Замёрз (1/2)

***</p>

В шесть лет Саша впервые столкнулся со смертью: умер его любимый кот по дурацкой кличке Барбарос. Леонтьев звал его просто Барей. Тот жил в семье задолго до того, как в ней появились дети. Было неудивительно, что старенький кот закрыл глаза и больше не проснулся. Только Саша не понимал, почему это произошло. Он ещё два дня искал Барю по всему дому, а слова про смерть пропускал мимо ушей. Умирали только герои сказок и животные, которые шли на суп. Их никто не любил, а Барю все просто обожали, в частности и сам Саша. Он часто привязывал к ниточке фантик и бегал с котом по всему дому. Наверное, именно из-за таких отношений Саша постоянно искал своего кота. Только на третий день папа усадил младшего Леонтьева перед собой и стал объяснять, как работает смерть. Саша тогда долго плакал и шептал, что это несправедливо, ведь Баря никому ничего плохого не сделал, он даже мышей не убивал. Владимир обнимал сына и соглашался с ним. «Это очень жестоко и несправедливо, но, к сожалению, мы ничего не в силах сделать. Но помни, плакать нельзя, потому что мёртвые тонут в наших слезах» — говорил тогда мужчина.

Эти слова прокручивает в своей голове тридцатилетний Саша, когда ему сообщили о смерти отца. Ренегат тогда устремляет свой взгляд в одну точку и перестаёт ощущать мир вокруг себя. Голос в трубке телефона продолжает говорить о причинах смерти и о чём-то ещё, но Лось сбрасывает трубку. Он уходит на балкон и закуривает. Где-то в спальне его ждёт Поручик, с которым выбирался фильм на вечер. Всё вылетает из головы Леонтьева, он просто нервно выкуривает одну сигарету за другой. Частично прозрачный дым вылетает через окно на улицу и растворяется в воздухе, но спокойствие так и не приходит. Зато в лицо начинает дуть холодный ветер. Леонтьев даже не чувствует прохладу. Он выпал из этого мира, и только тело выполняет давно изученные действия.

В голове проносятся все самые счастливые воспоминания, связанные с отцом, и на секунду Ренегат забывает, что сейчас ему тридцать, а не десять. Мозг упорно вырисовывает картину того, как отец, сидя в гостиной, читает толстую книгу, а сам Саша осторожно подходит к нему, садится рядом и смотрит на строки тома. Они кажутся скучными и непонятными, но тревожить отца младший Леонтьев не спешит, он только прижимается и закрывает глаза. Где-то в детской играет сестра, а мама хлопочет на кухне.

Открыть глаза вынуждают чужие прикосновения. Вся уютная картина из детских воспоминаний быстро растворяется, как и сигаретный дым.

— Замёрзнешь же, — Поручик подошёл незаметно, будто кошка.

Он накидывает на чужие плечи плед и встаёт рядом. Щиголев внимательно смотрит на тёзку в ожидании объяснений. А Леонтьев не в состоянии ответить внятно. Он бормочет, заикается и дрожит.

— Саш, сделай глубокий вдох и выдох, а потом скажи всё ещё раз, — спокойно говорит Щиголев.

Ренегат молчит несколько секунд. Даже открывать рот страшно — риск расплакаться увеличивается с каждой секундой. Если это произойдёт, то Саша точно не сможет ничего объяснить, просто будет плакать и выть.

— Папа умер, — хрипло выдавливает из себя он.

Поручик поправляет плед на плечах тёзки, убирает его прядь волос за ухо и осторожно кладёт руку на плечо. Теплота ладони ощущается даже сквозь старую ткань. Кажется, этот плед купил Поручик во время одной из вылазок до концерта. Ренегат смог запомнить, как ходил по магазинам, где обогреватели нихрена не грели. Было противно и холодно, но всё исправил Поручик: он снял свой шарф и завязал его на шее тёзки. У последнего парень упорно ассоциируется исключительно с теплом и уютом. Даже сейчас такая ассоциация только крепнет, а мозг упорно записывает, что Поручик — синоним слову «тепло».

— Мне поехать с тобой на похороны? — Александр сразу начинает говорить по делу.

— У нас концерты, а второго ударника нет… Миша с Князем взбесятся, — Леонтьев вытаскивает из пачки ещё одну сигарету и зажимает её между зубов.

— Пусть идут в задницу, мы терпим их постоянные срачи и истерики Миши. Они тоже смогут пережить наше отсутствие, — Поручик поджигает табачный свёрток тёзки. — Так мне поехать с тобой?

Леонтьев шмыгает носом и выпускает изо рта дым. Саша взял не свои сигареты, а Щиголева. Те были более тяжёлыми и воняли так, что хотелось морщиться. Обычно Поручик жутко злится, когда кто-то берёт его пачку, но сейчас он молчит и делает вид, словно так и надо.

— Мне несложно, а ты не будешь один там, — голос Поручика звучит спокойно и сдержанно. Он не вопит о том, какой ужас произошёл и не пытается сюсюкаться.

— Пожалуйста, поедь со мной! — Ренегат делает глубокую затяжку.

— Твоим скажем, что я хороший друг. Никто там точно не обрадуется внезапному зятю, — Поручик поправляет чужие очки. — Я заварю тебе горячий чай, а то ты совсем замёрз здесь.

Чай обжигает язык Саши. Он сидит на кухне и смотрит в пустоту, взгляд ни на чём не сосредоточен. Леонтьев много думает, злится из-за этого и постоянно тяжело вздыхает. Нужно взять себя в руки, позвонить маме, поддержать её, обговорить похороны, потом набрать Мише, поставить его перед фактом отъезда. А Саша не может даже нажать на нужные кнопки.

— Я позвоню Мише, не хочу, чтобы он орал на тебя в такой момент, — Поручик мешает чайной ложкой содержимое своей кружки.

— Думаешь, он станет? — Совсем тихо произносит Леонтьев.

— Конечно, станет, ему по самолюбию очень ударили продажи «Бунта на корабле». Миша очень хочет, чтобы новый альбом выстрелил. А Андрей про важное интервью говорил, — безразличие слышится отчётливо. Александру сейчас не до песенок про мертвецов и пиратов, его волнует исключительно любимый человек.

— Тогда тебе точно нельзя со мной ехать, — Ренегат поджимает губы.

Слёзы так и рвутся наружу — придётся ехать на похороны одному, а там все родственники точно попытаются сожрать с потрохами. «Саша, это ты довёл отца! Он хотел, чтобы ты нормально жил! А ты? Взял и стал наркоманом!» — проносится в голове. Саша сможет всех заткнуть при желании, но состояние совершенно не позволит сделать этого.

— Меня никогда там не спрашивают. Для людей группа состоит из двух человек: Михи и Андрея — остальные никого не волнуют, — Александр осторожно кладёт свою руку на чужую и слабо улыбается. — Ты мне важнее, чем интервью.