Часть 7 Бэнк превращается в Бэнки. (1/2)
Когда мы снова вышли на темную дорожку парка, сердце мое все еще колотилось, как бешеное.
– Ты что все боишься! – взглянул на меня Бэнк, улыбаясь, – Это же просто варан. Вараны… Они…
Не договорив предыдущей фразы, продолжил:
– Завтра расскажу тебе про варанов, про змей. А сейчас идем есть. Ты голодная. И я голодный.
– Здесь еще и змеи водятся? – вскрикнула я, сразу позабыв про варана и даже про то, что упоминание о еде заставило сжаться мой желудок.
– Не бойся ни варанов, ни змей, ничего, – ответил мой спутник, размашистым жестом освободив из рукавов пиджака сначала одну руку, затем другую, оставшись в тоненькой черной футболке. И змеи, и вараны вдруг отступили на задний план. Я видела впервые так близко его большие белые оголенные руки и отметила про себя, что они тоже красивы. Я снова залюбовалась им. Все в нем казалось мне уже не просто красивым, а великолепным!
Его намокшие волосы, которые теперь упали ему на лоб. И его плечи под тонкой футболкой, которая слегка натянулась, когда он отбрасывал длинную челку с лица. Мне все захотелось снова рассматривать в нем. Очень долго, подробно рассматривать. Это стало необходимостью с некоторых пор. Он обратился лабиринтом, в котором я заблудилась и не могла найти выхода.
Бэнк говорил медленно, тихо, на английском, пристраивая на моих плечах свой пиджак, – так же медленно и осторожно, словно это было каким-то священнодействием. «Медленный лабиринт» – думалось мне.
– Вот, ты вся промокла. Возьми…
Его одежда, соприкоснувшись с моими спиной, плечами, руками, отдавала мне тепло его тела. Внутри пиджака было сухо. И очень уютно. Я запустила свои руки в просторные рукава его теплого пиджака. Все вараны и змеи удалились из сознания окончательно. Остались только в «лабиринте Бэнка» это необыкновенное тепло и легкий, манящий запах. Его запах.
Наклонив голову, чуть приподняв плечо, я потихоньку вдыхала ароматный воздух, пыталась уловить, вспомнить, понять…
– Нравится запах? – заметив, улыбнулся он.
– Да. Очень нравится. Какие это духи?
– Это не духи. Это – крем. У меня довольно сухая кожа и я постоянно пользуюсь кремом.
Его делает на продажу моя тетушка. Когда приезжаю к ней, она и для меня готовит. А состав я не знаю. – Бэнк взглянул мне в глаза, снова одаривая своей завораживающей улыбкой. Завораживающей…
Чтобы все же выбраться из «лабиринта», (а я хотела из него выбраться), нужно было встряхнуться. Что-то сделать. Очень вдруг захотелось спать… Интересно, который час? Телефон остался в сумке… электронная карточка-ключ от номера – тоже. Я вдруг вспомнила вечеринку, Илью, свою комнату в отеле и уютное спокойствие покинуло меня.
Чтобы что-то сделать, попыталась оглядеть себя сзади и понять, насколько сильно пострадало мое платье. Ничего не увидев необычного, я провела рукой по спине, под пиджаком, убедившись, что просто промокла. Если одежда и загрязнилась, то не сильно. Во всяком случае, этого я не смогла бы хорошо разглядеть сейчас, в темноте. Затем я быстро взглянула на самого Бэнка сзади, приотстав немного: насколько испачкался он. Но тоже ничего специфического, кроме следов от мокрой травы, не обнаружила.
Оглянувшись, так как потерял меня из вида, Бэнк сказал:
– Сейчас поздно. Скоро утро. Я знаю одно место, где можно будет поесть.
– Тон ни ки мон (который час?) – тихо откликнулась я, высказав свой мысленный вопрос уже вслух. – Отвези меня в отель!..
– Прошу тебя, – внезапно остановился Бэнк, глядя на меня своими прекрасными, выразительными глазами и прикасаясь легонько пальцами к рукаву своего же пиджака,
– Прошу… Ты никогда не ела такой рисовой лапши, как у тетушки Савитри!
И я осознала, что у меня осталось слишком мало времени, чтобы побыть с ним вдвоем. И несправедливо будет вот так вот взять и отобрать у самой себя, отбросить, проигнорировать наше с ним время. Что это будет просто-напросто не правильно. Еще немного времени, когда я смогу на него смотреть, а потом … будь что будет! Но это «что-то» будет уже без него. И я кивнула:
– Да. Поехали есть лапшу.
Я, отвернувшись в сторону, шла, разглядывая темные, ровные, длинные стволы пальм, встречавшихся по дороге. Стало невыносимо грустно. Слезы навернулись на глаза. Меньше всего хотелось плакать сейчас. Потом, лучше потом, но не сейчас! Я видела, что не одна я взволнована. И это меня не радовало, а еще больше расстраивало. Я не хотела нашей с ним грусти сейчас. Пусть лучше потом, но не сейчас... Но грусть шла с нами в этом пустынном парке рядом, третьей. И никто не знал, когда же она, наконец, отстанет, потеряет дорогу, собьется с пути…
Мы шли по мокрой затемненной дорожке парка и молчали. Бэнк, засунув свои большие руки в карманы брюк, старался наступать на листья, которые лежали то тут, то там под ногами. Он смотрел вниз, на листья, на носки своих туфель, сосредоточенный. Казалось, он был захвачен только этим действом: придавливанием ногами тех редких листьев, которые встречались ему на пути. Словно играя наедине с собой в какую-то игру, правила которой знал только он сам. Но когда он поднял глаза и посмотрел на меня, я увидела, что они у него тоже были влажными.
Попрощавшись с любезным охранником, когда мы с ним вышли за ворота парка Люмпини, Бэнк встряхнулся. Откинул снова челку со лба и весело, громко сказал:
– А знаешь, я ведь тоже испугался того варана!
– А я это знаю! – ответила я и рассмеялась. Бэнк засмеялся тоже.
Мы расстелили на сиденья маленькие мягкие подстилки, достав их из багажника. Затем Бэнк завел мотор автомобиля, и мы некоторое время сидели, включив освещение, пока он проверял «входящие» в своем телефоне.
– Надо будет перезвонить менеджеру, – взглянул он на меня, – Я человек, все же, подконтрольный.
– Как это? – спросила я.
– У меня контракт, – пояснил он – и я его сегодня нарушил, когда ушел с тобой один. Со мной должен быть менеджер. Помнишь того человека, с кем я говорил за столом? Это Пи’Парн. Это именно он. Вообще-то он хороший и добрый парень и ничего никому не скажет, я уверен. Но если бы я попал сегодня в какие-то неприятности, нам обоим грозил бы штраф, и ему, и мне.
– Ну и правила! – удивилась я, – Ты взрослый человек, а должен везде ходить с провожатым? Ты же парень, как тебе такое? Лично я бы не потерпела постоянного контроля. И какие неприятности? На тебя могли бы напасть?
Я действительно не понимала правил неведомого для меня, такого странного контракта.
– Пока идут съемки, ни парни, ни девушки, никто не может делать то, что ему вздумается
– Ответил он, выруливая на трассу.
Я заметила, что за рулем обычно Бэнк становился совершенно отрешенным ото всего, кроме дороги. Он полностью погрузился в вождение. И бесполезно было уже продолжать разговор о контракте: все равно я не получила бы ответов на свои вопросы. Я откинула голову на спинку сиденья и рассматривала в окно огромные рекламные щиты, стремящиеся в небо и проносившиеся стремительно мимо нас небоскребы, огни освещения, фонари, разнообразные деревья, раскинувшиеся вдоль трассы. Поглядывала иногда и на Бэнка. Я не хотела отвлекать его. «Насмотрюсь позже» – подумала я и… задремала.