chapter 10 (1/2)
Школа обычно начинала затихать после ужина. Воспитатели бродили по коридорам верхних этажей суровыми тенями, выискивая улизнувших от приближающегося отбоя мелких, приглушенным шепотом вещали о распорядке дня, обещали страшные кары утром. Действовало. Младшие воспитанницы огрызались, дерзили, но в кровати послушно укладывались, унося с собой вечный гул и топот, уступая место ночному покою. Дежурные воспитательницы отгораживались от всех дверью с несколькими замками и пытались представить, что Школы не существует. Успокаивались и тоже цокали каблуками в ветхие кресла-качалки – дремать.
Но старое здание жутко улыбалось морщинами-трещинами, никогда не умолкая насовсем. Выходя в коридоры ночью, Наташа неизменно покрывалась гусиной кожей. Полоски света из закрытых спален, обрывающийся шепот и хаотичные шорохи вокруг всегда вселяли тревогу. И даже если воцарялась обманчивая тишина, стены коридоров всегда переговаривались криво нацарапанными именами и дразнилками.
Гончарова цепляла на лицо привычную ухмылку, откидывала волосы и плыла навстречу приключениям, не показывая и малой толики страха, даже если приключения грозились обернуться разбитыми губами.
Когда она спускалась сюда, часы в холле показывали двадцать два тридцать. Все-таки команде Дмитрича позволяют неприлично много. Сейчас гигикающая толпа здоровых девок потащится в душ, и к тому времени, когда они дойдут до кроватей, комендантский час будет не просто нарушен, он будет проигнорирован полностью.
Девушка зевнула в ладонь, оглядываясь.
Сегодня лампочки моргали желтоватыми зрачками по-особенному тревожно, а за окнами, казалось, начинал накрапывать моросящий дождь.
Наташа прислонилась к шершавой отштукатуренной стене и сползла вниз, усаживаясь прямо на полу. Пыль, грязь – черт с этим, от настоящей грязи ей все равно уже не отмыться. Черный лак на ногтях неприлично облупился, а реки вен на предплечьях потемнели от усталости, но мысли о предстоящей встрече помогали сохранять минимальную бодрость.
Она завела себе маленькую традицию встречаться с Бэллкой примерно раз в два дня. Делиться сигареткой, слушать скудные новости и до тошноты надоевшие предположения о том, кто такая Вика-свет-Беляева, не дающая девчонке покоя. С ней было легко, она не заставляла надевать пуленепробиваемую маску, не щурилась псевдопонимающими улыбками…
А сегодня мелкие соловейчиками свистели о новой девчонке в местной «отдушине» спортсменок-налетчиц – спортзале для выращенных Школой бойцух ММА. Имя Малой не звучало разве что из утюга, и не повидаться сегодня было бы преступлением после хрупкой, едва-едва зародившейся дружбы.
Веки противно склеивались, но Гончарова стряхивала с себя сон, водила подрагивающими пальцами по лицу и волосам. Спать она сегодня все равно не будет.
Кровать в комнате десятой группы не расстилалась с момента Наташиного появления там. Она бы не удивилась, если б узнала, что Бунина прячет в ее казенной наволочке какие-то таблеточки, а под одеялом стопками сушатся эскизы Горбатой.
Блядина-Наташа не ночует дома… Сказки об этом не бороздят Школу только благодаря Костье и молчанию еще нескольких девчонок с широкой душонкой, но воспитанницы десятой группы в пределах комнаты не скупятся на масляные шуточки. Только это совсем не смешно.
Они ведь даже не представляют, что закрыть глаза в одиночестве, значит обречь себя на ночь, в которой сны будут гвоздями прошивать позвоночник, ощущение мерзкого дыхания на лице будет практически осязаемо-реальным, и она проснется опухающей от истерики.
Наташа привычно сглотнула кислый комок ненужных никому слез: опухающая, значит, некрасивая, а это не про нее.
Всем вокруг кажется, что Гончарова справляется, вот только ветер все чаще становится соленым после мазков по ее щекам. Ей, блять, трудно. Ярый бред подростковых драм вокруг раздражает, и Наташа все чаще в последнее время кричит на таких же, как она сама, размалеванных девок. Силы в этом учебном году слишком быстро заканчиваются, а впереди еще так много ночей…
Гончарова заскрипела зубами от злости.
Из-за двери донеслись оживленные, тяжелые голоса и девушка встрепенулась, поднимаясь. Сжатый воздух глотками толкнулся в стенки неба в разочарованном выдохе, когда в группе выходящих девчонок Кузнецовой не оказалось.
Тесный, упирающийся в лестницу коридор заполнился запахом пота и разгоряченными девичьими фигурами в одинаковых спортивках. Проходя мимо, каждая вторая из них задевала Гончарову плечом, и она отстраненно подумала, что там наверняка появится синяк. С деланной насмешкой оглядела девок. За такое лицо легко можно было отхватить, но они все сейчас слишком устали.
Наташа напряженно вглядывалась в них, когда столкнулась глазами с Петрухой. Настя заинтересованно выгнула бровь, не переставая слушать и кивать вещающей что-то Ковалевой, но, не получив ответа, отвернулась.
Скажет в группе или нет? Наташа закусила губу. А, похуй.
Бэлла плелась последней, и из-за железной двери вышла, когда голоса остальных девчонок затихли далеко наверху. Гончарова вымученно ей улыбнулась, пряча заебанность на дне мимических морщинок.
- Хей!
- Хей? – удивленно оглядела ее Кузнецова, - Ты чего тут?
Наташа позволила себе расслабить плечи. Рядом с людьми дышать полной грудью становится чуточку легче, да и в воздухе последние два месяца витало что-то новое. И это новое оставалось навязчивыми мыслями на подкорке сознания после случайных касаний, искреннего желания слушать и слышать и картавого смеха.
Бэллка – насмешка или благословение. Что конкретно, Наташа пока не решила. Судьба явно смеется над ней, скалясь в кривозубой улыбке, когда все обязательные щиты рушатся горой, стоит девчонке только снова посмотреть на нее в больничном крыле тем утром и улыбнуться, будто не было настоящего предательства, будто это не Гончарова привела ее тогда в чертов туалет…
Кузнецова по-детски чистая и искренняя, по молодой глупости прощающая все, что нельзя прощать. К ней страшно прикасаться, ее страшно замарать. Но вокруг девчонки льется-струится настоящий свет и тепло: бери и черпай ложками, и отказываться от такого трудно.
Купер права, у Наташи и без этого куча «подружек», и ей точно не стоит трогать новенькую. Не стоит тянуть к ней пальцы, чтоб избежать до боли ненужных ассоциаций, пустых обещаний и чьей-то тоски ночами. Чтоб не было еще одного сердца в стеклянном крошеве и ощущения липкой пыли на коже.
Но Гончарова, к собственному счастью, эгоистка, каких поискать. Именно поэтому она здесь.
- Тебя ждала. Как тренировка?
Вопрос дежурный и глупый, судя по расцветающему на скуле девчонки кровоподтеку, но та почему-то довольно кивнула.
- Не ссы, лягуха, болото будет наше, - Наташа недоуменно вскинула брови, и Бэллка отмахнулась, - Бунина так говорит. А в целом неплохо. Я в душевую сейчас…
- Провожу, - с готовностью заглянула Наташа в светлые глаза, - И да, Настя херово на тебя влияет.
В компании эмоционально рассказывающей о видах захвата Бэллке вытянутые коридоры оживились, и свет ламп больше не казался враждебным, но Гончарова как бы не силилась, из-за усталости не смогла сосредоточиться на разговоре, вставляя замечания невпопад.
Бэллка сдалась через несколько минут, когда девушка, откровенно клюющая носом, едва не врезалась в стену:
- Ладно. Что-то случилось?
- Нет. С чего ты взяла? – поспешно встрепенулась Гончарова. Малая красноречиво обвела фигуру Наташи глазами и покачала головой.
- Тебе не мешало бы поспать.
Девушка фыркнула, сдувая упавшую на лицо прядь:
- Ага.
- Я серьезно, иди в комнату, - нахмурилась Бэллка.
В междустрочье повисшей тишины плавно журчали батареи и где-то вдалеке несколько раз хлопнули двери душевой. Гончарова закусила губу, смаргивая защипавшую веки влагу, и помотала головой.
- Почему? – осторожно поинтересовалась Бэлла, - Ты в порядке?
- Да.
Вот только голос дрогнул.
И от этой нефальшивой, честной заботы в картавом «в пор-р-рядке» плотину терпения вдруг прорвало. Трескающим, глухим голосом Наташа вывалила на девчонку все.
Сердце внутри ломало рамки-границы-лимиты и казалось, до жути громко хрустело ударами, когда она обнаружила, что Кузнецова ее обняла.
Обняла, узнав про бессонницу и ее причины, про то зачем научилась пользоваться ненавистной бабочкой, про изнасилование и ночевки в чужих постелях, про желание сбежать из собственной кожи и получить внешность жабы. Наташа была почти уверена, что девчонка жалеет сейчас о своем вопросе, и в том, что сама она пожалеет об этой откровенности, была тоже уверена, когда Бэлла заговорила.
- А что девки? – растерянно пробормотала она и почему-то шепотом уточнила, - Наша староста?
- Они думают, что я сплю с охранниками. Но Красивой меня прозвали девочки… Из других групп… Я не… Не там, с кем живу…
- Что?
Наташа дернула плечом, отстраняясь. Повторять не захотелось. Вот сейчас. Сейчас она плюнет ей в лицо. И будет иметь полное право уйти. А Гончарова пойдет ночевать к подмигнувшей ей Юльке из восьмой, кровать с которой делить она обычно шла в последнюю очередь…
Девушка вызывающе вздернула подбородок, цепляя обратно насмешливо-горькое выражение лица:
- Брезгуешь теперь?
Казалось, Бэлла что-то обдумывала, отрешенно разглядывая пол, но в глазах ее промелькнуло искреннее удивление:
- Дура ты, Наташка. Пошли.
Каждый шаг по коридору отдавался легкой дрожью, но Кузнецова крепко держала ее руку, уверенно поднимаясь по лестницам.
Когда дверь комнаты десятой беззвучно распахнулась, остальные уже спали, и им никто не помешал. Бэллка неумело уложила ее на кровать прямо в одежде, стыдливо натягивая одеяло до подбородка. Разглядеть ее лицо Гончаровой мешала какая-то вода, стекающая по щекам. Она сконцентрировалась на ощущении чужой ладони, в которую вцепилась мертвой хваткой, кажется, оставляя ранки острыми ногтями.
Матрас был холодным, а подушка непривычно пахла порошком и пылью. Волосы зажались между простыней и телом, но шевелиться было страшно. Единственным источником человеческого тепла была рука Кузнецовой, и она цеплялась за нее, отчаянно боясь утонуть в прохладе комнаты, отчаянно боясь думать.
- Тише, тише, - повторяла Бэллка, тоже в одежде укладываясь на соседнюю кровать, стараясь не разбудить кого-нибудь скрипом панцирного каркаса, - Ты мне веришь? Я с тобой.
Гончарова была уверена, что не сможет закрыть глаза, была уверена, что уйдет, как только девчонка отпустит ее руку, но провалилась в глубокий сон так быстро, что не успела ничего сказать на прощанье.
Сцепленные руки висели между кроватями до звонка к подъему… Наташе ничего не снилось.
***
Из зеркала напротив на нее смотрел кто-то бесконечно бледный, с воспаленными веками. Вода шумно текла из барахлящего крана, шипя и разбрызгивая капли в разные стороны.
Внутри пчелиным ульем гудели мысли, которые хотелось выблевать из себя вместе с кишками, выкрикивая жгущие рот проклятья.
Мысленно она была благодарна больной голове, что это опять случилось ночью, и ей не пришлось запираться в самом дальнем туалете, сбегая туда, словно она ищущая смерти, облезлая, старая кошка.
Костья заскулила, сжимаясь всем телом, когда почувствовала щемящую боль в груди и слишком быстро колотящееся сердце.
- Это не по-настоящему, это все не по-настоящему… У меня ничего не болит…
Последний раз ей удалось отогнать от себя внезапный, животный страх смерти и тянущую до физический боли тревогу, когда новенькая пыталась умереть у нее на руках. Кажется, это было в прошлой жизни.
Морщась от боли, Костья усмехнулась. Если бы она не забила большой и жирный член на еженедельные беседы с местной психологиней, Ольга Александровна бы ей гордилась.
«Я не потеряла контроль над собой, потому что спасала девчонку, которую пытались забить те, с кем вы проводите тренинги по борьбе с агрессией. Правда, здорово?»
Она зачерпнула полные ладони ледяной воды, брызнула в лицо, сделала несколько вдохов и опустила чугунную голову под кран, позволяя воде прочертить дорожки на вороте теплой после сна футболки.
- Господи, хватит, ну пожалуйста!
На этаже было тихо, часы над дверями их спальни тикали на манер метронома, но в голове с шумом тысячи волн что-то ревело.
«Ты – ничтожество, Беляева»
«Думаешь, родители бы отказались от кого-то адекватного?»
«Кем ты себя возомнила, Кас?»
«Ты не справишься…»
Осознала, что скребла по запотевшему стеклу ногтями, словно пыталась содрать кожу с отражения, которое ненавидела. Сжала кулаки, впиваясь ногтями в кожу.
– Сука, – выдохнула, сплюнула, сползая по стене на пол.
Воздух в легких закончился, как будто его и не было никогда. Купер прикрыла глаза. Мысли вернулись. Показалось, что на миг ей снова двенадцать, и она на знакомом подоконнике ненавидит весь мир. Тряхнула головой. Картинка в голове сменилась на более свежую. Пахнущую мылом и почему-то печеньем. С вечно вздернутым носом и горящими глазами. Вспомнилось, как правильно шея девчонки ощущается в руке.
Каспер снова согнулась над раковиной и сплюнула каплями своей крови. Она что, прокусила губу?
Сделала глубокий вдох.
– Ладно. Успокойся. Просто успокойся. Ты устала, у тебя выдался очередной сраный год, который давит на тебя вот и все. Больше ничего. И нервы эти – ничего. И мысли эти тоже просто временное помутнение.
Все пройдет. Это пройдет.
Сука, просто скажите кто-нибудь, что пройдет!
Паника несколько дней подряд надоедливо стучалась в висках и, наконец, обрушилась на нее ночью этой субботы. Костья в последний раз извилась на полу и поскребла пальцами-когтями ледяную плитку туалета.
Отпустило медленно и не до конца. Так, что когда она, мокрая и усталая, ползла обратно в комнату, ее потряхивало. За окнами коридоров теплился сырой рассвет и, если верить часам, через полтора часа прозвенит подъем.
В спальне царил полумрак, но на секунду Каспер помечтала о полной темноте, потому что прямо перед ней открылся худший, самый заезженный сюжет Микеланджело. Гончарова впервые на ее памяти спала на своей кровати мертвым сном, судорожно сжимая в ладони пальцы Малой. Их переплетенные руки красиво висели над полом, и Костья физически не смогла поднять глаза на лицо Кузнецовой.
Виски скрутило болью снова.
***
- А Ксюха у нас гадать умеет, кстати. Но к ней записываться надо, по вторникам у спортзала принимает. Я ей на постоянной основе запретила. Раньше ее карты постоянно предсказывали Холере смерть. С тех пор я просто ненавижу Проню как гадалку. Нельзя же так подпитывать несбыточные надежды!
Бэллка закашлялась, удивленно разглядывая щебечущую спину Буниной.
- Это с каких пор ты не любишь Веру?