Всякое разное и родительские переживания (2/2)

— Неа, — задорно так объявила она, а сам Сережа с тихим вздохом опустился на один из стульев. Подумав ещё секунду, мужчина положил голову на стол и устало так прикрыл глаза.

— Серёж, тебе помочь? — сочувствующие так предложил Попов, в знак поддержки похлопав друга по плечу. Матвиенко в ответ только пробормотал что-то невнятно и Арсений счёл это за согласие. — Яська, а Яська? — Арс наклонился, так чтобы видеть лицо девочки, — Смотри, как сильно твой папа устал, он сейчас прямо на столе заснёт. Давай ты вылезешь и уложишь его в кроватку, а?

Возмущенный взгляд Серёжи и откровенный смех со стороны Антона и Паши Попов благополучно проигнорировал. Он уже обученный всяким хитростям, и пусть Ярослава гораздо младше его Антона и с такими маленькими детьми Арсений дела не имел, он все равно предполагал, что дети, причем вне зависимости от возраста, не сильно отличаются друг от друга в одном аспекте — их всех можно чем-то заинтересовать, отвлечь, переключить внимание. Да это даже с пятнадцатилетним Антоном все ещё работает, пусть и приходится быть чуть более изобретательным и подбирать более подходящие по возрасту способы этого самого отвлечения.

— Правда устал? — наивно так поинтересовалась девчушка и захлопала своими глазками, начиная передвигаться поближе к Серёже, чтобы посмотреть.

— Конечно правда, — к великой задаче под названием «замани Ярославу в кровать» присоединился Пашка, — Смотри, он уже практически спит, — указал на друга, а потом надавил ему на голову, потому что Матвиенко попытался ее поднять, — Спишь, Сережа, ты спишь, — чуть тише добавил он.

— Ой бедненький, — выбравшись из-под стола, девочка подошла вплотную к Серёже и сразу же так сочувствующие посмотрела на него, маленькой ладошкой проведя по Сережиной голове, стараясь не задеть и не испортить хвостик, — Папа, ты правда так сильно устал?

— Правда, Яся, конечно правда. Папа твой вон уже даже разговаривать не может, так сильно он утомился, — Арсений продолжил уверять девочку в усталости друга, сам Сережа продолжал этого самого уставшего изображать, Антоша давился смехом напару с Пашкой, который, подумав, решил тоже сочувствующие погладить Серёжу по голове.

— Тогда пошли быстрее спать, тебе нужно отдохнуть! — серьезно заявила кроха и потянула мужчину за руку, вынудив подняться. Одними губами Сережа проговорил «спасибо», обращаясь к друзьям и последовал за девочкой в дом.

— Браво, Арсений Сергеевич, вы определено умеете ладить с детьми, — хихикая, протянул Павел, а потом собрал карты со стола и принялся их тасовать, просто чтобы занять себя чем-то.

— Я на опыте, — отозвался Попов и, протянув руку к Антону, растрепал его волосы. Парнишка фыркнул, закатил глаза, но не отодвинулся, позволяя создавать на его голове творческий беспорядок. — Ты, кстати, во сколько уходишь?

— Минут через пятнадцать-двадцать пойду. Туда идти примерно полчаса. Как раз к началу должен успеть, — пояснил подросток.

— А куда это ты на ночь глядя идешь? — со всем возможным любопытством спросил Паша, отложив карты в сторону.

— На вечеринку, — довольно заявил парнишка и улыбнулся так радостно.

— Не, а почему меня никто не позвал? Я тоже хочу, — Павел разыграл из себя ужасно оскорбленного, поджал губы, да вот только в глазах плясали смешинки.

— Паш, старперов не приглашали, — с лёгкой, но дружелюбной и вполне себе безобидной издёвкой, сказал Арсений.

Попов не идиот и прекрасно понимает, что не хочет его Антон развлекаться в компании взрослых людей. Нет, Арс замечал, что подросток вполне себя комфортно чувствует в их компании, но есть огромная разница между тем, чтобы проводить с ними время наедине и между тем, чтобы выйти с ними, так сказать, «в свет». Очевидно же, что на вечеринке этой в основном молодежь, причем даже не молодые парни и девушки от двадцати лет и старше, а подростки, недалеко ушедшие по возрасту от Антона. Ну и как это будет выглядеть, если парнишка прийдёт в компании отца и его друзей? Никому не будет комфортно — это факт, причем очевиднейший. К тому же, мужчина прекрасно помнит, что и сам когда-то был подростком, что хотел хотя бы немного свободы. И лучше не пытаться навязывать Антону свою компанию, ведь ничем хорошим это не закончится, а портить с собственным ребенком отношения — это совсем не то, чего желает Арсений.

— Ну и ладно, свою вечеринку закатим, — Пашка не выглядел расстроенным от слова совсем, — Лежачую, во!

— Это как? На диване перед телевизором? — Антона буквально распирало от смеха. Дядя Паша не сказал ничего сверхъестественного, но отчего-то парнишке так смешно стало.

— Именно, — подтвердил мужчина.

— Паша, для тебя хоть сотню таких вечеринок, — Арсений чуть улыбнулся, а потом перевел взгляд на сына, — Тош, а теперь серьезно…

— Никаких глупостей и алкоголя, я помню, — перебил подросток и невинно так улыбнулся, — Ничего такого не будет, я обещаю.

— Хорошо. И хотя бы раз в час пиши, что ты в порядке, чтобы я не переживал, ладно?

— Да ну пап… — начал было ныть парнишка, но словил ставший чуть более строгим взгляд старшего и осекся, — Окей, я буду писать.

***</p>

Арсений не спал. Просто потому что сложно спать, зная что твой собственный сын сейчас в совершенно незнакомой компании. Да, он сам его отпустил, но как же, на самом деле, тяжело смирится с тем фактом, что мальчишка то его растет, и он уже и не мальчишка вовсе. Одно дело — будучи дома знать, что его Антоша остался на ночь у Димы, ну или искреннее верить в это, и совсем другое — отпустить его вот так в незнакомую компанию в незнакомом городе. Сложно, слишком сложно и что-то родительское так и твердит, что нужно если не идти за этим ребенком, то хотя бы позвонить, чтобы убедиться, что он в порядке. Но Попов держится и не делает этого, потому что он должен доверять Антону и он правда старается это делать. К тому же, парнишка и вправду отписываться уже три раза за последние три часа. И раз Антоша у него и вправду выполняет все поставленные условия, то и Арсений попросту не имеет права усомниться в собственном ребенке. Но переживать и мучаться от бессонницы ему это не мешает — факт.

Сон к нему не шел и идти не собирался ни в какую. За окном шумело море, стрекотали сверчки, Пашка, Сережа и Яська уже давным давно видели чуть ли не десятый сон, а у Арса такой роскоши не было. Конечно, это все из-за его глупых мыслей и переживаний, Антон ведь писал, что все с ним хорошо, да и через час эта вечеринка, на которую он умотал, должна закончиться, а значит подросток вернётся. Но, боже, кто бы знал как тяжело Арсению не схватить телефон, не набрать номер Антона и не потребовать его вернуться немедленно. Приходится напоминать себе, что его ребенку пятнадцать, а не десять, что он может быть самостоятельным, заслуживает быть самостоятельным хоть в чем-то. Напоминать, что это нормально для подростков — хотеть развлечений и тусовок, нормально держаться на некотором расстоянии от родителей, это все — часть взросления. Но как же тяжело смирится со всем этим. Потому что то, что твердит мужчине здравый смысл ни капельки не сходится с тем, что чувствуют душа и сердце. Первый заверяет, что все в порядке и вернётся Антоша целым, невредимым и довольным, а вторые буквально орут о том, какой же ошибкой было вообще отпускать подростка куда-либо. И если сейчас так тяжело отпустить его просто на пару часов, то что будет года через три-четыре? А что будет, когда Антон и вовсе съедет? Это ведь произойдет рано или поздно, со всеми происходит. Возможно, Арсений слишком, даже чересчур, рано об этом задумывается, но все-таки… Все таки… Чем старше становится парнишка, тем отчётливее Попов понимает, что когда-нибудь его придется отпустить. Можно приводить тысячи глупых сравнений про птиц, вылетающих из гнезда, говорить о том, что отпускать — это важно. Но ведь от этого легче не станет, Арс точно знает что не станет. Люди — не птицы, птицы могут друг без друга, они вырастают и навсегда забывают родителей, они сами по себе. Но люди… Людям нужны люди, нужны близкие. И страшно, страшно, что в один момент Антон попросту забудет о нем. Да, сейчас он ещё всего лишь подросток, который без Арсения в любом случае не справится, но ведь это не навсегда. Не навсегда… И никто не может знать наверняка, что будет в будущем.

Нет, оставаться на месте с такими мыслями, заполнившими все сознание, лавиной обрушившимися на Арсения, было невозможно. Хотелось отвлечься, развеяться. В конце концов, какой толк от того, что он заглядывает так далеко в будущее? Разве он сможет своими мыслями изменить хоть что-то? У судьбы все равно будут свои планы и все, что остаётся — это верить в то, что они не причинят кому-нибудь ужасной душевной боли. Хватит. Не стоит об этом думать. Откуда у мужчины вообще взялись эти мысли? Зачем они возникли? Арс их не звал, они сами пришли и теперь терзают и мучают его.

Ночью вообще начинаешь задумываться о том, о чем днём не подумал бы никогда. Мысли возникают из ниоткуда, заставляют думать о самых странных, порой даже невозможных вещах. Ночь вытаскивает из людей саму суть, выявляет страхи, выявляет истину. Наверное, именно поэтому разговоры в ночи считаются самыми откровенными. Ночь располагает к размышлениям, к водовороту мыслей и идей, контролировать которые человек не в состоянии. И ничего нельзя с этими мыслями поделать. Нельзя избавиться, нельзя изменить. Остаётся только думать, думать, думать и не иметь возможности сомкнуть глаз.

Арсений встал с кровати. Какой смысл лежать? Он все равно не заснёт. Ноги сами повели мужчину вниз, на первый этаж, а оттуда — на задний двор. Босиком по влажной от ночной росы траве. Арс не знает, чьей идеей было посадить тут газон, но этот человек определено знает толк в прелести хождения босиком по траве. Травинки касались босых ступней, легонько щекотали, а роса дарила приятную прохладу. Босиком по траве обычно ходят дети… Арсений давно не маленький мальчик, ему тридцать семь лет, у него работа, у него ребенок. У него ребенок, который с каждым днём становится все старше и старше, переставая этим самым ребенком быть. Но сейчас Арсений идёт по траве босой, откровенно наслаждаясь этим ощущением. Совсем как ребенок. И боится, Арсений откровенно боится потерять что-то важное, что-то невесомое, связывающее их с Антоном. Боится таким страхом, каким боятся дети, которые внезапно потеряли родителей в толпе. Да вот только Арс сам родитель, родитель, который боится, что однажды его ребенок потеряется сам, причем сделает это осознанно, намеренно разорвет все связи, словно их и не было никогда. И именно это станет для Попова трагедией. Когда-нибудь Антон вырастет. Он уйдет в любом случае, но есть огромная разница между «уйдет и будет поддерживать связь» и «уйдет навсегда». И второе пугает, действительно пугает. Да, конечно, само это «уйдет» вроде бы кажется таким далёким, но Арсений почему-то уверен, что, на самом деле, он и не заметит, как пролетит время. Сейчас же не заметил. Антону было девять, когда мужчина его забрал. А сейчас ему пятнадцать. Между тем моментом из прошлого и нынешним лежит пропасть длинною в шесть лет. И Арсений понятия не имеет, когда именно эти шесть лет успели пройти. Они пронеслись так, как галопом несутся кони, да вот только кони могут вернуться, а время нет. И время не замедлится, не остановит свой ход, не замрёт на месте, замораживая в вечности один только момент. Так устроена жизнь и это просто нужно принять, с этим нужно смирится. Но отпустить своего ребенка Арсению будет тяжело, очень тяжело, пусть и произойдет это в далёком, пока что, будущем. Но надолго ли оно останется далёким?

— Пап? — парнишка подошёл бесшумно, ну или Арсений настолько сильно погрузился в собственные мысли, что не заметил его появления. — А ты чего не спишь?

Антон улыбался, он выглядел немного уставшим, но таким счастливым, что даже ночная темнота не могла этого скрыть. И про себя Арс отметил, что его ребенок и вправду абсолютно трезв, как и обещал ему.

— Бессонница, — просто пояснил мужчина. Нет, он точно не станет рассказывать Антону о том, почему именно эта самая бессонница у него возникла. — А ты не рановато вернулся?

— Я устал, потому ушел немного раньше окончания, — подросток сделал два шага, оказавшись вплотную к мужчине, а потом и вовсе обхватил его руками, прижавшись и улыбаясь куда-то в плечо старшему, — Спасибо, что отпустил. Это было классно.

Антон и вправду ощущал чувство невероятной радости и приятной усталости. Ему понравилось, вечеринка вышла ненапряжной, а люди оказались на удивление дружелюбными. Его сразу затянули в какую-то компанию, причем состояла она из людей совершенно разных национальностей. Общались на несколько ломанном английском, но это совсем никого не смущало. Танцы, болтовня обо всем на свете, смех, кто-то даже решился петь. Антон пить не собирался и не пил, просто потому что обещал папе, а внутренние убеждения твердили, что обещания непременно нужно выполнять. Но и без алкоголя можно веселиться, даже не так, веселье без алкоголя пьянит в разы сильнее, чем этот самый алкоголь. Было хорошо, было весело, а в телефоне появилось несколько новых номеров и страничек соцсетей. Музыка казалось до сих пор отголосками отдавалась в ушах, а ноги слегка подрагивали после казавшихся нескончаемыми танцев прямо на пляже, среди песка. И за это, за возможность провести время вот так, за оказанное доверие Антон был безмерно, просто безгранично благодарен папе.

— Я рад, что тебе понравилось, — Арс оставил лёгкий, чисто отеческий поцелуй на этой кудрявой макушке.

Его ребенок счастлив, его глаза ярко сияют даже в темноте и это определено точно греет душу самому Арсению. И кажется, что все переживания и тревоги исчезают сами собой. Какая, в конце концов, разница что там будет потом? Жить нужно сейчас и смотреть нужно тоже только на то, что у них имеется сейчас. И сейчас у них есть сияющие восхитительными искорками зелёные Антошины глаза, его чистая, искренняя и где-то даже по-детски наивная радость и теплые, определенно самые лучшие в этом мире объятия.

— Слушай, — Антон чуть отодвинулся от Арсения и посмотрел на него с таким хитрым прищуром, — А раз ты все равно не спишь, то может мы немножечко нарушим целостность торта? Я видел его в холодильнике и считаю, что мы, как два очень уверенных в себе человека, могли бы и позволить себе его сожрать, — начал красиво, а закончил уже даже не скрывая смеха.

Арсений продолжал смотреть на этого чудика, на хитрый блеск его зелёных глаз. А потом мужчина расхохотался. Искреннее, чисто, непринужденно. Смеялся, окончательно отпуская тревоги, которые терзали его душу до возвращения Антона. И было в этом смехе что-то приятное им обоим, что-то родное, что-то такое близкое и теплое, что-то чего нельзя описать словами. Неважно, совсем неважно, что будет потом. Безусловно, когда-нибудь Антон повзрослеет, когда-нибудь Арсению придется его отпустить, хочется верить, что все-таки не навсегда и не безвозвратно. Но это будет потом, это будет когда-нибудь, это будет не сейчас. А сейчас… Сейчас на часах почти три часа ночи, а мужчина, ведомый чуть ли не за ручку собственным сыном, шагает в сторону кухни съемной виллы. Шагает с целью, как выразился Антон, нарушить целостность торта. Шагает просто потому что может, просто потому что они оба могут. И неважно, что будет дальше, ведь именно сейчас, конкретно в этот момент они могут…