Часть 1. Холодный ноябрь. Глава 1 (1/2)

Люциус:

Мое утро всегда доброе. Особенно после бурной ночи. Давно я так не веселился. Как там ее звали? Кэти, вроде. И вроде бы она была полукровкой… Но какая разница? И такая умница, покинула Мэнор сама, тихо, забрав свою оплату, которую я по привычке оставил на тумбочке.

Даже промозглый ноябрь не сможет испортить мое прекрасное настроение. Обожаю оставаться один в своем поместье, в спокойствии, тишине и полной защищенности. Особенно радостно, что Мэнор снова стал моей крепостью после всего, что в его стенах творилось совсем недавно. Тогда я фактически потерял свою власть и контроль над этим местом. В одной комнате стонали умирающие маглы и хохотала Белатрисса Лестренж так, что кровь стыла в жилах, в другой – переваривала очередную жертву Нагайна, в третьей – выпивали в свое удовольствие Пожиратели. И только расслабишься – тут же вызывают к Темному Лорду. Кланяешься под его змеиными очами, трясешься, желудок сводит судорогой… Где это вообще видано, чтобы Малфои кому-либо кланялись? Так что мне, как это ни парадоксально, есть за что поблагодарить мальчишку-который-выжил. Он, конечно, наглец и выскочка (хорошо, что мой сын никогда таким не был), но благодаря Поттеру, я снова полноправный хозяин в своем поместье и мою долгожданную безмятежность нарушают только изредка различные неприятные отголоски прошлого.

К таким отголоскам относится эта неугомонная Нарцисса. Мой взгляд остановился на ее маленьком круглом портрете, стоящем на тумбочке у кровати. Я взял его, рассматривая такую родную и одновременно такую чужую женщину, с которой я прожил удивительно долго и даже вырастил сына- наследника. Когда я женился мне обещали, что Нарцисса – самая послушная, покладистая и терпеливая из сестер дома Блэк. Но послушной, робкой девочкой с глазами олененка Нарцисса побыла ровно месяц нашей совместной жизни. Ее второе имя – активное действие. Я уже знаю, что даже когда эта невыносимая женщина просто сидит на диване, она все равно работает – над собой, мысленно. Иногда она так суетится и бегает по поместью, что мне хочется поразить ее петрификусом, или связать по рукам и ногам. Только если я себе это позволю, она после того как освободится, вырвет мне все волосы, которые и так пострадали во время заключения Азкабане. Давать сдачи она тоже научилась очень быстро. Буду честным, этому я сам поспособствовал, потому что по молодости мог и затрещину ей дать, и за волосы оттаскать, когда заслуживала. Тогда у нее коса была до пояса...

Я провел пальцами по резьбе портретной рамки. Люблю ли я ее? Наверное только как старого друга. Трудно любить того, кто сильнее, кто не восхищается тобой, а требует постоянного роста, совершенствования. Ну вот почему ей просто не оставить меня в покое и не любить таким, какой я есть? Спасибо, хотя бы сейчас согласилась уехать на юг, сердце подлечить, вернется только после Рождества. Трудно взаимодействовать с теми, кто заведомо упрямее и сильнее. Духовные силы нужно экономить. Я вступаю в противоборство только когда соперник заведомо слабее и спорю только если уверен в победе, риски мне ни к чему. Вот и с сыном уже не поспоришь. Все-то он знает, и еще и позволяет себе меня критиковать и стыдить. Написал гневное письмо, когда застал меня в Хогсмиде в компании милейшей француженки, угрожать смел. Пожил бы сам с кем-то вроде своей матери больше десяти лет вместе...

Деловые все такие! Иногда так и хочется разыграть собственную смерть, чтобы понаблюдать, как они страдают без меня.

Я поставил портрет жены обратно и отвернул к стене. Дай хоть эти два сладких месяца отдохнуть от твоего общества и критики. Я тоже устал от однообразия…

Люблю контроль не только над местом своего жительства, но и над своим временем. Когда я могу спокойно в привычном себе темпе выполнять запланированные дела или не выполнять их вовсе и посветить день отдыху и наслаждению. Я нетороплив по своей природе, я даже бы сказал обстоятелен и уверен, что всему свое время. И если тело и душа просят отдыха, нужно им его предоставить.

Надо бы навестить, то, что осталось от Хогвардса. И навестить одного недобитого зельевара… Но это я сделаю ближе к двум часам дня. И неплохо бы найти на вечер приятное общество. Какую-нибудь маленькую, милую, доверчивую леди…

Эмилия:

Мне не верится, что спустя столько лет я снова возвращаюсь в Хогвардс – мою любимую школу, ставшую для меня домом, как и для многих детей, потерявших родителей. Сейчас в ней учится на втором курсе Анабель, моя родная сестра. Теперь для меня есть шанс отблагодарить мой второй дом: я буду помогать в его восстановлении после войны. И кроме того, я наконец-то пройду педагогическую практику и получу шанс стать профессором Хогвардса.

Я улыбнулась своим мыслям. Профессор Шайнбрайт! Именно так меня будут называть мои будущие ученики! Надеюсь, они будут милые. Идей так много, что просто распирает от желания немедленно приступить к работе.

Когда из ноябрьской мглы показались очертания милых сердцу башен Хогвардса, все тело радостно затрепетало и захотелось одновременно смеяться и плакать. Этот замок очень важен для нашей семьи – мой прапрапрадедушка, очень дальний родственник, можно сказать предок, был одним из архитекторов-строителей этого прекрасного замка, можно сказать воплотителем задумок четырех основателей Хогвардса. И мне так тяжело было скромно молчать об этом в школьные годы… Он видел саму Кандиду Когтевран и наверняка целовал ей руку. А через много-много лет, на факультет, названный в честь нее, пришла учиться я. От дедушки к нам, как к последним носительницам фамилии, перешла самая старая волшебная карта Хогвардса, объясняющая многие хитрости и особенности замка, о которых никто не знает. И я надеюсь, что этот волшебный артефакт мог бы помочь в восстановительных работах.

Я успеваю! Сейчас только час пятнадцать минут, а ждут меня к половине второго.

Северус:

Все валилось из рук с раннего утра. Должно быть, виной этому сон, который изменил свой привычный ход и превратился в тягостное видение, от которого хотелось взвыть.

Обычно в этом до боли знакомом сне я шел по замерзшему озеру под безоблачным черным небом и мне навстречу выбегала лань. Ее лань. Мы встречались, как старые знакомые и шли вдоль озера вдвоем долго, бесконечно долго, до самого утра. С ней я мог поговорить обо всем, что меня тревожило, как с лучшим другом.

Но сегодня она остановилась в десяти шагах и ближе не подошла. Ее голубоватое тело отражалось в прозрачном чистом льде, как в зеркале:

– Лили… – позвал я срывающимся от волнения голосом

– Северус…

Какое-то время мы молчали. Наконец она попросила тихо и будто слегка виновато:

– Отпусти меня

– Лили… Как я могу… Я тогда останусь совсем один… – только и смог произнести я

– Ты должен открыться новому. Тебе подарили вторую жизнь и ты можешь быть счастливым. Не держись за прошлое, которое только и заставляет тебя сильнее закрываться от настоящего.

Я молчал, дыша с трудом от невыносимой тяжести в груди:

– Отпускаешь? – снова спросила она

– Беги, – шепнул я

В этот же момент ее лань растаяла в темноте.

Я проснулся в слезах. В комнате стоял холод. Солнце явно уже встало. Стрелки часов показывали шесть тридцать.

Это поздний подъем для моего привычного режима. Может, отчасти и в этом причина моего неприятного состояния и легкой головной боли. Но страдать и жалеть себя было некогда. Полпробирки обезболивающего, черный магловский кофе без сахара и снова работа – мое единственное лекарство от одиночества. Работа шла через силу, но я знал наперед, что если остановлюсь и позволю себе расслабиться, точно напьюсь. Филин принес письмо от Поттера, очень было любезно с его стороны поинтересоваться о моем здоровье и о ходе моих дел. Доброе все-таки сердце у этого мальчишки и отрадно осознавать, что и я приложил руку к его воспитанию.

На завтрак я все же поднялся в общий зал. Все как всегда. С непривычки от утреннего галдежа в коридорах Хогвардса можно оглохнуть. Но мои барабанные перепонки закалены. Время от времени встречные ученики робко здоровались, я сдержанно кивал им. У самых дверей в большой зал заливисто смеялась троица второкурсниц из Гриффиндора. Этих невыносимых малолеток знала вся школа из-за успешных матчей по квиддичу и ужасного поведения. Как обычно: справа – высокая брюнетка Дендра (знаю, что она из древнего рода греческих чародеев), слева – Стоун (наиболее спокойная и понятливая из них), а посередине самая тяжелая гриффиндорка в моей жизни – Анабель Шайнбрайт.

От воспоминаний о том, что они вытворили на моем прошлом уроке, волосы на затылке едва ощутимо зашевелились. Им только по двенадцать лет, юные леди, но по своим проделкам и умению совать нос в чужие дела, они превосходят многих молодых людей.

Я ухмыльнулся про себя и подошел к троице, желая испортить им настроение: