Часть 8 (1/2)

Чтобы добраться до двадцатого этажа, нужно пройти триста шестьдесят ступенек, в среднем это занимает десять минут. Если воспользоваться лифтом, то он доставит за шестьдесят шесть секунд, но при учёте, что он не будет останавливаться. Остановки занимают от четырёх до восьми секунд, вот тут Итачи никак не мог найти точное число: все-таки длительность зависела от человека, который входил в лифт. Вначале он пытался делить людей по внешнему виду, возрасту, полу, профессии, чтобы найти хоть что-то общее между каждой категорией и вычислить более точное время остановки. Однако, всё было впустую. Вне зависимости, к какой категории они относились, вели они каждый раз себя по-разному: иногда мешкались, иногда быстро запрыгивали и нажимали на кнопку, а порой, заговорившись с кем-то, и вовсе могли забыть нажать нужный этаж или стоять несколько секунд в проёме, удерживая лифт и прощаясь. И это мужчину безумно раздражало. Сегодня же Итачи повезло: добравшись ровно за шестьдесят шесть секунд, он довольно улыбнулся. До двери его отделяло ровно четыре шага и два поворота ключа. Выключатель щёлкнул, холл наполнил блёклый свет: Итачи не любил яркий, поэтому, при въезде, выкрутил все лампы и заменил их новыми, низковольтными. Аккуратно сложив обувь на подставку, он повесил ключи на крючок и снял пальто. Пройдя в ванную, он посмотрел на своё отражение в зеркале и приподнял острый подборок, пытаясь разглядеть царапины, что едва виднелись при определённом освещении. Три. Недовольно цокнув, мужчина достал расчёску из стакана и острым концом прошёлся по коже, процарапывая ещё одну тонкую линию. «Четыре», —  Итачи облегчённо вздохнул.

В душевой кабине Итачи простоял минуту, а затем включил кран и упёр руки в стекло, встречая поток холодной воды. Ледяные струи, словно иглы, вонзались в кожу, помогая отвлечься от мыслей. Когда он перестал чувствовать боль, отключил воду и начал считать, сколько капель упадёт. Девяносто две. Глубокий вздох облегчения эхом отскочил от мокрых стен. Чётное. Ему не придётся включать и считать заново. Накинув на голое тело белый халат, он босиком прошёл в спальню, шлёпая мокрыми ногами по паркету, бросил телефон на кровать и, опрокинувшись следом за ним, раскинул руки в стороны и бездумно вглядывался в темноту, пока не показались очертания люстры. Сто двадцать два. Опять взялся за старое. Итачи зажмурился и разноцветные мушки заплясали перед глазами. Это всё она. Лживая. Сука. Вновь выбила почву из-под ног и заставила искать стабильность в цифрах. Сегодня стало очевидно, что Шисуи с Изуми связывали далеко не рабочие отношения. Он это понял, когда взглянул на бледное лицо друга. «Почему же я никогда этого не замечал? Всё было как на ладони. Может раньше мне было всё равно? А сейчас? Что изменилось?».

Губы обсохли, Итачи лениво облизнул их и вспомнил солоноватый вкус кожи, смешанный с мылом. Он почувствовал лёгкое покалыванье на кончиках пальцев ног. Вопросы один за одним появлялись в его голове, не позволяя отвлечься: почему она спала с одним, а признавалась в любви другому? И вообще, спали ли они? Что за игру она вела? Дыхание его участилось, грудная клетка нервно вздымалась. Пальцы почувствовали гладкость шелковых простынь и дрогнули: её кожа тоже была гладкой, но по-другому. Когда он со всей силы сжимал её поясницу и утыкался носом в мокрые волосы, наслаждаясь запахом, он совсем не думал о гладкости её кожи. Вопросы вновь зароились в голове: почему же они скрывали свою связь? Или это она заставила Шисуи врать? «Определенно, она. О боже, это была она». Махровая ткань скользнула по возбуждённой плоти и тяжёлый хриплый вздох отразился в стенах одинокой спальни. «Что же я чувствую? Боль. Наслаждение. Безысходность». Итачи приподнялся и стал считать. Цифры, цифры, цифры. Они вытесняли её, помогали мужчине ненадолго забыть.

Капли воды ровной струйкой стекали по выгнутой женской спине, и без того прекрасное тело вдоль позвонков украшали шесть симметричных родинок. «Считал ли Шисуи? Видел ли?». Итачи до посинения сжал простынь, напрягся всем телом.

«— Я... Вы мне нравитесь... Нет, я люблю вас!»

Голос бархатный, кристально чистый звенит в ушах. Мокрые мягкие волосы в руках, прерывистое дыхание, почти неслышный стон —боли. «Его ты тоже любила? Кому из нас ты врала? Знал ли он тебя настоящую? Знал ли он тебя?» Маленькая грудь, свободно вмещавшаяся в ладошку. Приятная на ощупь. Тело его содрогнулось и он обессилено опрокинулся на кровать.

«— Мож..но мне нем..но...го побыть одной?»

Тёплое вязкое семя медленно стекало по ноге. Мерзко. Он прикрыл глаза, судорожно дыша. Теперь он точно перестал понимать себя. Веки его подрагивали и крупные капли пота проступили на напряжённом лбе.

Сквозь тишину раздался оглушительно громкий звонок и Итачи нервно провёл рукой по постели в попытке устранить неприятный звук. Взяв телефон в руки, мужчина провёл ладонью по лицу. На экране ярко светились имя и номер звонившего: «МАМА». Приняв вызов, Итачи встретился с молчанием на той стороне. Сил что-либо говорить первым у него не было.

— Итачи? — в голосе чувствовалась тревога.

— Да, мам, — только и смог вымолвить он.

— Ох, я уж подумала, что не туда попала. Как ты? Я две недели не могу до тебя дозвониться. Мог бы хоть раз набрать. Видишь же пропущенные.

— Прости. Работа. Шисуи уезжал, я был за двоих. Что-то случилось... дома?

— Да нет, у нас как всегда. Я слышала, — Микото прервалась на долю секунды и сделала глубокий ровный вдох. Теперь Итачи понял, зачем она, собственно, звонит, — Саске вернулся в... полицию. Это правда?

— Да, — сухо ответил он.

— Ты виделся с ним?

— Нет, ты же знаешь, мам.

— Да… Я просто подумала... может… Ай, неважно. Не бери в голову. Ты приедешь сегодня на ужин? Мы хотим кое-что обсудить с тобой. Мы решили продать дедушкин дом, там всё равно уже никто не живёт.

— Разве дед не завещал его Саске?

— Саске отказался от наследства, когда попал в клинику.

— Значит, отец...

— Ездил к нему. Так ты приедешь?

— Я не знаю... Я устал, сильно.

— Понимаю. Но если надумаешь, приезжай. А, и чуть не забыла: отец просил передать, что крысы перегрызли провода в доме деда. В подвале сгорел генератор.

Глаза Итачи расширились в ужасе, он нервно сжал телефон и, пытаясь унять дрожь в голосе, спросил:

— Во сколько ужин?

— Как обычно, в семь.

Не посчитав нужным ответить и попрощаться, мужчина скинул вызов и швырнул телефон на кровать. Схватившись за голову, он пытался успокоиться. В такой ситуации нужно оставаться с холодной головой, думать расчётливо и не паниковать. Глаза его от злости налились кровью, и он сквозь зубы прошипел:

— Чёрт! Чёрт! Чёрт!

Теперь всё катилось псу под хвост. Он так глупо попался. На что он надеялся, скрывая её в подвале дедовского дома? Теперь отец знает и будет шантажировать, придётся быть ему услужливой собакой. Нужно было просто убить её в самом начале, а не разыгрывать чертов спектакль на протяжении двух лет. Почему он поверил тогда, не смог убить? Нужно было сразу пристрелить ее, когда он понял, что она соврала. А если она все рассказала отцу? Своим глупым поступком он подставил не только себя, но и всю команду. Они так долго работали вместе над одним делом, а он разрушил все одним необдуманным действием. Точнее, бездействием.

Сделав четыре глубоких вдоха, Итачи оделся в выглаженную рубашку и брюки с идеальными стрелками. Накинув пальто, он вышел из квартиры. Может, она ничего не смогла сказать: Итачи не приезжал три недели и опыт подсказывал, что столь длительное его отсутствие будет ему на руку. Когда он впервые так долго не появлялся, Изуми настолько истощилась, что не могла ясно мыслить и шевелить пальцами, пришлось даже капельницу ставить, чтобы привести её в чувства. Итачи резко затормозил. «Крысы, проводка, сгоревший генератор. Может, она умерла?». Задумавшись, какие же чувства он испытывает от внезапно озарившей мысли, Итачи нервно потёр шею и совсем потерялся. Совсем недавно ведь сам желал ей смерти, а сейчас… Испытывает что-то другое. «Сожаление?». Хотелось развернуться и ехать прямиком загород, но здравый смысл говорил, что надо ехать к отцу. Если тот её обнаружил, то наверняка спрятал.

— Итачи, проходи. Ты так исхудал, с этой работой нормально не питаешься, — прямо с порога проворковала мать, помогая повесить пальто. Хоть сын её давно вырос, но привычка поучать и чрезмерно заботиться о нем осталась. — Ты садись за стол, отец уже там. Индейка вот-вот испечётся.

Знакомые стены дома всегда давили на него, поэтому, как только он стал зарабатывать, то съехал на съёмную квартиру и дышать стало легче, не смотря на ничтожные размеры и отсутствие тех предметов роскоши, что были в родном доме. Пройдя к проёму, Итачи провёл рукой по зазубринам на дереве и улыбнулся: когда-то он измерял рост Саске, оставляя засечки папиным военным ножом, за что потом частенько получал выговор от матери. Здесь, собственно, ничего не изменилось, только их с братом комнату переделали под гостевую. Взгляд упал на журнальный столик из красного дерева, который одиноко стоял у стены. Раньше на нем стояла дорогущая китайская ваза, но её разбил Саске, когда узнал о том, что из-за него исключили студента. Помнится, мать тогда слишком испугалась и бегала по дому, убирая за сыном разбросанные в гневе вещи, причитая под нос. Отец же выдержано стоял и ждал, когда сын успокоится, а затем сказал ровным голосом: «Пошёл вон». Мама плакала всю ночь, но ничего не сказала в знак возражения. И так было всегда и во всем – что бы ни сказал отец, с ним никто и никогда не смел спорить. Что бы он ни делал, что бы ни говорил, он во всём всегда был прав.

Ужин был на удивление спокойным. Мать то и дело заводила разговор о женитьбе и детишках, а отец её поддерживал и даже предложил присмотреться к дочери главного прокурора, которая была «недурна собой и с хорошими манерами». Итачи даже показалось, что волнительного разговора с отцом так и не состоится и произошло что-то, что спасло его от разоблачения. Но как только все допили чай и Микото скрылась на кухне за грязной посудой, отец достал свои любимые сигары и вышел на балкон, взглядом приглашая сына за собой.

У них был просторный мраморный балкон, обставленный большими кадками с фикусами. Несмотря на холодную погоду, мама почему-то их не занесла. Поставив локти на парапет, Фугаку затянулся и выпустил большой клуб дыма, всматриваясь в тёмную даль, и приглушенно сказал:

— По правде говоря, я от тебя такого не ожидал.

— Отец...

— Не перебивай. В последнее время ты отдалился от семьи. И твоё нежелание сотрудничать со мной было понятно. Я тебя не осуждаю за это решение, но, честно, мне было обидно узнать, что ты не на моей стороне. Семья, какой бы она ни была, должна всегда держаться вместе. Сначала Саске, затем ты. Отвернулись. А я на многое шёл, чтобы обеспечить вам двоим достойную жизнь. Я, по правде говоря, разочаровался, — прочистив горло, сказал Фугаку и смахнул пепел с кубинской сигары в хрустальную пепельницу. — Но то, что я увидел вчера, меня потрясло. Я думал, что никогда больше не увижу её. Когда она бесследно исчезла, я лишь облегчённо вздохнул. Все эти два года я все гадал, где она может быть, боясь, что она вернётся вновь, но она будто канула в лету. Мог бы и сказать мне, сын.