37. Я иду за тобой. (1/2)

Джокер смотрел на маленькую турианку, спящую в кресле рядом. Она так и провела там всю ночь. Если позволить ей прикорнуть за пультом управления он мог без зазрения совести, то дать увидеть это зрелище кому-нибудь было бы cтеснительно, хотя причину смущения Джокер не смог бы объяснить даже самому себе. Спать рядом с кем-то ему казалось более личным, чем ”спать с кем-то”.

Он прозвал ее ”малявка”, хотя эта малявка была не намного его ниже, скорее, обманчиво хрупкая. Она повадилась приходить вечерами, расспрашивать его о корабле, а ему словно только этого и надо было - трещать о Нормандии Джокер мог часами. Малявка хромала, как и он сам. Она не рассказывала, что с ней произошло, а он не лез в душу. И вчера случился косяк. Она заснула.

Сначала он хотел разбудить девчушку сам, разнервничался, а потом позвал Шепард - та приказала не трогать Сол, даже если корабль атакует весь батарианский флот, потому что малявка из-за боли в ноге не могла нормально спать. Джокер понимал ее, как никто - но если сейчас сюда припрется, к примеру, Щербатый...

А с другой стороны, это же просто малявка. Ей вроде лет шестнадцать - совсем еще сопля зеленая. К тому же и не человек. Спала и спала себе. Вон, и сейчас спит - даже как их там, раздвижные челюсти не шевелятся. Джокеру хватило времени, чтобы насмотреться на ее мордаху - к счастью, она не была такой жуткой, как у брата и отца. Ее, наверное, можно было бы назвать красивой, но уж слишком чужой, что ли. Только он начинал расслабляться и привыкать к необычным очертаниям, как малявка, сама того не зная, выдавала какой-то инопланетный трюк - то глазами блестела, как кошка в темноте, то зевала, показывая жуткие игольчатые зубы, то облизывалась - и этот длиннющий синий язык смущал Джокера больше, чем все остальное вместе взятое, просто-таки краснеть заставлял.

Он не понимал своей реакции. Все то же самое было и у ее братца - и куда как страшнее, если быть честным. Они оба стебались друг над другом, но в целом, к Гаррусу он привык. А вот малявка - Джокер не мог понять, что с ней не так. Он легко смирился с внешностью коммандера, но внешность его сестры... Смущала? Злила? Разочаровывала? Он не мог подобрать правильное слово, чтобы описать свои чувства.

Будто он на автомате рассматривал ее как какой-то объект для траха. Смешно. Это же малявка. А он под прицелом СУЗИ, которая даже его торчащий член зафиксирует и занесет в бортовой журнал. Уж лучше бы дрочил по привычке - последствий меньше. Связался на свою голову с синтом, получил контроль 24/7, полное сопровождение, все включено: мамочка, сиделка, и женушка в одном флаконе. Ему недели хватило, чтобы такого рода связь его задолбала.

А с другой стороны, сейчас в рубке темно, камеры Джокер отключил вручную. Ему захотелось потрогать костяную мордаху - если ее обладательница проснется, скажет, что хотел ее разбудить. План - огонь. Интересно же ее пощупать, вроде эти кости снаружи у них не такие уж твердые.

Но если сюда припрется Щербатый или его отец, то пиздец.

И Джокер горел бы в аду, если бы сам себе признался в том, что именно эта мысль отключила все тормоза. Будто летишь на полной скорости, уворачиваясь одновременно от атак с двух сторон - адреналину полные штаны. Он волновался от одной мысли о том, чтобы ткнуть пальцем в белую маску на лице малявки. Если бы можно было снять эту маску, а под ней оказалась земная девчонка - умная, задорная, помешанная на звездолетах, с такими же красивыми синими глазами, но без звериного блеска...

А если она проснется, что нужно сказать? Джокер уже не помнил. Он боялся, если турианка откроет свои синие глаза, он, мать его, сдохнет от инфаркта, потому что сердце барабанило, будто он полную аптечку стимуляторов в себя вколол.

Рука, потянувшаяся к лицу девчушки, казалась деревянной. Джокер матюгнулся про себя - да он же просто ее будит, уже утро. Чего он колотится, будто мышь, за которой охотится кошка?

Его разум был поглощен самокопаниями, противоречивыми чувствами и абсурдными мыслями, а тело уже чуяло слежку. В пяти шагах от него стоял Гаррус, глядя на то, как Джокер тянет трясущийся указательный палец к Сол, замирает, размышляет о чем-то, явно нервничет. Сердце пилота разрывалось, таких показателей Гаррус не видел даже у человеческих оперативников на поле боя. Ситуация была странной. Коммандер спросил мягко, как только мог:

- Джокер, ты что делаешь?

- Эп, я, ммм... пытаюсь ее разбудить.

Лицо Джокера стало малиновым. Гаррус потрогал надбровную пластину, заставив пилота занервничать еще больше.

- А чего так дергаешься?

- Да, знаешь, девушки. Не хочется обидеть.

- Насчет этого можешь не переживать. Если Сол обидится, то даст тебе знать.

- Как?

- Палец откусит. Для начала.

Гаррус хотел отчитать сам себя, ибо доводить Джокера до кондрашки в его планы не входило, хотя результат изрядно повеселил. Пунцовое лицо пилота покрылось белыми пятнами - коммандер даже не знал, что человеческая кожа способна приобретать такую затейливую окраску.

А Джокер, похоже, стал осознавать, что настоящая опасность поджидала его совсем не с той стороны. Бояться нужно было не СУЗИ, не коммандера, а вот это белолицее чудо, которое сонно разлепило изумительные синие-в-синем глаза и мило проворковало, раздвинув боковые челюсти:

- Доброе утро.

Гаррус сложил руки на груди и произнес будничным тоном, который только и заставил пилота оторвать настороженный взгляд от ухмыляющейся малявки:

- Проложи маршрут к планете Тори. Вылетаем через три часа.

А Джокер снова уставился на турианку, начавшую поглаживать коготками острые боковые шипы на лице - будь это земная девушка, он бы мог поклясться, что та прихорашивается. Сглотнуть не вышло, в горле стоял ком, поэтому его голос прозвучал глухо:

- Слушаюсь, коммандер.

***

Джокер не любил проигрывать. Он должен был Явику двадцатку - проспорил насчет того, кто трахнет Саманту Трейнор. Джокер был уверен в победе Веги, но чернявая егоза нырнула в кровать к этому здоровяку, как там его, Титусу Прастину. Пилот не знал, с чего больше охеревать - с того, что эти ребятки вытворяли по вечерам наедине под неусыпным оком камер, или с того, что приятелю Сэм было лет шестнадцать или около того. Дите горькое, как и...

Глаза Джокера стали светиться, ибо в мозгу зажглась лампочка с греческой надписью ”эврика”. Две пташки одним камнем, и все счастливы. Сплавить нахальную сестренку коммандера, которая практически обосновалась в кресле справа, к тому турианскому верзиле. Они прям как кофе с молоком, должны будут поладить. Джокер, не будет рисковать заиметь сердечный удар раньше времени, в рубке станет поспокойнее, а еще есть шанс, что Трейнор немного опомнится и присмотрится к ребятам поближе к дому. Пилот болел за своих, да и двадцатку протеанину отдавать не хотелось.

Они отлетали. В этой дыре не было даже куда пристыковать Нормандию, команде пришлось десятки раз гонять туда-сюда шаттл, пополняя запасы, делая всякие добрые дела по личному списочку Шепард, и даже пару раз - просто погулять. Джокер в эти джунгли по своей воле не пошел бы никогда. Он был счастлив вернуться в родную стихию, в космос, где был рыбой в воде, птицей в воздухе. Вибрация от прогревающегося двигателя пробирала до самых костей - он делал это сотни раз, и каждый раз как первый. Его послушная девочка, его красавица... Сердце Нормандии начинало мягко пульсировать, набирая обороты, а Джокер одуревал от чувства контроля - все это принадлежит ему, он мог направить свою малышку к черной дыре или к торговой станции, мог открыть огонь или распахнуть все воздушные шлюзы. Это пьянило.

Но была и ложка дегтя в бочке меда, вернее, две ложки. Одна стояла, без надобности переминаясь с ноги на ногу, имитируя живое существо, а вторая присвистывала от восторга, как полярный совенок, и держалась за отключенный штурвал, имитируя пилота. Сегодня Джокер был намерен распрощаться с обеими. У него был план.

Стабилизировав курс, он проверил камеры внутреннего наблюдения - Трейнор за своим рабочим местом, а оба ее любимца забавляются в комнате отдыха. Джокер обратился к малявке:

- А знаешь, у нас на корабле щенок есть. Хочешь, покажу?

Немногословная девушка кивнула. Вдвоем они заковыляли к лифту. Пилот решил проявить участливость:

- Сильно болит?

Она снова кивнула. Вот и вся беседа. Слушать она могла часами, а говорила очень неохотно. Больше задавала вопросы.

- Где ты так?

- Бежали с Палавена. Сломала ногу, когда меня вытолкнули ненароком из шаттла. Слишком много народу набилось. Отец крикнул: ”Иду за тобой!”, спрыгнул следом, пришлось ждать следующего. Тогда думали, не дождемся. Жнецы начали толпу на площади выжигать лучами подчистую - методично, никого не пропуская. Побежишь - сгоришь моментально, жнец пускал короткие точечные удары по тем, кто пытался удрать. Сидеть и ждать - проживешь чуть дольше. Я не могла бежать, но папа все равно держал меня все время. Повезло, удалось попасть на последний шаттл. Мы улетали и видели, как оставшиеся на площади сгорают.

Джокер сообразил, что лифт давно остановился, приглашая их пройти в жилой отсек, но скупой рассказ Соланы увлек его темную сторону души. Он будто узнал, что именно случилось с его собственной родней, увидел их последние минуты жизни - и отца, и сестры. Среди списков выживших их не оказалось. Его заставлял слушать все это какой-то необъяснимый мазохизм, чистое саморазрушение. А с другой стороны, только пройдя через Чистилище, обретаешь право на Рай. Джокер точно знал, что эти двое - отец и дочь - свое чистилище прошли. Проблема в том, что после него их не рай ждал. Черт его знает, что легче - мгновенно сгореть или выжить и помнить такое всю свою жизнь.

Блестящая роль турианской свахи перестала казаться такой уж занятной, а с другой стороны - не сказать же, что все отменяется, щенка нет. Да и в конце концов, Нормандия - маленький корабль, все равно эти двое столкнутся.

Титус держал жирное избалованное существо напротив своего лица, делая тому замечание, но инопланетной псине было плевать. Он облизал своему мучителю лицо с отчетливым шуршащим звуком, будто теркой по бумаге провели. На вошедших оба никак не отреагировали, если не считать короткого кивка турианского солдата: ”я вас увидел”. Оказалось, Сол и Титус знакомы, а вот щенка варрена девушка еще не видела.

- Видишь, какой зверюга? Нашу Сэм совсем замучил. Здоровенный, да?

Джокер потерял внимание к детишкам, сконцентрировавшись на пузатом щенке. От прилива нежности он начал мять тому бока и бормотать всякие милые словечки, надеясь, что его ”шабака-барабака” переводчик не осилит. Натешившись вволю, он решил вернуться в рубку. Когда Солана не стала оставаться, а пошла следом за ним, пилот улыбнулся неожиданно для себя и вспомнил, что обещал как-нибудь показать Хиллари, как он закладывает виражи. Сегодня ей бы было шестнадцать. Хиллари погибла, а ее подарок на шестнадцатилетие достанется другой. Лампы, освещавшие коридоры Нормандии, стали приобретать колючие лучи и двойные гало - блядь, так несправедливо. А в то же время, это самое правильное, что он мог сделать.

- Иди за мной, такое покажу, что у твоих турианских летных инструкторов манд... Мандибулы на полу окажутся.

СУЗИ продолжала топтаться на месте. Когда Джокер начал вводить измения в летные расчеты, синтетик оживился, делая замечание об оптимальности прежнего курса сразу по внутреннему динамику и через соблазнительный интерфейс.

- Солана, малыш, закрой ушки или что там у тебя. СУЗИ, а не пошла бы ты...

***

- Скажи мне что-нибудь, Мири.

- Зачем? Ты же меня слышишь без слов.

Она явно кокетничала и была в этом очаровательна. Миранда ухитрялась сохранять какую-то тайну, даже когда их разумы ненароком цеплялись друг за друга в момент полной потери контроля над собой. Тайна лучилась синевой сквозь ее полуопущенные черные ресницы, секреты витали вокруг ее нежных, чуть припухших от ночных поцелуев губ, загадкой подрагивало ее изящное тело. Кайден не против был снова оказаться в Terra Incognita, но проснувшийся с утра бесенок внутри требовал сперва оваций, потом - искренних признаний, а на десерт - сахарной лести.

- Мне нужно знать, что бы ты хотела мне сказать. Думаю, со временем мы научимся выставлять границы. Для меня это тоже ново.

- Я знаю, что ты хотел бы услышать. Но сказать я хотела совсем другое. Я доверяю тебе, Кайден. Я никому этого не говорила раньше. Для меня это многое значит.

Он действительно ждал другого - скорее, мелодраматичного восклика ”Я люблю тебя, Кайден!”, и в то же время сам понимал, что рассмеялся бы, воплоти она это в жизнь. И все же даже такая короткая фантазия о победе над мисс Лоусон заставила его смущенно улыбнуться. Та улыбнулась в ответ, скорее подтверждая, чем опровергая его банальные, но от этого не менее важные мечты.

Робкой улыбки женщины было достаточно, чтобы он снова вспыхнул. Цепочка невидимых отпечатков горячих губ легла от шеи к плечу, от плеча - к ключицам и ниже, к тяжелой, округлой груди. Миранда поспешила продолжить, пока еще могла мыслить связно.

- Кайден, любви у меня было достаточно. Я думала, что давно перестала верить в сказки - все это химия мозга, да и только. С тобой я почувствовала другое.

Сейчас в нем бодались честный майор Аленко, который хотел выслушать признание женщины до конца, и засранец Кайден, который не желал серьезных признаний - он хотел лишь впиться в ее темные соски, захватить их, чуть втянуть, а потом, когда Миранда потеряется в потоке удовольствия, прикусить и повторить пытку наслаждением снова. Пока они боролись, победил кто-то третий - смешной лохматый мальчишка, который жаждал всего и сразу. Не в силах оторваться от темных ягод, которые его стараниями становились все крупнее и ярче, он пробормотал глухо, уткнувшись носом в белую грудь, исчерченную голубыми сосудами:

- Продолжай. Я слушаю.

Миранда дрогнула от сдерживаемого смеха и взъерошила черную гриву Кайдена своим подбородком. Только тогда он оторвался от истерзанных ласками сосков и набрался нахальства посмотреть ей в глаза.

- Ты не слушаешь, Кайден.

Он облизнулся, уже зная, какой эффект это на нее производит - медленно и нагло, откровенно красуясь, осознавая в полной мере силу своих чар. Миранда прикрыла глаза и положила его руку вновь на тяжелое, словно налившееся соком полушарие, жестом прося продолжить сладкие мучения.

Он сжал темную бусину слегка, словно дразнясь, и коварно улыбнулся:

- Продолжай. Что ты почувствовала?

- Уже не вспомню? Ах да. Доверие. Я хотела тебе поверить.