Часть 18 (2/2)

Вчера она сидела у трупа матери, потом в особняке и горела жаждой мести. А сегодня она снова ощущала себя ослабленной и печальной, обнимая Бондо и нащупывая под подушкой холодную рукоять ножа, отданного Клокворк. Она снова была разбитой куклой. И сейчас не было сил даже на то, чтобы что-то сказать другу. Всё, что она смогла — кое-как сесть, сгорбив спину и посмотреть на него сухими, но грустными глазами. Мужчина со вздохом закрыл дверь, снова погружая комнату в приятную тьму, подошёл к девочке и сел рядом с ней, предварительно скинув обувь. Он чуть развёл руки в сторону, и она тут же рывком приблизилась к нему, утыкаясь носом куда-то в район груди и обхватывая торс своими белыми ручками. Он осторожно обнял её и стал мягко поглаживать волосы. Белые, растрепанные, спускающиеся змеями по плечам и спине.

— Ты уже всё знаешь, да? — Альбиноска говорила шёпотом, так как не хотела нарушать тишину.

— Узнал вчера. — Он тоже не повышал голоса. — Как ты?

— В порядке. Мне только нужно время. — Она очень крепко сжала руки, как ей показалось. На самом деле, они едва ли усилили хватку. — Я пропустила тренировку.

— Отдохни несколько дней, тебе это необходимо. Принести что-нибудь? — Он осторожно осмотрелсями заметил, что возле подушки лежит собака. — Твоя детская игрушка из дома?

— Бондо. Этот плюшевый щенок так похож на нашего Бондо... я сразу же купила его. На память. Он лежал у моих друзей. — Она отстранилась, и, поднявшись с кровати, поковыляла а сторону ванной. — Мне нужно расчесать волосы и умыться. Принесёшь чай?

— Конечно. Я вернусь через десять минут.

Когда мужчина вернулся с двумя чашки горячего мятного чая, то альбиноска сидела на кровати и задумчиво проводила по волосам расческой. Они уже были снова в идеальном состоянии, но она всё равно продолжала их расчесывать. Он поставил чашечки на столик у панорамного окна и сел на пуф. Тот самый, в висящей корзинке, которой так восхищалась в первые дни после переезда девушка. Немка придвинула свою корзинку поближе к нему и устроилась рядышком.

— Спасибо. — Она взяла чашку и, не сводя взгляда с ночных огней города, стала пить. То, что ей в ротовую полость льётся кипяток она даже не заметила. Да и вкуса чая не ощущала. Только свежее послевкусие.

— Ты сегодня хотя бы ела? — Это всё, что пришло блондину в голову. В ответ ему отрицательно покачали головой. — Пообещай мне, что хотя бы позавтракаешь утром. Я понимаю, что тебе сейчас очень тяжело заставить себя поесть, но... это необходимо. Хорошо?

— Хорошо. — Она наконец-то повысила голос от шёпота до просто очень тихого. Звучало надломленно и неуверенно. — Как прошло задание?

— Мы успешно зачистили корабль. Я бы вернулся раньше, но Фьюри посадил меня писать отчёты и допрашивать пленных.

Снова повисло молчание. Допив чай, Лекса встала с пуфа и села прямо на пол у самого стекла. Стив тоже переместился к ней. Он понимал, что сейчас его, можно сказать, подруге, необходима поддержка. И не только моральная.

— Знаешь, она ведь не любила меня. А я не любила её. — Белые пальцы крепко сжали края футболки. — Мы никогда не могли нормально ладить. Ненависти не было, и уживались мы относительно спокойно. Мы жили как соседи, но не как мать и дочь. Но... почему тогда так больно?

— Потому что твоё детское сердце ещё верит в чудо. Ты хочешь верить, что она любила тебя, но по какой-то причине не показывала этого. Я надеюсь, что так оно и было. Но важно не то, любила ли она тебя, а любишь ли её ты. — Он снова приподнял руку, и моментально ощутил, как беловолосая юркнула под неё, прижимаясь к боку. Она напоминала испуганного котенка, который старается спрятаться от источника страха и находится в поисках защиты. — Мы не вольны решать, кого любить и кого нет. Можно сколько угодно убеждать себя в чем угодно, но реальности это не изменит. Мы этим похожи. Я не помню отца, как и ты, и моя мать умерла, когда я был подростком. У нас с ней были тёплые взаимоотношения, но у неё никогда не было сил на то, чтобы провести со мной немного времени. Она полностью отдавалась работе, и это её убило.

— Мама тоже полностью отдалась работе. Работе и разврату, из-за чего я старалась не появляться дома. Её любовники задаривали меня подарками, искали моего расположения... некоторые домогались. В восемь лет я этого не понимала, и считала, что когда меня садили к себе на колени и трогали за ягодицы... я думала, что в этом нет ничего такого. Поняла всё уже тогда, когда соседка устроила мне урок полового воспитания. Она за меня беспокоилась и боялась, что я стану жертвой изнасилования. Я не понимаю, как моя мать могла такое допустить.

— Но ни смотря на это, ты её любишь.

— Да.

Отрицать смысла не было. Всё-таки, Александра любила свою непутевую маму, которая никогда её не ценила. Даже в детстве отношения всегда были холодными, как айсберг. Она рассказывала всё это Стиву, говорила и говорила. О моментах детства, о том, как нашла себя в музыке, как страдала от отсутствия понимания и обнаружила регенерацию, когда мать её в порыве гнева оставила ей очень глубокую царапины ногтем, а наутро последствий не обнаружилось. И что было странно, за всё это время девочка не назвала её имени. Она вообще никогда его не называла.

— Ты говоришь о ней с такой печалью. — Произнес Кэп, когда поток слов от альбиноски иссяк. — Может, тебе просто нужно поплакать?

— Воины не плачут. Дженни всегда называла меня воином, да и папа был уверен, что у него родиться мальчик. Он писал матери письма, когда был в командировках, я сохранила их. Был уверен, что придёт на смену ему солдат. Он был военным, его часто посылали в горячие точки.

— Но воины тоже плачут, мужчины они или женщины. — О том, что её отец был из Гидры и что Капииан знает от Джарвиса о вчерашних слезах не было сказано ни слова. — И я, и Наташа, и Тони, и Сэм... даже Тор, хоть он и бог. Мы все люди, и все имеем любимых, слабости и чувствуем боль.

— Я не могу. У меня уже просто нет слёз. — Покачала головой девочка. Ей не хотелось казаться слабой перед ним, и всё же она понимала. Она уже показала себя. Открытая книга.

— Тебе не обязательно плакать по матери. Вспомни Бондо, вспомни тех, кто просто навсегда ушёл из твоей жизни. Поверь, сейчас это облегчит боль.

Лекс и сама не поняла, как игрушка оказалась в её руках, и как по щекам покатились крупные мокрые жемчуженки. Она обнимала Бондо, а Стив обнимал её. Прошло несколько минут, и он обнаружил, что альбиноска обмякла в его руках. Она провалилась в беспокойный сон, постоянно хмурясь и тяжело дыша. Он осторожно перенёс её на кровать и хотел уйти... но не ушёл.

Проснулась девушка еще до рассвета. Она не помнила, что ей снилось, и вообще не помнила как смогла заснуть. Сказалось то, что поспать не удавалось почти три дня. Сначала из-за бессонницы, потом из-за мамы... а ещё обнаружила, что ей кто-то дышит в макушку, и что на животе ощущается тёплая, почти горячая ладонь. Конечно же, не сложно было догадаться, чья. Она осторожно развернулась лицом к мужчине мужчине тоже обняла его, снова засыпая. Она не одинока. Никогда не будет одинока, пока рядом с ней есть такие люди, как он, Ванда или даже очерствевшая, добрая в душе Клокворк

***</p>

Утром следующего дня Александра вышла на завтрак, а на второй день вернулась к тренировкам, не смотря на разрешение Стива пропустить несколько дней. Для себя она решила, что не пропустит ни одну, даже если серьёзно заболеет. И если раньше упор делали на силовую часть, то теперь Лекс просила больше практики разных видов боя. Конечно, выходило плохо, но это ведь только начало. Наташа тоже не сразу родилась великолепным бойцом. Большую часть времени вне тренировок альбинос проводила в одиночестве, перестав подпускать к себе даже Капитана и Ванду. Она стыдилась своей слабости и решила, что для начала сама в себе разберётся, а потом уже будет общаться с друзьями. О том, что было тем вечером Роджерс так и не припоминал ей, и никому не говорил. К счастью. Она не хотела об этом ни говорить, ни думать.

— Медочек! — Дженни сидела в палате Тома. Она совсем не ожидала, что подруга так скоро навестит её брата. — Сладкая моя, мы не ожидали, что ты придёшь.

— Решила заглянуть, проезжала мимо. Привет, Томми. — Беловолосая вошла в палату и поцеловала в лоб сидящего на кровати парня. Как же хорошо, что он не сильно пострадал, отделался переломами ключицы, плеча и гематомами. — Прости, что не зашла раньше.

— Ты и не должна была. — Он искренне улыбнулся. Вид немки его немного напугал. Нет, он привык к белой коже, но сейчас на ней красовались огромные и тёмные синяки под уставшими глазами. Ей было очень плохо, и это заметил бы даже слепой. Но почему регенерация не справляется синяками? — Я уже знаю о том, что произошло. Надеюсь, ты в порядке.

— Я в норме, лучше позаботься о себе. — Её ладонь, холодная и напряжённая, легла поверх тёплой руки. А ведь когда-то они были почти как родные. Почему же сейчас всё так натянуто? Неужели время так меняет людей? — Мне не хватало вас, ребята. Жаль, что я не могла вернуться в Нью-Йорк раньше. Простите.

— Мы так и не узнали, что с тобой было. Ты была в больнице? Твоя мама сказала, что ты в коме, но я не поверила. — Рыжеволосая нахмурилась.

— Я действительно была очень далеко отсюда, у меня не было ни интернета, ни звонков, как и у других пациентов. Я не всё время провела в состоянии овоща. А когда вернулась сюда, меня забрал Старк. — Правда, ложь... какая разница. Главное то, что они относительно успокоенны и не требуют подробностей. — Кормили хорошо, условия сносные, книги можно было читать. Анализов много сдавать пришлось, но и только.

— Главное, что ты снова с нами. — Парень начал широко улыбаться. Сейчас он был похож на прежнего себя, только карие глаза были более уставшими, а русые волосы сильно отрасли. Кудряшки доставали до плеч. — Пойдёшь со мной на свидание, когда я выпишусь отсюда?