Тридцать дней после (2/2)

Увидев, что отец направляется в нашу сторону, я залпом осушил стакан виски и поморщился.

— Сын.

— Отец.

Осязаемое между нами напряжение можно было без труда потрогать руками. Как бы я ни старался, мне так и не удалось стать похожим на старшего брата, что автоматически означало отсутствие любого рода сходства с отцом. Не знаю, делал ли он тест ДНК, когда мы с Поппи родились, но я бы на его месте перестраховался. Внешне, даже пьяным, даже с прищуренным взглядом, было сложно сказать, что мы родственники.

И всё же мы ими являлись. Упёртость я позаимствовал от него, именно поэтому уже вторую неделю подряд настаивал на пересмотре нашего контракта с Филип Моррис.

— Мистер Перес, — Лиззи протянула ему руку, как делала это всегда. — Рада вас видеть.

Отец натянул на лицо улыбку, которой удостаивались все, кроме меня и моих «неверных» решений.

— Как ты себя чувствуешь? Прескотт тебя не обижает?

Куппер качнулась в мою сторону, прижимаясь щекой к груди. Что бы она ни планировала сейчас ответить, всё заранее было ложью. Эта отличительная черта её характера была моей любимой. Куппер идеально подходила на роль жены, прикрывающей задницу неверного мудака, бегающего за бывшей.

— Не обижает, — она очень убедительно улыбнулась. — Скотт станет прекрасным отцом.

— В этом нет никаких сомнений, — мама прижалась ко мне с другого бока. Поразительно чуткая, проницательная женщина, которой я был обязан всем. Не знаю, делили ли родители детей между собой, но я определённо был в её команде.

— Когда вы планируете пожениться?

Я поперхнулся слюной от такого резкого вопроса. На помощь пришла Лиззи.

— Скотт, милый, что-то мне нехорошо. Отведёшь меня в уборную?

Порой, когда находилось время подумать о Куппер, я не мог понять: что ей от меня надо? Деньги? Тогда зачем уходить от вопроса о женитьбе? Любовь? Точно нет. Она была одной из первых, кто узнала, что эра хорошего Прескотта окончена. Я трахнул её через неделю после расставания с Одеттой, а потом почти два года игнорировал попытки начать со мной общение.

Мы остановились в первом пустом коридоре. По ироничной случайности это оказался тот самый коридор, ведущий в кабинет, в котором я впервые за три года встретил Одетту почти месяц назад.

Лизбет облокотилась о стену, поправляя провокационного характера верх платья. Я встал напротив, достав из кармана пачку сигарет. Рядом с ней всегда много курил, тем самым скрашивая неловкое молчание. Сколько бы дипломов Куппер ни получила, нам не о чем было разговаривать. Дело не в её или моём скудоумии, просто так сложилось.

— Как Одетта? — её голос звучал неуверенно.

Я запрокинул голову, рассмеявшись. Чёрт возьми, странные женщины — вот мой типаж.

— Что смешного? — Куппер тут же стушевалась.

— Ничего, прости, — я закурил. Хотел не быть для неё последним мудаком хотя бы на этот вечер, но не сдержался и спросил, приподняв одну бровь: — Ты ведь в курсе, что я тебе изменяю?

На секунду мне стало её жаль. Куппер сжала силиконовые губы, контролируя прерывистое дыхание. Выдержка полетела к чертям, когда облако дыма ударило ей в нос и она закашлялась, всхлипнув.

— Все мужчины изменяют, — прошептала она как-то неуверенно.

— Одетта в порядке.

— По её делу есть какие-то подвижки?

— Ты для кого интересуешься?

— Для себя, — сглотнула Куппер, внимательно наблюдая за тем, как я тушу сигарету. — Может быть, когда всё закончится, это перестанет тебя мучить и ты…

— Что я? Стану верным мужем?

Не знаю, как эта чёртова херня внутри меня работала. Какой-то неисправный механизм, поломанный Барна три года назад. Не могу полностью винить её в том, что стал бесчувственным уродом, но её заслуга всё же была в том, как теперь приходилось смотреть на мир, на секс, на женщин. Совсем недавно групповуха могла ранить мои собственные чувства в первую очередь, пошатнуть идеалы. Теперь мой мир избавился от белых полос, оставив место лишь чёрному цвету. Ничто не могло пошатнуть то, чего не было.

В мире не было ни одной достойной причины, способной объяснить то, каким я становился рядом с Одеттой, почему чувствовал слабость у её ног, и почему всё кардинально отличалось, когда рядом были другие.

Никто из них не был виноват в том, что я был привязан к грёбаной чудачке, и у меня не было ни одной оправдательной причины обращаться с ними как с куском мяса. Но в этом животном мире не было места справедливости, а те, кто считал иначе, вскоре больно падали с высоты своих чистых взглядов.

Я клацнул зубами у носа Куппер, почувствовав исходящий от неё страх. И желание. Сраный век капитализма, стандартов, возводящих меня в ранг одного из самых желаемых мужчин в мире. Я был в курсе, как действую на женщин. Знал, что теперь в моде конченные уроды: это сексуально, это драматично.

Я не специально играл эту роль. Просто так сложилось. Просто Куппер не повезло. Думаю, она правда влюблена в меня. Девочка из хорошей, но недостаточно богатой семьи.

Прозаичным было лишь то, что меня тянуло к Одетте по тем же самым причинам, по которым Лизбет тянуло ко мне. Протест. Вызов. Драма. Занавес. Как чертовски глупо.

Куппер прикрыла глаза, затрепетав нарощенными ресницами, когда я приблизился к ней, коленом прибив к стене. И я бы трахнул её, не скрывая свой к ней физиологический интерес, но… всё работало иначе, когда речь заходила об Одетте Барна.

Я оставил Лиззи в том коридоре, так и не прикоснувшись к ней. Попрощался с родителями и дядей Одетты, пригласив того завтра проведать племянницу. Выставка, с которой всё началось, закрывалась. Пришло время признаться, что в действительности мне было глубоко насрать на то, куда пойдут вырученные с неё деньги.

Всё это было лишь предлогом. Я хотел вернуться в Сиэтл.

Снова сел пьяным за руль. Сделал два полных круга вокруг центра, прежде чем сдался и признался себе в том, что мой новый дом там, где живёт она. Полный решимости провести этот вечер так, как мечтал о нём весь день, не сразу заметил, что что-то не так.

Лишь когда вышел из машины, понял, что Люка нет у дверей. Он всегда стоял на там, охраняя Одетту. Звонил мне, когда полиция дважды приезжала без ордера в попытках провести обыск. При самом худшем раскладе в его обязанности входило отбивать Барна от Корсезе, на связь с которым Арчи пытался выйти уже вторую неделю.

В той автомобильной катастрофе погиб один из его людей, но от самого Эмира не было ни единой новости.

В окнах дома горел свет, а входная дверь была приоткрыта. Первая мысль, посетившая меня, казалась неутешительно: Одетта сбежала. Я думал об этом вплоть до того, как положил ключи на кухонную тумбу и оглянулся.

Погром. Разбитый телевизор, сломанные стулья.

— Люк?

Никакого ответа.

— Поппи?

В тот момент я не мог даже представить себе, что могло случиться что-то хуже драки. Одетте было не впервой слетать с катушек и громить дом.

Моё сердце билось ровно. Я не боялся, открывая одну дверь за другой. Никого не было. Все словно испарились, но и на это у меня было простое, безопасное объяснение. Из всего того, о чём я думал, можно было запросто найти выход. Из всего…

Дверь в последнюю комнату жалобно скрипнула. Уверен, что петли регулярно смазывали… но она заскрипела, подавив всхлип, раздавшийся из-за угла.

Одетта лежала на полу, привстав на локте. Из виска шла кровь. Она прижимала к ране ладонь, словно пытаясь заткнуть её, но…

Я не видел Одетту. Лишь слышал, как она дышит. Потому что она была единственной, кто дышала. Крупное тело Люка безжизненно привалилось к комоду. Около его ног были разбросаны разбитые фоторамки, свалившиеся сверху.

— Поппи, — голос Одетты надломился. Послышался грохот, с которым она поднялась на колени, пытаясь достать…

— Скотт…

Я перестал видеть. Её голос звучал как белый шум где-то на задворках. Она звала меня и плакала. Умоляла помочь ей, вызвать скорую, но я ничего не видел. Запах крови подействовал как удар тупым предметом по затылку. Всё, о чём я думал, когда упал на колени, глядя на окнеченевшее тело сестры, — это конец.