Тридцать один день после (2/2)

— Жить будет.

Было видно, как ему страшно. У него ведь семья: жена, дети. Я выдернул его из дома посреди ночи, пока мы ждали скорую, а следом за ней и полицию. Он приехал ради своей племянницы. Всегда приезжал. А ещё никогда не осуждал её. Не будь Барна такой упёртой и обиженной на весь мир, уверен, Кинсли бы стал прекрасной заменой её отцу.

Но она всегда отнекивалась от него. От скупых ласк и помощи. И лишь я знал, какой голодной до нежности и любви она была. Знал, сколько нежности она сама умела дарить. Маленькая дикарка, сорняк, выросший сам по себе.

— Где она? Она рассказала, что там случилось? — я бросил ключи от машины на маленький журнальный столик и огляделся. Её нигде не было. Но я чувствовал её запах. Дыня и корица.

— Одетта! — Кинсли стукнул кулаком по двери в ванную. — Скотт приехал!

Я заметил старый видик, который кто-то пытался включить. Рядом с ним валялась кассета.

— Что это?

— Одетта не захотела со мной разговаривать. Она молчала всю дорогу. Эта штука была с ней, но мы не смогли запустить её. Черт его знает, что это.

Замок в двери щёлкнул, и, к моему удивлению без лишней драмы, в проёме показалась голова Одетты. Зарёванная, опухшая, с разбитой губой и лбом, она тряслась всем телом, глядя на меня бешеным взглядом.

— Поппи? Она?..

— Жива, — прошептал я.

Ещё с минуту Одетта стояла ровно, цепляясь за дверной косяк, а потом упала на колени и громко заплакала. И это было страшнее всего, что я слышал и видел в своей жизни. Страшнее матери, оплакивающей своего ребёнка, страшнее отца, находящегося на грани с тем, чтобы потерять дочь.

Это был животный крик. Крик умирающего человека. Он так сильно поразил меня, что я застыл на месте, и время, казалось, тоже застыло. Всё, что я планировал сделать и сказать, потеряло всякое значение, когда Одетта подняла голову.

В пустых глазах плескалась боль, о которой я ничего не знал.

— Это был он, Эмир, — просипела она. — Люк?

— Мёртв.

Одетта сглотнула, прижимая дрожащие руки ко рту. Растерянно оглянулась, словно зверушка, загнанная в клетку, и продолжила, глядя в никуда:

— Я ужинала, когда кто-то позвонил в дверь. Люк вышел, чтобы проверить кто там. Посмотрел в глазок, но там никого не было. Я… я, кажется, сказала ему не открывать, но он всё равно вышел…

Кинсли рухнул на табуретку. То, что происходило, выходило за грани его понимания, за грани его привычной жизни. Не знаю, когда я сам успел привыкнуть к этому дерьму. Кажется, это произошло не так уж и давно.

— Не помню… мгновение, и кто-то схватил меня за волосы и потащил по полу. Ничего не было слышно, кроме криков и ругани. Поппи… конечно, она вышла из своей комнаты, чтобы проверить, что случилось. Эмир, он сказал, что хочет, чтобы я знала, кто он. Сказал, что я так просто не умру за то, что сделала. Сказал, что сделает всё, чтобы я сама убила себя…

Это она говорила с вдруг возникшим спокойствием, словно на саму себя ей было совершенно наплевать.

— Он ударил меня, пока кто-то избивал Люка, а потом… Это… — её голос дрогнул.

— Что он сделал, Одетта?

Она подняла голову, обнимая себя руками. — Он… не спрашивай, Скотт. Умоляю.

— Кинсли, ты можешь выйти?

— Есть покурить? — устало спросил мужчина. Я знал, что он никогда не курил, но пачку и зажигалку достал. — Буду на улице.

Когда дверь в комнату закрылась, и мы остались наедине, Одетта сжалась ещё сильнее. Словно боялась меня. Меня. Когда я сделал шаг, чтобы опуститься напротив, она вдруг резко отпрянула. И тогда я всё понял.

— Он изнасиловал тебя? — я читал про этого ублюдка. И это было первая, но самая ужасная мысль, пришедшая в голову.

Теперь я увидел не только разбитое лицо. Я увидел отпечатки синяков на руках, шее. И то, как она смотрела... Словно загнанный зверь, словно моё присутствие стесняло её.

— Это неважно, Скотт.

Я опустился на пол, сжав руку в кулак до побелевших костяшек. Стиснул челюсть и громко выдохнул. Сделал всё, чтобы унять безумное желание коснуться её.

— Он. Тебя. Изнасиловал?

— И что ты сделаешь? Что ты сделаешь, если услышишь ответ? — вдруг снова закричала Одетта, стукнув кулаком по полу. Её руки были такими худыми, что мне показалось, что она сломает себе запястье.

Она права. Что я сделаю? Что сделает Прескотт Перес, сын богатого отца? Что сделает мужчина, ничего не добившийся к 28 годам сам? Что сделает человек, упахивающийся на нелюбимой работе во славу поддержания семейного статуса? Что я сделаю? А что сделает Скотт?

— Я убью его, в любом случае.

— Тогда да, Перес. Он трахнул меня прямо на глазах у твоей сестры, — она швырнула слова, а показалось, что нож. — А когда она вырвалась из рук урода, что держал её, чтобы спасти меня, он ударил её. Он бил её ногами, но отпустил меня. Она чуть не умерла из-за меня, Перес!

Но я думал лишь о том, что он сделал с ней. С ними обеими. Пытался не визуализировать так явно, но сознание само подбрасывало картинки. Глаза, страх, она. Стоны. Крики. Меня затошнило.

Всё изменилось в то мгновение. Взгляды, идеалы, остатки ценностей. Я просто сидел, глядя на зарёванное лицо, и не шелохнулся, когда она вскочила на ноги и бросилась прочь из комнаты. Куда побежала? Зачем? Что будет дальше? И хочу ли, чтобы что-то было?

А если она что-то с собой сейчас сделает?

Эта, вдруг возникшая из неоткуда, идея поставила меня на ноги. Вывела из комнаты и спустила вниз, на парковку. Там, под козырьком, прижимаясь к стене, стоял Кинсли и курил. Кашлял, плевался, но продолжал курить, разговаривая с женой.

— Где она? Куда она…

Но ответа не последовало. Как-то уж так вышло, что мы оба посмотрели на дорогу, к которой стремительно быстро приближалась она. Рассекая сумрак и иней, Одетта уверенно ковыляла в сторону автострады. И я знал, что она собирается сделать.

Кинсли побежал вместе со мной, бросив телефон на асфальт. Но он был старым и медленным, а я — молодым и быстрым. А ещё я чертовски сильно был зависим от неё. И я не хотел лечиться, не хотел начинать заново.

Я хотел лишь её.

Но всё могло оборваться. Всё должно было оборваться, когда Одетта шагнула на дорогу, обнимая себя руками, чтобы согреться. Наша линия должна была прерваться, но я оказался быстрее. Возможно, даже быстрее судьбы, которая только и делала, что пыталась нас разорвать. На части. Оторвать друг от друга.

Мои глаза расширились от ужаса, когда свет приближающейся фуры ослепил нас. Одетта слабо дёрнулась в моих руках, выкрикивая проклятья, а я замер. На несколько секунд. Да ебись оно всё конём. Может, так будет даже лучше?

Но рефлексы и желание жить сработали иначе. В самую последнюю секунду я сделал шаг в сторону и упал, прижимая к себе Одетту. Фура пронеслась мимо, но в противоположную сторону ехала ещё одна машина.

Не знаю, сколько волос я ей повырывал, когда вцепился в её загривок и потащил за собой. На адреналине схватился за первое, что попалось под руку, и отпустил лишь тогда, когда мы скатились по траве вниз с дороги.

— О чём ты думала?! О чём ты только думала? — я не сдержался, встряхнув её за плечи.

Она зарыдала, и я вместе с ней. Мы оба нуждались в этом. И друг в друге. По крайне мере, мне хотелось так думать, хотелось верить в то, что внутри моей кис-кис осталось ещё что-то, что способно на любовь.

Пускай самой кис-кис больше нет. Пускай Прескотта Переса тоже больше нет. Мне достаточно… чёрт, мне действительно достаточно лишь того, чтобы просто видеть её.

— Я устала, я так устала, — прохрипела Барна, ударяя меня кулаком по груди. — Я устала от того, что все вокруг страдают из-за меня. Скотт, люди умирают!

Она права. Её смерть могла бы многое изменить. Но я не позволю этому случиться.

Я хотел поцеловать её, но решил не пугать. Она и без того вся тряслась. Вместо этого мы поднялись, но у неё не хватило сил, чтобы идти. Я прижал её к себе, подняв на руки, и мы вернулись в мотель.

Нужно было помыть её, накормить и уложить спать. Я уговорил Кинсли уехать домой. Обещал ему, что позабочусь о ней. Тот скупо чмокнул Одетту в лоб и ушёл, а мы остались вдвоём. В целом мире.

Барна приняла горячий душ, накинула на себя мотельный халат и залезла под одеяло. Через полчаса доставка привезла бургеры и картошку из ближайшей забегаловки. Я был безумно голоден. Она тоже.

За окном светало, когда мы доедали. В полной тишине, лишь шипящий телек, по которому раз за разом крутили один и тот же дебильный мультик.

— Я могу лечь на полу.

Она закивала головой, протягивая мне руки. Не раздеваясь, потому что переодеться было не во что, я лёг рядом с ней и накрыл нас тяжёлым одеялом. Одетта прижалась сбоку, положив голову мне на грудь.

— Что мы будем делать дальше? — тихо прошептала она.

— Завтра утром Арчи свяжет нас со своим человеком, который сможет провести через границу с Мексикой.

— Мексика? — она подняла голову и посмотрела на меня.

— Мы будем там, пока не решим, что делать дальше, — подтвердил я.

— Но как же мы решим, что нам делать?

— Может и никак. Тогда останемся там. Ты ведь всегда мечтала жить у тёплого моря.