя и даже её желание его подставить. Аманда не понимает, что творится у него в голове. И того, что творится в её — тоже. Ей хочется повысить голос и высказать ему всё, что она думает — честно и без тех предлогов, какими она то и дело прикрывается.

Что гораздо хуже, ей кажется, что она начинает к этому привыкать.

— Ты не догадываешься? — Аманда ухмыляется и облокачивается плечом на дверной косяк, скрещивая руки на груди. Его догадки так или иначе будут неверными.

Теру хмурится так, словно что-то знает. Она наблюдает за тем как он поднимается из-за стола, за которым сидит в последние минут десять, и подходит к ней совсем близко — так, что она замечает своё отражение в линзах его очков. Он опирается рукой о стену по правую руку от неё, и жест этот выглядит почти угрожающе. Почти.

Выражение его глаз кажется ей смутно знакомым.

— Нет, — всё-таки он отвратительно честный. Но его глаза — сейчас они вовсе не походят на глаза человека, что старается притворяется хорошим. Они чужие. — Но если ты не остановишься, рано или поздно больно будет уже тебе, Аманда. Хочешь, чтобы я причинил тебе боль?

Так он её всё-таки понимает. Всегда такой серьёзный, зацикленный на правилах и каких-то своих собственных ритуалах, он способен заметить, что она не просто так пытается играть с ним в эту игру. Аманда вглядывается в его карие глаза и чувствует, что впервые за те два года, что они с Теру знакомы начинает путать их с чужими.

Сейчас ей даже кажется, что тот способен причинить ей боль физическую — от которой на годы остаются яркие следы и перехватывает дыхание. Одна только мысль об этом вносит смуту в её сознание, заставляет думать вовсе не о том, о чём она обещает себе думать.

Она должна выбросить этого человека из головы. И Теру, если понадобится, — тоже.

— Да, — Аманда уверена, что собирается произнести совсем другие слова, когда с её губ срывается короткое согласие. Она чувствует себя уязвимой.

Он смотрит на неё без особого удивления — долго и внимательно, словно высматривает в ней признаки сомнений. Не верит. Она не знает, порадует его это или расстроит, но сегодня она ему даже не врёт. Отчего-то ей кажется, что те девять месяцев, что они с ним проводят вместе, окажутся скорее прелюдией к чему-то куда более страшному. Эмоциональные качели, какие она всё это время устраивает ему, для неё будут едва ли не подарком.

Аманде не хочется вновь оказываться в плену собственных страхов. Нет, она знает, что называется это иначе. Ей не хочется оказываться в плену своих желаний.

Теру так ей и не отвечает. Он перехватывает её запястья одной рукой и легко удерживает их у неё над головой. Оказывается гораздо ближе, прижимая её к закрытой двери. Она чувствует как он касается своими длинными пальцами её подбородка и заставляет её продолжать смотреть ему в глаза. Так, будто она хоть на мгновение задумывается о том, чтобы оторвать от них взгляд.

Аманда чувствует как тонет.

— Ты думаешь, что я не замечаю твоих глаз? — его вкрадчивый голос отдается в её сознании эхом. Совсем другой, но он звучит правильно. — Их невозможно не заметить, даже если ты так старательно их прячешь. Я вижу, как ты время от времени смотришь на меня, Аманда.

— И что? — она усмехается, но уже не может точно сказать, понимает ли она, что происходит. Их типичная попытка поссориться окончательно выходит из-под контроля. — Сомневаюсь, что ты хоть что-нибудь понимаешь, Теру.

Она редко зовёт его по имени, потому что не хочет видеть этих ярких всполохов в его глазах. Ему нравится как звучит его имя. Аманда отказывается признаваться себе в том, что ей нравится его произносить.

— Тех, кого ты впутываешь в свои игры мне хочется сломать не меньше, чем тебе хочется сломать меня, — он ухмыляется, а её пробивает мелкая дрожь. Сейчас он совсем не похож на самого себя — ей кажется, что рядом с ней другой человек. Гораздо более жестокий, проницательный и яркий. Почти чудовище. Ей кажется, что этот знает о ней всё.

Когда она смотрит на него впервые, ей и в голову не приходит, что он может быть таким. Что где-то там, за ширмой идеального порядка бушует настоящее море хаоса. То самое, какое легко разглядеть в его горящих глазах сейчас. Аманда покусывает нижнюю губу и не знает, есть ли у неё хоть малейший шанс сбежать от этого чудовища.

Она уверена, что он — такой — сумеет сломать её раньше, чем она сделает это сама. Она замечает изменения в его взгляде и раньше, подмечает тонкости его поведения, но из раза в раз говорит себе, что это всего лишь игра её воображения. Её болезненная необходимость выдать желаемое за действительное и разглядеть в нём как можно больше черт Ларри.

Теру — чудовище совсем другое. И он смотрит на неё с такой жадностью, что ей становится почти стыдно за свои попытки подтолкнуть его к разрыву минут сорок назад. Ей начинает казаться, что такой Теру скорее уничтожит её сам, нежели отпустит.

Он не станет спрашивать её разрешения и сам не станет наблюдать за тем как она уходит. Он использует против неё её же оружие, точно так же, как и сейчас. Она не понимает, в какой момент сама вновь становится жертвой.

— А от кого ты прячешь свои глаза, Теру? — тихо и спокойно спрашивает Аманда, кожей чувствуя его учащенное дыхание. — Ярче, чем у настоящего серийного убийцы.

В пустой аудитории устанавливается звенящая тишина, нарушаемая лишь отзвуками их дыхания. Они смотрят друг на друга так, словно видят впервые. Аманда не понимает, почему так легко говорит Теру о его глазах — ещё час назад ей хочется сделать ему больно, а сейчас ей хочется оказаться как можно дальше от университета. Там, где не будет лишних ушей. Там, где она сможет безнаказанно заглядывать в его горящие глаза несколько долгих часов кряду.

— Можем попробовать ещё раз, — она ухмыляется — почти улыбается — и даже не пытается вырваться из его стальной хватки. — Если ты понимаешь, на что подписываешься.

Его ответная улыбка напоминает звериный оскал. Аманда чувствует как дрожь накатывает на неё с новой силой, но не успевает придать ей значения. Она тонет в их тяжелом, удушливом поцелуе. Это первый раз, когда в нём чувствуется едва уловимый привкус металла.

На её губах останутся ссадины. И если цена за возможность столкнуться с этим чудовищем — всего лишь ссадины, то она готова заплатить её в стократном объеме.