Часть 46 (Атсуко, Дазай) (1/2)
Кап-кап-кап…
Навязчивый звук тонкими, болезненными иглами впивался в виски, а маленькое алое пятно, появившееся под веками, быстро расползалось в огромное, багровое озеро, посреди которого застыла скорчившаяся фигурка девочки.
В нос ударил резкий запах сырой земли, боли и крови. И от него не было возможности скрыться.
Звук капель перемежался с отвратительным мерным гудением, заполняющим всю черепную коробку, отчего ломило даже зубы.
Но и это был еще не конец.
Гул становился все громче и громче, постепенно превращаясь в громкий треск, похожий на статическое электричество, но более… громкий и постоянный.
Дикий крик, полный боли разрывал ее душу в клочья.
Это был ее голос.
Боль черными чернилами вплеталась в кроваво-алое озеро, создавая причудливые узоры. Наверное, это было красиво… Если бы она могла хоть на чем-то сосредоточится. Тело было черным и неподвижным, словно камень, пока душа металась от боли и страха.
Она не могла пошевелиться!
Чернота посреди озера сфокусировалось в одной точке, словно… словно чей-то зрачок.
«Покажи мне…» - тихий, вкрадчивый голос.
Звериный рев принес конец ее мучениям, кровь сменилась прозрачной, чуть голубоватой водой, в которой отражался белоснежный с серебром лунный диск.
Черный камень крошился с ее тела, позволяя дикой кошке с яростным воплем вырваться, сметая все на своем пути…
-Ай! – Атсуко взвизгнула, ударившись головой о стену собственной комнаты. Она сонно заморгала глазами и потерла ноющую макушку, пытаясь сообразить, что произошло, а, осознав, мучительно застонала.
Опять этот сон. Он преследует ее уже, кажется, целую вечность! Сначала изредка, потом почти каждую ночь, а теперь еще и днем!
За окном все еще было светло, но сумерки постепенно подбирались к городу.
Девочка с трудом вспомнила, что сегодня выходной, и Дазай куда-то уехал вме-сте с Акирой. Она закрыла лицо ладонями и снова застонала.
Из-за этих снов Тсукико просыпалась почти каждую ночь, мечась по комнате в бессильной ярости, пока не просыпался Дазай и не успокаивал тигрицу.
Каждую ночь.
И, если раньше девочка успокаивала себя приближающимся полнолунием, когда Тсу всегда становилась немного тревожной, то сейчас луна уже убывает, а дикая кошка все равно рвется куда-то. А теперь и днем!
«Что происходит?» - беззвучно шептала Атсуко, растерянная и расстроенная. По щекам покатились слезы. Она не понимает, что происходит, почему Тсу неожиданно… озверела, терзая и ее, и отца. Шумя ночами, из-за чего Дазаю приходилось разбираться и с соседями. От нее действительно одни проблемы…
Нет. Блондинка резко выпрямилась, глубоко дыша. Если она опять впадет в нытье и меланхолию, это ничего не решит и не изменит. Нужно… нужно что-то сделать, чтобы Тсукико успокоилась. Но на что она может злиться?
Или, девочка задумалась, прислушиваясь к ощущениям, тигрица была не сколько рассержена, сколько… напугана?
В голове раздался тихий, почти болезненный рокот, который заменяет тиграм привычное кошачье мурлыканье. От большой кошки исходили волны тревоги и опаски, она словно натянутая тетива изучала окружающее пространство, готовая выскочить вперед, если нужно.
Но зачем нужно? Они в своей комнате, в своем доме. Это их… ну, можно сказать логово, куда кроме Дазая нет никому хода. Чего опасаться.
«Белая крыса»<span class="footnote" id="fn_29905610_0"></span>. «Нет. Белый человек». «Человек, давший боль».
Мысли Тсукико были отрывистыми, немного смазанными, тигрица больше пола-галась на ощущения, чем на человеческие слова, пытаясь, стараясь донести до своего человека что-то важное. Что терзает ее уже… давно?