Часть 1 (2/2)

Дори: понимаю.

Дори раздраженно нахмурила брови и скривила озлобленную мину. Все-таки друг был прав. Но все же она ответила:

”они и так шутят над этим почти каждый день. и каждый день эта шутка их веселит больше и больше. но чтоб ты знал, сначала родилась я, а потом появился мультик с тупой рыбой”Фил: резковато ответил про твою привычку и одноклассников, прости. не хотел обидеть.

Дори прочитала сообщение, но не нашлась, что ответить, и просто убрала телефон. Хватит на сегодня переписок. Хотя бы на утро.

Средняя продолжительность жизни составляет восемьдесят лет. Восемьдесят счастливых, долгих лет. Если повезёт.

А если повезет, то чем можно заполнить этот промежуток времени? А если нет восьмидесяти лет? А если нет даже сорока? А если болезнь съест до тридцати?

Дори пугали мысли о будущем. Пугали мысли о смерти. Пугали мысли о болезни, об одиночестве. Мысли о смерти мамы вызывали чуть ли не панический ужас. Почти всегда Дори плакала, стоило ей только подумать об уходе матери. Хватало пары минут, чтобы сердце учащенно забилось, а в горле собрался неприятный комок. Глаза начинало покалывать, приходилось шмыгать носом и смотреть вверх.

Всё потому, что Дори понимала, что Нэнси уже далеко не двадцать лет, что время матери медленно, но верно ускользает. Успешная, ответственная, красивая, Нэнси Маршалл могла бы утереть нос каждому, кто смеет сомневаться в ее силах. Могла бы, если бы не одно ”но”. И имя этому ”но” - Одиночество.

В городе Уайтсмог почти не было одиноких людей. После тридцати практически каждый носил кольцо на безымянном пальце или хотя бы имел того, кому это кольцо можно было преподнести.

Подростки, оканчивая школу, уезжали в колледж, продолжали обучение, строили карьеру. Но всегда особенно много путешествовали. Кто-то скажет, что путешествия расширяют кругозор, знакомят с разными культурами, открывают прекраснейшие уголки природы, но жители Уайтсмога однозначно ответят - путешествия дают возможность встретить огромное количество людей и, в конце концов, найти ”того самого”.

Встретить ”своего” человека всегда трепетно, волнительно и очень-очень приятно. А если твоя жизнь зависит от этого человека, то все приятные эмоции умножаются на два. Только бы успеть, только бы закрутилось, только бы планеты встали в нужный ряд! И жизнь откроется такая, что аж дух захватит! По крайней мере, так рассказывали те, кто свою пару уже встретил.

А вот Нэнси Маршалл уже сорок. И никого, кроме дочери, у неё не было. Казалось, что ей никого и не надо, казалось, будто бы Нэнси совсем другая, ничем не болеет и ни в ком не нуждается. Казалось, будто сама Жизнь не ставит одинокую женщину на колени, не бьет под дых со всей силы, приговаривая: ”Ну и затянула же ты, голубушка!”.

Конечно, так только казалось. И Дори это прекрасно знала. Видела. Чувствовала запах болезни, пробивающийся сквозь стойкие духи матери, сквозь запах пудры, стирального порошка, ночного крема. Когда бы Дори ни подошла к маме, ее всегда окутывал все еще слабый, но уже вполне реальный неприятный запах затхлости, хвори.

Мысли о тяжелой болезни вызывали небеспочвенный, липкий, холодный страх. Словно слизняк, он переворачивался глубоко в душе девушки, каждый день напоминая о себе. Напоминая о том печальном будущем, которое ждёт её милую, родную, прекрасную маму.

Солёная капля побежала из уголка глаза вниз по щеке.

Всё-таки смотреть вверх не всегда помогает.

***Вечером дома бывает тревожно тихо. На душе неспокойно, словно сам воздух напрягает, натягивает нервы. Даже в собственной комнате не получается почувствовать себя в безопасности. Знакомые плакаты, шторы, постель. Не хватает только одного: ощущения, что ты контролируешь ситуацию. Охватывает чувство совершенной незначительности, бесполезности. Будто свет включается и выключается сам собой, когда сам того захочет; будто плакаты могут самостоятельно вытащить из своих уголков булавки и упасть на письменный стол.Дори буквально слышала, как вешалки в шкафу бьются друг о друга, платья и рубашки шелестят, толкают дверцы шкафа, снедаемые желанием вырваться наружу. Предчувствие нехорошего падает с потолка, забирается в уши, ноздри. Протискивается сквозь приоткрытые губы. Кажется, последний момент, и внутри лопнет сердце от напряжения. Секунда, две, три... Внезапный хлопок на первом этаже дома заставляет девушку вздрогнуть. Пульс участился, дыхание сбилось, гул в ушах стал просто невыносимым. Схватив ножницы, Дори стала медленно спускаться вниз, всматриваясь в темные, густые тени.

— Предупреждаю сразу, ублюдок, кто б ты ни был, я прирежу тебя чертовыми ножницами и глазом не моргну, ясно? Ясно?! Где ты, мать твою, есть? — не страх — ужас тёк по затылку, по спине, по ногам. Ни звука, ни шелеста не донеслось из тёмного угла.

Грубые слова вырывались сами собой скорее от страха, чем от смелости и реальной готовности защищать себя. И чем ближе Дори подходила к лестнице, ведущей к входной двери, тем сильнее звенело в ушах, тем меньше твердости оставалось в руке, сжимавшей рукоятку ножниц.Тишина. Ни шороха, ни вздоха. Густая оболочка темноты, а в ней — кто-то. Что-то. Дори точно знала, кто-то стоит и смотрит на нее, освещаемую светом уличного фонаря, попадающего в окно.

Простояв еще несколько секунд с вытянутыми вперед ножницами, Дори хотела было подойти к выключателю на стене, чтобы включить свет хотя бы на верхнем этаже, но как только девушка опустила руку, ее слух уловил чье-то напряженное, тяжелое дыхание.

В звенящей тишине звук этих вздохов был оглушительным. Таким оглушительным, что Дори могла услышать его, стоя на несколько метров поодаль.

— Черт побери, я вызову полицию, я закричу на весь этот хренов дом, и меня услышат и спасут, не смей ко мне подходить, ты понял? Ты понял?! Ты понял меня или нет?! — пальцы мгновенно стали мокрыми, руки дрожали, голос вот-вот сорвется. Никогда еще девушке не доводилось испытывать такой животный страх.

”Я даже не знаю, что делать. Я даже не знаю...”— Стойте, не надо, прошу. Я не причиню вреда. Включите свет. Пожалуйста, включите свет. Скажите, куда нажать, и я включу его сам. Только не бойтесь, все в порядке, — голос молодого человека, который Дори никогда не слышала прежде, звучал напряженно и тихо, неровно, — Я сейчас включу фонарик на моем телефоне и буду им светить на себя, идет? Вы будете меня видеть, понимаете? Только успокойтесь.

В темноте раздался звук расстегивающейся ”молнии”, затем яркий белый свет на секунду ослепил девушку, а после переместился на лицо незнакомца.