Часть 8 (Дазай) (2/2)

- Я не могу позволить вам забрать Накаджиму-сан, - сказал неожиданно твердо, глядя шатену в глаза. – Она просто ребенок, зачем Портовой мафии…

- Я сам стал Исполнителем в пятнадцать лет, - равнодушно перебил его тот, окинув дрогнувшего было соцработника тяжелым взглядом. – Причем здесь возраст?

- Она же девочка, - еще одна попытка.

- Эй, не надо быть таким шовинистом*,– тонко улыбнулся в ответ. Кажется, эта игра начала его забавлять. – А ты знал, что из женщин получаются самые жестокие убийцы?

- Вы поэтому решили ее забрать? Как написано в характеристике…

- Идиот.

Одно емкое, короткое слово мигом оборвало его бюрократическое брюзжание.

Дазай наклонился, поставив локти на стол, сцепив пальцы. Темные глаза смотрели холодно, без малейшей насмешки.

- Я…

- Скажи, Акира, с кем ты сейчас разговариваешь? - холодно спросил Исполнитель тоном, которым отчитывал нерадивых подчиненных. А некоторых и в последний раз. И мужчина это понял, явно побледнев. – Именно. И выхода у тебя два: молча делать то, что я говорю или выйти отсюда ногами вперед. И знаешь, - подал чуть вперед, а голос стал вкрадчивым, - мне за это ничего не будет, - оскалился, глядя на струхнувшего соцработника. – Поэтому, - голос его вновь стал ровным, даже ленивым, - вали-ка ты спать, деточка… Ах, да, - «вспомнил» уже в слишком выпрямленную спину Миямото. – Мафии наплевать на возраст или на социальный статус работников. Будь эта пигалица нужна в Мафии, никто не стал бы ебаться над оформлением опеки. И да, ты – идиот, раз поверил в столь явно фальшивую характеристику. А теперь – брысь. В девять пик-пик чтоб стоял с мелкой в холле. И проследи, чтобы она оделась прилично, - он говорил, почти с удовольствием наблюдая, как от каждой фразы Акира вздрагивает. И правильно, думать надо головой, а не… седалищем.

Дверь, наконец, хлопнула, и Дазай вновь позволил себе откинуться на спинку дивана. Если и есть что-то, что он ненавидел, так это эмоции. Собственные эмоции.

Исполнитель умел многое: спекулировать на чужих эмоциях, изображать эмоции, вызывать эмоции у других, но чувствовать… чувствовать шатен ненавидел.

А приходится.

Боль и горечь от потери не самое отвратительное, что он чувствует сейчас. А вот раздражение накатывает волнами.

Раздражение перед чужой тупостью – ну как можно верить писульке, состряпанной на коленке?!

Раздражение перед собственной наивностью – ну как можно было так вляпаться с опекой?!

Раздражение перед чужим страхом – он привык вызывать страх, но вечное паническое дрожание малолетнего нечто выбешивало. А ведь Дазай еще пытался быть милым.

Может, ну ее, эту опеку? Нет, он понимает, что приют это - не выход. Слишком характерное поведение у этого мосластого чудища. Но вот подобрать приличную патронажную семью…

- Одасаку, ты хотел, чтобы я позаботился о твоем… хах, двуногом «котенке», - потянулся к бутылке, отхлебывая прямо из горла. – Кста-а-а-ати, - потянулся к телефону и активно затыкал в клавиши. – О, « Забо́та — усердные хлопоты, беспокойное попеченье, радушное беспокойство о ком-либо или о чём-либо, комплекс действий по отношению к какому-либо объекту, нацеленных на его благополучие.»** А интернет не врет, Одасаку, - задрав голову и отсалютовав бутылкой, вновь приложился к алкоголю. – Я честно похлопочу, чтобы ее забрали приличные люди. Ведь ты же не думал в самом деле, что я буду жить с какой-то малолеткой под одной крышей, а? Так будет лучше… так ведь?

Но ответа не последовало. Зато изящные рожки люстры так и манили… жаль веревки у него нет. Да и дел много…и вставать через три часа…

- Вот же гемор, - выдохнул, неверным шагом дополз до спальни, и отрубился едва коснувшись подушки.

И снился ему его единственный друг, беззаботно играющий со своей мелкотой. Лишь один взгляд мужчина бросил на замершего в отдалении Исполнителя.

Полный укора и разочарования.