Глава 1. Притворимся, что всё хорошо? (1/2)

– А куда попадают после смерти боги? – спросила белокурая девчушка, лёжа на кровати и листая книгу в поисках интересных иллюстраций.

Поздний вечер – детям давно пора спать, но так не хочется! Особенно, когда в руках незнакомая книга, а рядом сидит любимая бабушка. Чем упускать в никуда восемь часов, лучше постараться продлить день разговорами. Вдруг бабуля так увлечётся, что забудет напомнить о сне?

– Туда, откуда они всё равно смогут наблюдать за своими детьми.

– И наш бог тоже? – Не то чтобы в бога на самом деле верилось, но всё равно любопытно узнать, как там у взрослых считать положено.

– Наш… – Бабушка вздохнула. – Если после того, что с ним сотворила жадность детей его, он всё ещё желает нам блага, то это действительно очень добрый бог…

– А что с ним сделали?

– Во времена расцвета древних цивилизаций, так непохожих на нашу…

– Ой, бабуль, вот только не начинай! – вмешалась по-лисьи рыжая девчонка, до этого увлечённо изучавшая старенький фотоаппарат. – Хотя бы не на ночь! В мире столько сказок, а ты нам снова о боге! Ещё и о мёртвом.

– Но среди всех сказок именно эта – самая правдивая, – покачала головой бабушка.

***</p>

«Уже третьи сутки не удаётся локализовать лесные пожары…

Вспышка холеры в южных странах…

Группа туристов пропала без вести после схода лавины…

В Небелфлене сегодня утром обнаружены ещё три трупа, личность убийцы до сих пор не установлена…»

Очередной выпуск новостей по радио отвлёк Азалию от внезапно вспомнившегося разговора из детства. Её бабушка – историк-теолог – в самом деле очень любила рассказывать о древних цивилизациях, которые по её заверениям застали жизнь Создателя на земле. Впрочем, смотря вокруг, теряешь веру и в милосердные высшие сущности, и в способность людей собственными силами строить свою реальность. Не давала в себе усомниться только не знающая пощады и усталости энтропия<span class="footnote" id="fn_7750712_0"></span>.

Вздохнув, Азалия выбросила сломавшийся при чистке цветок. День не задался. Из-за слишком переменчивой погоды оставляло желать лучшего самочувствие. С утра кузина Роза, соседка по оставшемуся в наследство от бабушки таунхаусу, была вся на взводе из-за предстоящей встречи с отцом, на работе из рук вон плохо получились букеты, особенно сильно тревожили новости о Небелфлене, где учится подруга, нужно отправить редактору рукопись и начать работу над новой книгой – как на зло именно сейчас в голове образовался идейный вакуум. Потому что в такой обстановке не до вдохновения.

Азалии скоро двадцать три. Она является достаточно известным, пускай и под псевдонимом, автором книг для подростков. Несмотря на хорошие отчисления, три дня в неделю подрабатывает флористом – из-за большой любви к цветам и ради повода регулярно выходить из дома. Ещё во времена института перебралась жить к кузине, хотя родителей навещает часто, в хороших отношениях с семьёй, просто сложно высыпаться, когда у тебя маленькие братья-близнецы. И она бы очень хотела, чтобы описание закончилось на такой скучной ноте.

– Эй, всё в порядке? – с беспокойством уточнила Клеменс. – Ты сегодня какая-то зависшая. Как себя чувствуешь?

– Просто… Задумалась о том, как давно новостей хороших не было, – после небольшой заминки ответила Азалия и слабо улыбнулась, нервным движением поправляя очки.

– Хорошие новости… Сколько бы ни буянил февраль – скоро весна. – Она смахнула с лица фиолетовую прядь и прищурила глаз с зелёной линзой, примеряя, куда лучше воткнуть в пену хризантему. – Весной людей тянет на цветы и романтику. В сезон цветения свадьбы пойдут. Больше работы, больше продаж – чем не хорошая новость?

Клеменс выглядела чудно – и тут справедливы оба ударения. Она красила волосы в пыльно-фиолетовый и зелёный, без всякой закономерности в распределении прядей, носила разноцветные линзы им в тон, в той же гамме делала маникюр – обязательно со сложными узорами. При этом даже в жизни одеваясь так, словно только-только закончила смену в баре и прячет под формой костюм для вечеринки, чтобы на ходу сменить образ.

Именно эта своеобразность позволяла Азалии чувствовать себя спокойнее в компании коллеги – два чудика рядом, считай, уже норма. Ведь сама она не выбирала выглядеть примечательно, просто унаследовала от матери бесцветную, словно у альбиноса, внешность, блёклость которой разбавляли только лилового оттенка глаза. Когда не желаешь лишнего внимания, приятно, если его способен перетянуть на себя кто-то другой.

Ах, отдать бы ещё кому не до тех вещей зрячие глаза. Слишком чуткую к состоянию мира душу.

– Будет ли их всё так же тянуть с такими вестями?

– Будет. Люди отходчивые – никакой психики не хватит вечно тревожиться, так что к весне полегчает. Да и настроение новостей может поменяться. Будет странно, если за месяц в Небле никаких продвижений не случится…

Вполуха слушая рассуждения Клеменс, Азалия перебирала колосья. Злаковые означают покорность, и оттого их вид сейчас особенно перекликался с внутренним состоянием. С желанием просто плыть по течению, быть захваченной им, потопленной, чтобы никогда не вынырнуть из непроглядной тьмы. Кажется, стоит попытаться развеяться после работы – прогуляться в парке недалеко от дома. А то с таким настроением жить не хочется, не то что книги писать.

«В это время там должно быть мало людей», – подумала Азалия и поёжилась.

Она не знала, что пугало её больше: толпа или тёмные малолюдные места. Безнадёжная трусиха, робеющая перед социумом, паникующая среди незнакомцев, но также избегающая одиночества. За спиной её часто называли комнатным цветком и в чём-то были правы – слабое здоровье в детские годы сильно повлияло на социальную адаптацию. Впрочем, не только в нём причина.

Два часа до конца смены пролетели не быстро и не медленно, но из-за привычной монотонности – незаметно. В последнее время даже работа с цветами не помогала оживиться, а ведь один только вид их с самого детства вызывал прилив радости и любви к миру. Сегодня и задача интересная выпала: местное кафе уже планировало, как преобразить интерьер к весне, поэтому заказало несколько вариантов букетов в кофейных стаканчиках. Такой простор для фантазии, столько разных идей можно воплотить в жизнь, но… Творческая искра отказывалась превращаться в пламя.

В шесть Азалия начала собираться. Украсила нагрудный карман кремового пальто всё равно бы пошедшей в утиль маленькой веточкой белой гипсофилы, попрощалась с Клеменс, на ходу натягивая шапку, и поспешила на улицу – к автобусной остановке.

Холодно. Если идти – ещё ничего, но на месте стоять невозможно. Хотелось переминаться с ноги на ногу и тереть друг о друга руки в тёплых перчатках – сомнительное удовольствие быть чувствительным к холоду человеком зимой. Хуже только, когда ты ещё и человек в очках. Зима – дивное время года. Если любоваться ею из окна, а не стоять на улице в ожидании транспорта. А вокруг люди, люди, люди… У многих закончился рабочий день, многие ждали.

Азалия пристально смотрела на дорогу, старательно избегая взглядом окружающих. Если отвернуться, можно убедить себя, что не тянутся от людей чёрные и белые нити, не мерцают ауры, что не петляют средь толпы тёмные искажённые сущности. Не видеть. Не слышать. Не знать. Мир нормальный. Она нормальная. Сверхъестественного не существует. Всё будет хорошо, надо только продолжать игнорировать. Всё будет хорошо, если стать как остальные.

Видения возникали спонтанно. Азалия не всегда наблюдала то, что недоступно другим, но на уровне подсознания постоянно боялась в ожидании момента, когда иллюзия нормальности снова треснет под давлением необъяснимых картин. Она никому не рассказывала о своей особенности. В детстве слова принимали за простые фантазии, с возрастом стало понятно: скажешь слишком много – отправят лечиться. Азалия и сама время от времени задавалась вопросом: нет ли у неё проблем с головой? И всё никак не могла определиться: хуже сумасшествие или сверхъестественное? Если не в норме ты или остальной мир?

В автобусе, когда перестали запотевать очки, Азалия обращала внимание только на вид за окном, знакомый до каждого фонаря и вывески – сейчас иного разглядеть не успеваешь. К концу весны в этот час станет так светло, что можно запутаться во времени суток, а пока продолжалось господство темноты. Темнота тоже пугала, зато в ней хуже видно.

«Стоит написать Розе», – подумала Азалия, доставая телефон.

Несмотря на колючий, больше напоминающий о кактусах нрав, та очень беспокоилась о младшей сестре и могла начать в панике обрывать телефон, внезапно подумав, что Азалия снова упала в обморок. Оправданная тревога – раньше подобное часто случалось. Особенно после долгих видений или когда вокруг много сущностей, а ауры темнее обычного.

Парк располагался как раз недалеко от остановки. Азалия часто гуляла здесь в поисках вдохновения, больше всего предпочитая позднюю весну и лето – цветущие деревья и множество клумб прекрасно разбавляли зелень душистыми красками. Зимой тоже красиво: чистый нетронутый снег блестит, ослепляет в солнечных лучах, мир превращается в холст, готовый примерить на себе новый порыв творчества. Только это днём. А вечером кочуешь между островками света, стараясь не вглядываться в чёрные ветви деревьев, вздрагиваешь, услышав шаги за спиной.

Около входа в парк, где главные клумбы, закрытый фонтан и особенно много освещения, ещё гуляли родители с детьми, чуть дальше можно встретить простых гуляк и парочки, но Азалию сегодня тянуло в глубину. Туда, где уже никого, и даже следов на снегу становилось всё меньше и меньше, пока те не исчезали окончательно. В воцарившейся тишине шаги казались оглушающими, и можно расслышать тихое жужжание поредевших фонарей.

Она шла всё дальше и дальше, пока не достигла плохо освещённой полузаброшенной части парка, в которой не доводилось бывать раньше. Склонившиеся друг к другу деревья впереди словно образовывали арку, через которую и прошла Азалия. Безжизненный февральский пейзаж заставлял поёжиться, мешая зябкость с неясным, но крайне неуютным ощущением.

«Ты здесь», – тихо, как шёпот ветра.