[038] Господин-с-горы теряет всякую надежду (1/1)

Лис-с-горы поспешил от него отделаться, наскоро научив, как превращаться обратно в лиса. Всего-то и нужно было запустить персиковую ветку в обратном направлении. «Ему неприятно на меня смотреть, — подумал Господин-с-горы, — всё-таки он был привязан к тому человеку, а моя личина лишний раз напомнила ему о его утрате».

Господин-с-горы ещё некоторое время экспериментировал с персиковой веткой обращения, превращаясь в человека и обратно в лиса-оборотня, потом, не превращаясь в лиса, зашёл в дом и провёл тщательный осмотр собственного тела на предмет хвостов, ушей и прочего. Всё исчезло начисто! Сейчас он был на сто процентов человек, вернее, на сто процентов У Мин. Воссоздались даже родинки на шее и кистях рук.

— А почему же глаза остались лисьими? — пробормотал Господин-с-горы, разглядывая своё отражение в бочке с водой. Он припомнил, что у Ху Вэя глаза были человеческими, ничто не выдавало в нём лиса, так что даже он, даос, ничего не заподозрил.

Чтобы вознестись, нужно медитировать в полностью человечьем обличье. Если глаза останутся лисьими, от медитации толку не будет. Так он полагал. Поэтому он рьяно принялся за дело: раз триста подряд превращался туда и обратно и всё время поглядывал в зеркало. Лисьи глаза оставались каждый раз, проявляя невиданное упорство. Он уже весь взмок, пот катился с него в три ручья, шерсть на хвостах слиплась. Он потратил духовных сил порядком и уже едва стоял на ногах, но снова и снова подбрасывал ветку, чтобы открыть портал обращения.

— Ладно, — сдался он, рухнув на пол, — попробую избавиться от лисьих глаз усилием воли.

В этот день у него хватило сил ещё и на это, он дополз до циновки, оставляя за собой мокрый солёный след, и тут же заснул. Во сне ему виделась всякая дрянь. Будто бы он выступал перед даосами с ритуальным танцем, а потом вдруг превратился в лиса, и все стали гоняться за ним с мётлами, посохами и палками. Проснулся он разбитым.

Тут он сделал несколько немаловажных открытий. Во-первых, он проснулся в человечьем обличье, стало быть, он мог оставаться человеком сколь угодно долго. Во-вторых, силы его за ночь восстановились, так что он мог приступить к тренировке немедленно. В-третьих, он обнаружил, что даже в человечьем обличье обладает лисьим нюхом и слухом. Это были полезные открытия, он их тут же записал в своё Дао Лисы. «Что ж, понятно, почему Ху Вэй всё время выигрывал, — подумал Господин-с-горы, — он слышал, как гремит в стакане кость, или чуял её».

Господин-с-горы сел спиной к окну, чтобы одновременно подзакусить солнцем, положил рядом с собой зеркальце и принялся избавляться от лисьих глаз усилием воли. Но то ли сила воли у него была не вполне сильной и волевой, то ли от лисьих глаз нужно было избавляться каким-то другим способом…

— Ладно, — бодро сказал Господин-с-горы сам себе, — тогда попробуем медитацию.

Он уселся иначе, как требовали медитативные практики, и принялся напряжённо медитировать, то и дело поглядывая в зеркальце. Лисье Пламя снисходительно вернуло один язык, теперь их было одиннадцать. Седьмой лисий хвост — Господин-с-горы почувствовал, хоть и был сейчас человеком, — вырос на три пальца (человеческих, а если считать в лисьих — то на двенадцать). А глаза как были лисьими, так и остались.

«Пилюлю сварить?» — неуверенно подумал Господин-с-горы, припоминая трактаты, что прочёл на Таошань. Попробовать стоило, и он попробовал: изготовил пять видов пилюль, одна другой гаже на вкус, и сварил семь разных эликсиров, тоже весьма сомнительных вкусовых качеств. Один за другим он съедал и выпивал плоды своих трудов, ждал немного и гляделся в зеркальце. Ничего не происходило, лисьи глаза глядели на него из зеркала.

— Издевательство какое-то! — вспыхнул Господин-с-горы. — Или это лисья натура говорит мне, чтобы я и думать забыл о вознесении?

Раздражённый, он повторил всё с самого начала: и превращения, и медитацию, и аптекарские эксперименты… Ему стало дурно, пришлось облегчить желудок.

«Что ещё я могу сделать?» — апатично подумал он, валясь навзничь и раскидывая руки. «Деградировать», — ответил он сам себе.

Ничего другого не оставалось.