Глава 1. Поймаю. (1/2)
Край пропасти. Позади — кромешная тьма, внизу — иссиня-черная ночь. Он делает шаг и зажмуривается. Он чувствует ветер, кожей чувствует каждый метр, отделяющий его от неумолимо приближающегося конца.
У самой земли время будто бы замедляется. В мгновение он оказывается в чьих-то теплых руках, заключающих в бережные объятия.</p>
***</p>
— Как насчет того, чтобы попробовать играть нормально?
— Как насчет того, чтобы закрыть рот, Фэнг?
— Нет, серьезно, Леон, ты че, издеваешься? Что это вообще было?
И он, к сожалению, не ошибался.
Несмотря на свою репутацию язвы и беспризорника, в Леоне, безусловно, были и другие черты и способности, известные немного меньшему кругу людей. На протяжении многих лет, излюбленным способом померяться <s>членами</s> силой для многих парней города неизменно был Броуболл, в котором Леону среди ровесников, и даже ребят постарше, практически не было равных. Маленький и худощавый внешне, парень обладал хорошей выносливостью, скоростью и прыткостью, и помимо того самостоятельно тренировался в этом виде спорта с 10 лет, в перерывах между домашними арестами, а то и прямо в комнате.
Ему это льстило.
Парень не отличался силой, не мог похвастаться неземной привлекательностью, не был в отношениях, да и в принципе не прослыл ничем, кроме загулов и пошлого юмора. Любимая игра была не только отдушиной, но и моментом славы, настоящего признания. Он гордился всеми своими поступками, ни жалея почти ни о чем, воспринимая каждый безбашенный шаг как очередную победу. Но и поспорить с тем, что игра определенно занимала в его сердце особое место, он никак не мог.
Но сегодня игра совсем не клеилась. Фэнг еле как боролся с желанием размазать друга по ядрено-зеленому покрытию корта за каждый пропущенный гол (если бы поймал, конечно же).
Рыжеволосый выглядел рассеянным, витал в облаках, хотя во всех матчах отличался максимальной внимательностью, не позволяя себя перехитрить, а тут — то чуть ли не посреди поля остановился, залипнув куда-то под ноги, то совершенно бестолково упал прямо около ворот, дав противнику возможность перехватить мяч.
Ему стало противно, толи от этого допроса, толи от осознания собственного провала. Обиднее всего, что проигрыш был лишь следствием, результатом его попыток отвлечься от навязчивых, бьющих не хуже прилетевшего в голову мяча, мыслей.
А причиной всему были сны. Вернее — сон.
Парень пару раз вскользь упоминал назойливые ночи в разговорах с Фэнгом, но, разумеется, без подробностей — «ещё не хватало».
Леон видел его с периодичностью уже как пару месяцев, и если в первое время совсем не предавал ему значения, то позднее выделил четкую закономерность — он снился ему лишь тогда, когда становилось совсем паршиво. Ссоры, уличные драки, любые события, пробуждавшие в парне ненависть и обиду значили, что в эту ночь он увидит уже хорошо знакомый сценарий.
Сегодняшний сон был особенным.
Сегодня, в сиренево-розовом тумане, окутывающим фигуру загадочного спасителя, Леон разглядел лицо, и проклял эту ночь сразу после пробуждения.
— Чувак, если тебя та-а-к уж напрягают твои ночные заскоки, — иронично продолжил друг, — Может, у Сэнди узнаешь? Он всяко лучше знает, как ни крути.
Блять.
***</p>
Впервые они встретились в одном из матчей, почти год назад. Высокий, немного смуглый, кудрявый и чертовски уставший. Парень выглядел так, словно неделями не спал — синеватый отлив под глазами, нетвердая поза, будто вот-вот он отключится прямо стоя. Леон сморозил что-то о «чей-то бурной ночке», предвкушая быструю победу.
… Леон проиграл четыре раунда подряд.
В тот же день он узнал его имя. Сэнди — какая глупость, оно же девичье — друг детства Тары, живший все это время в их родном городе, и, «наконец!» — как заверяла сама Тара, переехавший к ним по её настоянию. Они не были родственниками, но определенно создавали впечатление брата и сестры, причем такой сестры — каким братом был сам Леон — старшей и самодовольной.
— Ты расстроился? — впервые заговорил с ним новый знакомый. Нет, это была совсем не насмешка, а мягкое, искреннее удивление, — Ох, не стоит, ты чего! — разговаривал с ним как с капризным ребенком, да что он о себе возомнил?! , — Хочешь, устроим реванш? — такая спокойная, умиротворяющая улыбка.
В первую их встречу, Сэнди взбесил его.
В первую их встречу, внутри подростка пронесся маленький огонек.
Сэнди совсем не любил мероприятия, встречи, прогулки — вообще все что связано с выходом из дома и нахождением за его пределами — оправдывала того Тара. Встречи с ним сразу стали нечастым явлением, но из раза в раз, Сэнди бесил его. Слишком расслабленный, слишком мягкий, он общался с ним, будто бы с малолеткой, (ну а как еще совершеннолетний парень должен был общаться с агрессивным подростком-коротышкой?), это выводило из себя, но желания вмазать, появляющегося у Леона при любом его негодовании, почему-то так и не возникло.
Вероятно, Леона бесил он сам.
Все прояснилось два месяца назад, на дне рождении Тары. Напившись достаточно, чтобы начать буянить, Леон незамедлительно приступил к любимому занятию, что привело к захватывающему перформансу — парень опрокинул на себя миску с пуншем, комично поскользнувшись и упав туда вслед за разбившейся посудой. Дальнейшие события он помнил отрывками, немного в тумане, но, черт возьми, даже этого тумана хватало чтобы провалиться сквозь землю.
— Совсем поехал что ли?! Зачем напиваться, если пить не умеешь! — Сэнди поднимает парня из лужи, тащит в ванную, — Не поранился?
— Я-я-я, — мямлит, — Я не увидел… Т-ты…
— Да сядь ты уже, — обеими руками давит на плечи, и Леон мешком приземляется на бортик ванны, — А если бы порезался? Ну?
— Чт.Ч-что ты… — он наконец фокусирует взгляд и.… тонет в его темных, почти черных, точно ночь, глазах. В них нет ненависти, нет насмешки, почти не осталось недовольства. Он готов поклясться, что видит в них космос. Одной рукой Сэнди осторожно придерживает рыжего за подбородок, второй, вооружившись полотенцем, протирает испачканное лицо и влажные волосы. Это прикосновение. Леон невольно склоняет голову в такт движений, трется щекой о длинные, тонкие пальцы.
Тонет. Безнадежно тонет в том, что не мог назвать чем-то серьезным при первой встрече, в том, что вызывало лишь раздражение, а что сейчас? — сейчас, даже будучи вусмерть пьяным, он готов подписаться под каждым своим словом, ответить за каждую эмоцию из всего тайфуна в его голове. Тонет в себе настоящем, впервые позволяя кому-то видеть себя таким беспомощным.
— Леон? — Сэнди удивлён, даже немного ошарашен, — Ты чего?
— Ты м-мне нравишься, С-сэнди-и… Очень-очень, ты-ы, — эти слова парень буквально выплёвывает. Леона рвет в ванну смесью ягодного пунша и водки.
***</p>
С того самого происшествия, Леон шарахался от него, как черт от ладана, задыхаясь от стыда и агрессии к самому себе, к нему, ко всем окружающим, ко всему живому и не очень. Он боялся. Боялся осуждения, травли, насмешек, понимал, что не вывезет чего-то такого, как вывозил потасовки или ссоры с опекуном. Боялся отказа… нет, скорее — услышать его наяву. «Ну само собой, о чем еще хочет поговорить парень, которого ты, малолетний запойник, чуть не заблевал, предварительно признавшись в, видимо, безответной любви?». Он почти убедил себя в этом. Почти.
Все два месяца он совершенно по-свински напивался, отмахиваясь от всех расспросов друзей из компании. Строчил огромные сообщения в мессенджер, когда-то раздобыв номер Сэнди у Джина, но полностью стирал их, понимая, насколько глупо это выглядело бы — сообщение с незнакомого номера, состоящее из смеси признаний, проклятий, извинений и отборного мата.
Ему снились эти проклятые сны, после каждой перепалки с <s>собутыльниками </s>близкими, после каждого скандала-концерта с опекуном и Нитой. После каждого взгляда в зеркало, откуда смотрел совсем не крутой, саркастичный, нарцисс-одиночка, а совершенно разбитый мальчишка, совсем не похожий на принятый образ.
Сложно сказать, насколько затянулась бы эта волна уныния и самобичевания, не получив бы одним ранним утром (слишком ранним для Леона, к тому времени только ложившемуся) он такого простого, но совсем неожиданного сообщения.
Сэнди:
«Встретимся?»
Это шутка?
Сонливость сняло как рукой, вместе с состоянием маломальского спокойства (скорее апатии), приходившим аккурат ночью, в темноте и одиночестве в захламленной комнате-берлоге.
Сэнди:
«Или так и будешь меня избегать, даже не попытавшись поговорить?»
— Прикалывается что ли? — вслух выругался Леон, — Мудак, не догадался, насколько мне паршиво?