12. розовая рубашка и недофутболочка в сеточку (1/2)

на странность всему свету, или хотя бы Самчхоку, дожить до пятницы получилось. конечно, не без потерь. в пух и прах был разнесен Чонин и немного Сынмин, нотации читались все утро, под остатки земляничного пирога, Йену играть в чайную лотереи запретили, в наказание заварив зелёный чай.

за эту неделю ничего особо не изменилось, кроме месяца на красочном календаре, который притащил Хенджин, с большушей надписью ”июль”, он же, из кружки в сеточку достал черный фломастер, засунул его в землю в кружке-смайлик, и доставал каждый вечер, зачеркивая им каждый прошедший день. он флегматично рассуждал, что оглянуться они не успеют, как наступит сентябрь и Минхо с Джинни, оставив этих бедняг, поедут на учебу, захватив с собой остатки краски, если никто не захочет покраситься, чемоданы, полные земляничных пирогов, и расчлененного Феликса, грубо, правда, но Хенджин как только зачернул число один, начал скулить и хныкать, говорить, что будет скучать по всем. Джисону, в глубине души тоже было страшно, но он каждый день прокручивал в голове '”я подумаю об этом завтра”, пока эта фраза работала.

Чонин в качестве извинений притащил плед со звёздочками, кое-где разорванный и вновь заштопанный, Минхо и остальные глупо и загадочно посмеялись, увидев инсталляцию, они до сих пор хранили в голове ту ночь под звёздами с запахом раздавленной земляники, с запахом Минхо-хёна.

привычка тащить вещи появилась у всех. Сынмин на следующий день после своей ночной пьянки принес вторую часть ”унесённые ветром”, которые уже нашлись, и на полке стояло два одинаковых диска, в разных коробочках. у Хана она была дешёвая, потрепанная, с искусанными краями, именно ее он зажевал, когда остался наедине с Минхо, у Мина она была новая, матовая, но блестящая, пахнущая детством. такие диски обычно открывали в самые хорошие дни, когда мама готовить на кухне, в дивидишнике крутиться какой-то ”дикий ангел”, окна открыли - генеральная уборка. у Джисона такого не было никогда, но ”дикий ангел” стоял на полке, тая на обложке следы от апельсинов.

они как дети, днём работали, разгребали дела к пятнице, которая уже наступала на пятки, вечером собираясь на втором этаже, привыкая к новым вещам, потягивая дешёвый сидр, который носил Джинни, непонятно откуда его брал.

они уже свыкались видеть каждый день среди знакомых лиц Джисона, чьи волосы даже не собирались вымываться, крася каждый вечер подушку синим, не нужно спать с мокрой головой, причитал каждый вечер Чонин, что уже по привычке оставался в мастерской. они вместе с Ханом завтракали яичницей, не притрагиваясь к торшеру с чайной лотереей, это только для чаепития с компанией, они ложились вместе спать, один на кроватке, с синей подушкой и кроличьим пледом, другой с пледом со звёздочками на коричневом диване. после одной такой ночи младший заверещал, что ему неудобно, взял синюю голову под руку, сходил домой, попросив постоять у подъезда, и спустился с подушкой с рисунком застиранной розы в зелёных лепестках, кружкой с Наталией Орейро (к большому удивлению, кстати!) и игрушкой-лисенком, что отдаленно напоминал обладателя.

-как зовут? - потрепал Джисон по голове плюшку.

-я не даю названия игрушкам, слишком сильно привяжусь, терять будет больнее.

Феликс почти не заходил, или прибегал на вечернюю чайную лотерею, выхватив из торшера чай с лимоном, на часик-другой терялся в разговорах, забывал про все, но потом, пугливо озираясь на новые настенные часы в виде совы, принесенные Чанбином, надевал кросовки в клеточку, одним рывком спрыгивал на первый этаж, кричал в окно слова прощания, побежав в богатый район к учебникам. Хенджин из-за этого конечно грустил, зависая в мастерской почти безвылазно, вечно ждать громкого низкого голоса с улицы, который здоровается ещё даже не зайдя.

лотерея пополнялась, как и второй этаж. первый старались не трогать, обычно оставляли там обувь. на полу валялось ещё больше пар носков, забытые Хенджином, пока он лежал на кровати, бездумно листая комикс, пока Джисон, Чонин и Сынмин, прилипли к телевизору, сидя на полу, ели попкорн или что попадется в руки, смотрели без остановок ”дикий ангел”. если пропустишь хоть сто серий из двести семидесяти, все равно поймешь, что происходит - таков был их девиз. они начали смотреть сериал в начале июля, примерно к сентябрю закончат, наверное, никто не был уверен.

казалось, коричневый диван уже запомнил очертания тела Минхо, который каждый день приходил примерно днём в новом образе, который в городе расцеловали бы в колени, но маленькая синяя голова, что засыпала и просыпалась в обнимку с дивидишником, не замечала ничего. это не могло не расстраивать. Минхо вот из кожи вон лез, даже побывал в шкафу Хенджина, который вроде даже и не заметил, что на его одежду покушались, слишком сильно был расстроен.

Чан заходил редко, обычно в глубокие вечера, когда спишь уже одним глазом, но от сериала оторваться не можешь, приносил пива, который смешивали с сидром, звонил Феликсу и Чанбину и по семейному сидели. кто-то на диванах, кто-то на кровати, а кто-то на полу, постелив кроличий и звездый плед, подушку с застиранной розой и зелёными лепестками и со следами синих мокрых волос.

***

часы-фиолетовая-сова потикивали где-то сверху. на втором этаже был выключен даже сериал, диск остывал как и дивидишник, нервы были на пределе, сердце стучало, нога отбивала ритм часов. Джисон совсем забыл про пятницу, и сейчас, когда Чонин сидел перед зеркалом с нарисованной помадой Минхо надписью ”stray kids”, никто не понимал, что это значит, но не стирал, храня ее, будто это много значит. младший уже четвертый раз вновь расчёсывал розово-голубые волосы и опять делая пробор. он сегодня даже одолжил у Минхо тени, розовым подкрасив слизистую, надел на голубые джинсы большущий пиджак, который они с Джисоном, в пьяном угаре, украли из дома Йена, пока там спал один из новых ухажёров его матери, но вновь просто постоял у подъезда. конспирация.

сегодня малыш Йенни, которого все почему-то на всех районах прозвали пидором, что до сих пор загадка для Джисона, выглядел старше, метая искры из глаз своему же отражению. тренировался, так сказать. на втором этаже было тихо, потому что Чонин молчал, а Хан, глупо, растерянно и безнадежно, сомкнув губы в трубочку смотрел на младшего. он до сих пор не понимал зачем ему идти, зачем часы постукают на девяти, а Йен стоит и ждёт его у дверей. но самый главный вопрос: зачем Чонин сам собрал ему образ, одолжив одежду у Хенджина, нанес совсем чуть-чуть макияжа, уложил синие волосы? косуха теперь смотрелась просто идеально вместе с кожаными штанами в облипку и прозрачной кофточкой в сетку, целомудренно (не)закрывала его соски.

Джисону было неловко, особенно от осознания, что все это происходит ночью, и хён, может быть, сидит далеко на звезде и не одобряет поведение Хана. но как говориться: не бойся мертвых, бойся живых. живой сейчас сидел уже в клубе, в растегнутой рубашкой на три пуговицы, с фиолетовыми волосами, полный томительного ожидания.

часы стучат вдалеке, в темноте второго этажа, пока они идут по ночной улице, Чонин радостно болтает, пинает камушки ногой, щебечет без умолку о том, как долго ждал этого дня. ветер играет с его волосами, крутит из них косички, ужасный ветер начала июля. в одной прозрачной футболочке, если ее можно так назвать, в сетку, в которой грудь мёрзнет, покрывается мурашками, а проженная солнцем косуха становиться на вид непозволительно короткой.

-ну чего такой задумчивый? хён, не боись, Минхо такой стиль нравиться - младший кивает на несвойственный нелюдимому тихому мальчишке Джисону, по лисьи улыбается, сегодня без морковных шорт.

-причем здесь Минхо?

-да странный он какой-то после твоего появления. ты не подумай, это лишь мои догадки, может он тебя вообще ненавидит- после этих слов, рука, что бережно хранила очертания ладони старшего похолодела, мурашки покрыли тело, Хан решил считать, что это всего лишь ветер - а ты то как сам к нему относишься?

-почему мы продолжаем говорить о Минхо?