Глава 20. Ночь прощания и прощения (2/2)

Прозвучало чересчур невероятно, да поводов не верить снова не нашлось. Аламее нет причин врать, тогда как реальность непостижимо фантастична. Расскажи кто год назад о Мире Садов, Азалия приняла бы всё за выдумку, хотя не человеку с видениями в скептики подаваться. Однако Мир со своими чуждыми человеку законами существовал, так что и история родителей имела место.

«Мир… Точно, я ведь хотела спросить о недавней помощи, как только снова встретимся».

Воспоминания о заброшенной больнице отозвались холодком в коленях и страхом потери, способным перекрыть все прочие опасения и сомнения.

– Той ночью – в пятницу – вы ведь специально подослали Люмьера, чтобы я смогла найти друга. Почему? Разве это имеет отношение к спасению мира?

– Самое прямое. – Аламея отставила на стол опустевшую кружку. – Ты ведь уже знаешь, что он хранит в себе часть чужой души. Очень важную часть. И если он умрёт, её тоже не станет. Без этого всё ещё можно спасти миры, но наш – нет. Я, как ты, заинтересована именно в сохранности родного дома, вот и подсобила.

– Спасибо. Понимаю, вы действовали из собственных интересов… Но для меня… Это важно в первую очередь не ради мира, а ради конкретного человека. Даже если такие приоритеты не верны.

– Не забивай голову тем, что должно быть верным. Неважно, что на тебя взвалили, ты всё равно не творец, обязанный думать о всеобщем благе. Только то, что важно тебе самой, будет достаточной причиной двигаться дальше. Даже если эта причина – сварить варенье из своих ягод.

– Наверное, вы правы. Просто… Это не совсем вписывается в то, чему учат, и потому, наверное, так сложно принять. Не считать чем-то жалким.

– Те, от кого берут начало учения, тоже думают о собственной выгоде, даже если не могут признаться в этом себе. Жалко – прикрываться ложью и предавать себя ради того, в чём на самом деле не видишь ценности. А ещё жалко – совсем упустить время сна, – неожиданно добавила Аламея и лёгким толчком в плечо заставила лечь. – Засыпай-ка обратно. На этот раз ничего плохого ты не увидишь.

И вновь осталось поверить и послушаться. После душистого чая сознание начала заволакивать светлая пелена, обещающая несколько часов настоящего спокойствия. Спокойствия перед новой бурей.

***

«Блядская ночь».

Слабо пошатываясь, Рон вывалился из подворотни на ярко освещённую улицу. Костяшки пальцев саднило, на скуле наливался синяк, кровь из разбитой губы стекала на подбородок. Напиться в баре и подраться с такими же мудаками, для которых неправильный взгляд – достаточная провокация, история классическая. Особенно для этой ночи.

От всего связанного с религией корёжило, но больше всего – от Дня прощания и прощения. Бессмысленный праздник лицемерия. День, когда он видел и вспоминал то, о чём никогда не просил, и даже не мог нормально напиться, чтобы избавиться от наваждений, становящихся всё навязчивей к ночи. Однажды он выберет умереть, лишь бы выкинуть из головы чужое дерьмо. Но не сегодня. Где-то глубоко внутри ещё держала оборону отвратительно упрямая часть, желающая жить. И вот для чего, скажите на милость? Дождаться момента, когда станет ещё хуже? Куда уж хуже, когда перед глазами и так краткими вспышками предстают танцы тошнотворных вихрей распространяющегося по миру хаоса.

Рональд не знал. Как и не имел ни малейшего представления, куда теперь идёт. Может, домой, а, может, в канаве сдохнуть. Но вот уже в руке оказалась бутылка чего-то алкогольного, а ноги занесли на кладбище. В груди зародился совершенно нездоровый смех. Стирая с подбородка кровь, Рон расхохотался, окидывая взглядом могильные камни. А забытому богу и того не дали. Раздербанили на куски вместо того, чтобы земле предать. Какое прощание? Какое прощение? Бог нашёл покой отнюдь не благодаря им, а перед этим провисел между небом и землёй в затяжной агонии.

– Долбоёбы, – процедил зло и отхлебнул из бутылки. Взгляд остановился на цветах, оставленных на чьей-то могиле. Белые цветы на белом снегу. Как знакомо. – Ну и когда же мы встретимся? Для чего себя беречь, а? – сам не знал, о чём говорил. Просто выплёвывал чужие мысли, раздражение, сожаления.

Цветы… Вспомнить бы, какие именно остались там. Столь глупая деталь казалась чем-то важным. Возможно, только её и не хватало, чтобы ответить на вопросы.

– Рон? – Он обернулся и увидел Розу. Улыбнулся шало, стоило ей подойти ближе. – А ты тут что забыл?

– Да хуй знает. Пришёл. А ты? – Совершенно внезапно захотелось поболтать. Не с пустотой – с кем-то знакомым. И как же к месту попалась жертва для полупьяного бреда.

– К бабушке заглянула… Что-то тебя совсем ведёт, давай-ка присядем.

Смазано кивнув, Рон прошёл вслед за Розой до ближайшей скамейки и резко плюхнулся, чуть не пролив содержимое бутылки. С тихим смешком сделал ещё глоток, игнорируя осуждающий взгляд.

– А знаешь что? Этот мир – грёбанная ошибка, которой и появляться не следовало. И неплохо было бы исчезнуть к хуям.

– Ты, похоже, совсем ёбнулся, – мрачно откликнулась Роза.

Хохот.

– О, несомненно. Давно и капитально.

– Эм… Слушай, я понимаю, что это не моё дело, – начала она встревоженно и, мягко отобрав, отставила в сторону бутылку, – но, может, не стоит это так оставлять? Сейчас медицина зашла достаточно далеко, есть смысл попытаться привести себя в хоть какую-то норму. Тебе ведь вряд ли хочется, ну… Отказываться от обычной жизни и прописываться в больнице. Я могу помочь разузнать о хороших врачах.

– Когда ты так беспокоишься, то напоминаешь мелкую.

– Кого?

– Сестру свою. Азалию, – зачем-то уточнил Рон. Мало ли, за время отсутствия ещё кто-то появился.

Роза промолчала. Он усмехнулся и достал из кармана сигареты, зажигалку. Здесь уже не помогут врачи. Выписанные таблетки делали свой максимум и не сказать, что хорошо справлялись. Регулярные сеансы казались припарками мёртвому.

– К бабушке, значит, – прошептал, чиркая зажигалкой. – Ирен сильно ошибалась в одном: древние никогда не просили прощения, а в день ухода проклинали сильнее всего. Это потом… Натянули белые шкуры и заблеяли, выставляя себя жертвами.

– Тебе-то до этого какое дело?

– Да в общем-то никакого. Просто бог – тот ещё терпила. Лучше б вовремя сдох, пока никому хуже не сделал.

Не было в божьей любви никакой благодетели. Именно она растлила древних. Именно она усугубила ситуацию, сгустила краски трагедии. Кровь каждой жертвы на руках бесхребетного бога, прикрывающего собственную никчёмность бесполезной и совершенно невзаимной любовью.

– Я не верю во всё то, о чём ты бубнишь, однако даже если предположить реальность сказанного, сделанное не воротишь. Особенно по прошествии такого времени. Всё уже случилось. И что-то исправлять поздно.

– Никогда не признавать ошибки тоже говно идея.

– Так и ошибки не наши.

Он пожал плечами. Кто знает, может, кто-то ещё поехал крышей и способен говорить за прошлое. Главное – зайти в правильную палату.

– Знаешь, что значат ирисы? – спросил Рон, выпуская дым.

– Нет. Цветы не по моей части.

– Ошибку, которой нет прощения. Проёб, за который жизнь отдать не только мало, но и не получится.

«Потому что нужно было сделать всё, чтобы помешать ему так поступить, но духу не хватило выкопать и выкинуть, хотя это не сделало бы хуже».

– По-моему, тебя уж слишком заносит. Может, до дому проводить?

– Не боишься? С ебанутых ж спросу нет. А этой ночью я особенно ни за что не отвечаю.

– В крайнем случае я тебя вырублю.

– Тогда не буду возражать. Веди хоть куда. Я сейчас ни одно направление не узнаю.

«Странно, что она ничего не сказала про Азалию, – подумал, с трудом вставая. Несмотря на относительную ясность сознания, телу влитого алкоголя более чем хватило. – Это ж она… По цветам. И пристыдить её беспокойством… Было бы ожидаемо. Или на упоминание напомнить держаться подальше».