Оставь молитву на потом (2/2)
— Не сдавайся раньше времени, — парень выставляет вперёд руки в защитном жесте (неужели он прочитал промелькнувшую в голове Кана мысль по одному лишь выражению лица?). — Я вчера так и не озвучил своё соблазнительное предложение.
— И в чём же оно состоит?
— Своди меня на свидание.
Ёсан только и может, что повести бровью. Уён, похоже, ещё более бесстыж, чем кажется на первый взгляд. Это бесит и притягивает одновременно.
— Сводить тебя на свидание? — Кан добавляет в голос побольше скепсиса, чтобы немного сбить спесь с чересчур уверенного в себе парня. Уён эту интенцию считывает, потому и продолжает гнуть свою линию с ещё большей наглостью.
— Звучит так, будто ты собираешься делать мне одолжение.
— Так оно и есть.
Уён одаривает Ёсана оценивающим взглядом. Как он ни храбрится, но получать отказы явно не привык, тем более что этот самый отказ — не отказ вовсе, а показательная порка со стороны Кана. Тот хоть и чертовски уставший, но не осадить юного спесивца не может: уж больно любопытно посмотреть на чужую реакцию. Однако заинтересован в наблюдении за соперником и Уён. Потому и продолжает игру, желая выяснить, стоит ли Ёсан потраченных усилий.
— Тогда я, пожалуй, оставлю это себе, — заявляет парень. — На память о встрече с хладнокровным красавчиком.
Он засовывает ключ в карман бомбера, разворачивается на каблуках и нарочито медленно шагает прочь. Ждёт, что Ёсан его остановит. Тот нехотя, но поддаётся: перехватывает чужую руку чуть выше запястья, поворачивает к себе лицом и зеркалит:
— Звучит так, будто ты собираешься шантажировать меня моей же вещью.
— Так оно и есть.
Это боевая ничья, но Кан готов пойти на акт добровольной капитуляции. Тяжёлый вздох — и поднятие белого флага:
— Когда ты хочешь пойти на свидание?
Уён, сделавшись триумфатором битвы, довольно улыбается и ловко переменяет положение рук: теперь в захвате уже запястье Ёсана, за которое его уверенно тащат в неизвестном направлении.
— Что, прямо сейчас? — удивляется ведомый, но тут же замолкает: толку жаловаться, когда Уён протягивает ему пропажу. Кан беззлобно хмыкает, забирает ключ и кладёт его в задний карман джинсов.
— Прямо сейчас мы с тобой идём до остановки, — бросает неугомонный парень, продолжая наступление в сторону, как позже выясняется, автобусной станции неподалёку от студии. — Хочу убедиться, что ты не помрёшь по дороге.
Ёсану сейчас кажется, или за дешёвой подколкой завуалирован нетривиальный способ выразить беспокойство о его состоянии? Мозг слишком вымотан для вынесения окончательного вердикта, поэтому, чтобы лишний раз не напрягать извилины, молодой человек решает перевести беседу в светское русло.
— Так тебя зовут Чон У-
— Уильям Чон. Для тебя просто Уилл, — парень отвечает чересчур поспешно, ещё и неосознанно сжимает чужое запястье. Неужто в броне его пуленепробиваемой наглости нашлась брешь?
— Но твой сосед…
— Мой сосед — занудный деревенщина из Пучхона<span class="footnote" id="fn_32504289_8"></span>. Ему привычнее обращаться ко мне на их. Ему привычнее обращаться ко мне на их манер.
— «Их»? — Ёсан удивляется подобранному выражению. — Ты сам разве не кореец?
Уён (или теперь вернее звать его Уилл?) недовольно фыркает, с головой выдавая своё предвзятое отношение к теме корней.
— Я по-корейски и двух слов не свяжу, — звучит так, будто это повод для гордости.
Кану только и остаётся, что пожать плечами. Кореец снаружи, Уён (Ёсан решает называть паренька так — то ли, чтобы позлить, то ли по старой памяти) ни капли не походит на представителя своей нации изнутри. Это выражается не только в его чистом лондонском выговоре или нежелании иметь хоть какую-то связь с родным народом, но и в повадках: наглости, подчёркнутом панибратстве со старшим (Кан почти не сомневается, что приходится парню хёном), пугающей тактильности. Ни один кореец не позволил бы себе ничего из вышеперечисленного, но Чон будто аккумулирует все табу и возводит их в абсолют в своём противоречиво-интригующем характере.
«До чего же поразителен, чёрт!» — думает Ёсан, и усмехается. Может, тому, что попался в чужие сети без намёка на спасение, может, тому, что только сейчас осознал одну забавную деталь.
— Что? — удивляется Уён, не до конца понимая причину чужой реакции.
— Не хочешь хотя бы для приличия поинтересоваться, как меня зовут?
Приглашать незнакомца на свидание после пятиминутной пьяной перепалки кажется неоправданным безумием, но этот поступок так органично вписывается в образ Уёна, что теперь сложно представить его завязывающим знакомство в более привычной обстановке.
— Не-а. Буду звать тебя Сексуальный Растеряшка, не против?
Ответа в подобном ключе можно ожидать, но находчивость Уёна всё равно не перестаёт восхищать и обезоруживать. Кан сдаётся без боя.
— Я так понимаю, выбора у меня нет.
— Схватываешь на лету. Мне нравится.
Уён, видимо, уставший тащить Кана за запястье, переплетает их пальцы и по-свойски засовывает это хитросплетение в безразмерный карман своего бомбера. Парни равняются и теперь идут, периодически сталкиваясь плечами, но Ёсан не испытывает привычной неприязни из-за нарушения его личного пространства. Хотя в системе мировоззрения Уёна этого понятия, кажется, и не существует вовсе: он так естественно переходит все границы, словно их совсем нет, словно ему абсолютно всё равно на то, что подумают о двух держащихся за руки парнях малочисленные прохожие, спешащие домой после окончания рабочего дня.
Остаток пути до остановки они проходят молча. За это время Ёсан успевает поймать себя на ещё на одной удивительной мысли: оказывается, молчать с Чоном куда комфортнее, чем препираться. Есть в Уёне что-то необъяснимое: он несёт очевидную чушь, язвит по поводу и без и скорее запутывает словами, чем проясняет суть. Но вот именно то, что остаётся за рамками диалога, то, что намеренно умалчивается, оказывается куда содержательнее и ценнее пустых разглагольствований. Кану не нужно уточнять ни об обстоятельствах их встречи у студии, ни о деталях выторгованного свидания. Он будто бы знает, как парню удалось выйти на его след, знает так хорошо, словно знаком с Чоном лет сто. То же самое, наверное, можно утверждать и в отношении Уёна. Создаётся впечатление, что за две мимолётные встречи он заучил Ёсана наизусть и точно знал каждую ответную реплику и реакцию. Кажется, подобное называется связью родственных душ?..
— Ну что, удалось установить связь с космосом? — Уён шутит, чтобы достучаться до находящегося в своём внутреннем мирке Кана. Они как раз выходят на выступающий отрезок тротуара с узнаваемым знаком и специальной разметкой.
— Ага. Инопланетяне сказали, что потеряли одного своего сородича. И ты как-то подозрительно подходишь под его описание.
Чон фыркает, но не отшучивается. Ёсан уверен, что у того наверняка есть блистательно-находчивая ответная ремарка, но парень, похоже, решает наконец дать оппоненту почувствовать себя победителем. Однако вкус триумфа над Уёном, вопреки ожиданиям, не так сладок. Проигрывать ему почему-то куда приятней.
— Мы пришли, — кажется, за всё время их знакомства это первая фраза, которую Уён произносит серьёзно, без усмешки или скрытого смысла, стоящего за ней. Он просто констатирует факт, и это звучит так… скучно? не в его стиле?
Ёсан опускает голову, которая отчего-то вновь начинает неприятно пульсировать, и думает, как бы ненавязчиво вырвать свои пальцы из чужого захвата. Однако Уён и тут приходит на помощь: вызволяет обе руки из кармана, подозрительно осматривается по сторонам и спешит прервать неловкую паузу выходкой как раз-таки в своём стиле.
— До завтра, — он приближается и даже не поцелует, а скорее прикусывает губы Кана, в то время как его ладонь ныряет в задний карман чужих джинсов и ловко выуживает оттуда ключ. — Оставлю в качестве залога.
После этой маленькой шалости Уён скрывается, сверкнув на прощание хитрой улыбкой. Стоит его фигуре скрыться из виду за углом панельного дома, Ёсан усмехается тому, как ловко в этот раз позволил Чону набить себе цену. И всё же это было забавной игрой. Игрой, где им двоим вовсе не требуется никакого залога. Ёсан и так придёт завтра. Не нужно даже задаваться вопросом, куда и к которому часу. Он знает наверняка: Уён отыщет его сам.