1. Such a Whore (1/2)

Юное тело в приглушенном алом свете приватной комнаты выглядит безупречно даже для его обладателя. Придирчивый взгляд скользит по зеркальной глади в поисках возможных изъянов, но так и не силясь их найти. Над внешним видом он потрудился на славу, зная наверняка, что это сыграет ему на руку в момент, когда выбор клиента встанет между ним и десятком таких же молодых и красивых парней. Картину портят лишь совсем еще свежие шрамы от акне, но и те умело скрыты под щедрым слоем тонального крема. Идеально, если бы не одно «но» в лице собственного внутреннего голоса, безнадежно пытающегося достучаться до разума и сохранить остатки достоинства.

Шлюха. Ты чертова шлюха, Алекс.

Блондин мысленно одергивает себя, нервно пригладив и без того идеально уложенную набок челку. У него больше нет имени. Есть лишь номер, по которому его будут знать гости публичного дома и коллеги по этому грязному бизнесу — тринадцатый. Хотелось бы верить, что это несчастливое число принесет лишь удачу, но Алекс никогда не был оптимистом.

Ты дешевая проститутка, тринадцатый.

Так-то лучше. Нужно привыкать. Через «не хочу» и «не могу» — надо. Иначе здесь не продержаться и ночи, а эта лишь первая из сотни таковых. Нельзя ударить в грязь лицом, даже если ты уже вымазан в ней по самые уши. Одного только согласия зарабатывать собственным телом достаточно для того, чтобы в нее окунуться.

Блондин тяжело вздыхает, отступая от зеркала, и накидывает на плечи белоснежную рубашку. Чертов дресс-код. Удивительно, как быстро он согласился сменить безразмерную толстовку из мерча любимой группы на классический костюм, в котором будет выглядеть дороже для потенциального любовника, узнав минимальную сумму, что он сможет заработать за одну ночь.

Когда в дверь раздается предупредительный стук, Алекс уже затягивает ремень на бедрах. Брюки сидят точно по фигуре, подчеркивая ее с самых лучших сторон, которых он прежде даже не замечал. Он успевает сосчитать — три долгих удара. Значит прибыл один из самых важных посетителей публичного дома и уже ожидает всех в холле.

Поспешно спустившись к парадной, я останавливаюсь позади остальных парней, не решаясь привлечь лишнее внимание. Постоянных гостей я должен знать в лицо с первого дня. Об этом мне сообщили ровно в тот момент, когда приняли на эту неблагородную работу. Господин Таави Лаасала и господин Ярно Хейкинен, как правило наносящие визиты вместе, и господин Йоэль Хокка, по всей видимости, не имеющий к другим двум никакого отношения. По словам пятого, все трое возвращаются в нашу обитель почти каждую ночь и приносят дому львиную долю дохода. Обслуживать их считается не рутиной, а привилегией, которую нужно заслужить, ведь на чаевые они не скупятся и платят постояльцам щедро. За этим скрывается лишь один подвох — просто с этими гостями не бывает. Я понял это, когда седьмой, их особый фаворит, ненароком продемонстрировал исполосованную до кровавых отметин спину. На все мои вопросы остальные ребята отвечали очень уклончиво и неохотно, проговорившись лишь о том, что неподчинение одному из вип-гостей обойдется мне куда дороже мазей от болезненных ран и разрывов.

Именно поэтому я сразу узнаю вошедшего в дом молодого человека. В жизни он оказывается именно таким, каким его описывали другие парни. Совершенно не похожим на постоянного посетителя публичных домов, а куда больше походящим на случайно спутавшего двери посетителя рок-бара, расположенного по соседству. Светло-русые, ниспадающие на плечи волосы придают образу небрежности, так сильно отличающей его от остальных гостей. Ровно как и его одежда, разнящаяся с привычными постояльцам деловыми костюмами: высокие берцы, джинсы скинни, сидящие точно по поджарым ногам, черная, как и остальные предметы гардероба, алкоголичка, и большеватая на пару размеров кожанка. Слишком в моем вкусе, черт возьми. Отталкивающими кажутся лишь острые черты, делающие его лицо серьезным и даже несколько грубоватым.

Чуть поплывший от алкоголя взгляд холодных серо-голубых глаз гостя скользит по хорошо знакомым фигурам юношей. Память заторможено подкидывает Хокка воспоминания о каждом из их обладателей. Выбор встает между седьмым, действительно обожающим грубый секс, и девятым, особым любителем подчиняться и ублажать. Сегодня Йоэль совсем не настроен нянчиться и хочет видеть лишь беспрекословные покорность и терпение. Он уже намеревается выбрать последнего из них, когда вдруг замечает незнакомое прежде лицо. Оно другое, совсем не похожее на других: не без изъяна, но намертво цепляющее своей красотой. И, главное, молодое настолько, будто мальчишка, растерянно замерший перед ним, вовсе школьник.

— Вот ты, как тебя? Веди к себе, — с придыханием обращается клиент, кивая на тринадцатого.

— Господин Хокка, ни к чему Вам водиться с этим мальчишкой, — спешит подать голос миловидная хостес. — Вы гляньте на него, — пренебрежительно добавляет она, оглядывая, кажется, переставшего даже дышать блондина. — Да и потом. Это первая ночь тринадцатого в доме. Думаю, Вас не слишком интересуют неопытные птенцы. Пускай его сначала обкатают другие наши гости. Вы же знаете, что Вам мы предоставим лучших из лучших. А он еще успеет провести ночь с Вами, если, конечно, как следует постарается для других.

Гость только усмехается, качнув головой. Хостес знает, что это значит — ей лучше заткнуться и позволить господину Хокка делать все, что ему заблагорассудится.

— Мне приелись лучшие из лучших, — обернувшись на мнущегося в нерешительности блондина, заявляет Йоэль, — идем, сладкий, уверен, ты будешь очень стараться и не оставишь меня недовольным.

***</p>

Захлопнув дверь своей спальни за вошедшим гостем, Алекс замирает. Он понятия не имеет, что должен делать, поэтому, потупив взгляд в пол, судорожно обдумывает свои дальнейшие шаги: поцеловать, раздеть, раздеться самому или может приступить сразу к делу? Но к какому? Что предпочитает господин Хокка и чего он ждет от него? Однако пока юноша стопорится в поиске ответов, Йоэль действует на опережение, решив все за него: жестко обхватывает пальцами выглаженный воротничок рубашки и дергает на себя.

Не имея опыта даже в поцелуях, тринадцатый умудряется облажаться — сталкивается зубами с клиентом при попытке того завладеть его губами. Вопреки ожиданиям Алекса, Йоэль не злится, а лишь коротко смеется, усмиряя собственный напор.

— Позволишь? — нагло ухмыльнувшись, уточняет Хокка, поймав пальцами подбородок юноши, зная наверняка, что тот просто не имеет права отказать.

Боже, да возьми же ты себя в руки! Нельзя опозориться перед этим клиентом!

Медленно моргнув, Алекс шумно сглатывает и кивает, заставляя себя проявить инициативу и самостоятельно потянуться к чужим шероховатым губам, в волнующей близости пахнущим дорогим виски и табаком. Коснувшись их неловким поцелуем, он ощущает небольшой прилив уверенности и, придвинувшись вплотную к гостю, опускает ладонь на чуть колющую щетиной щеку, тем самым осторожно двигая его за собой в сторону кованной постели. Хокка усмехается этому порыву, однако позволяет мальчишке захватить активную роль на несколько недолгих минут. Тринадцатый усаживает гостя на матрац, а сам, неуверенно дернувшись перед ним в очевидной дилемме перед последующими действиями, в конце концов, заторможено опускается на колени меж его широко разведенных ног.

Пока дрожащие от волнения пальцы юноши расправляются с пряжкой ремня на моих бедрах, мне представляется прекрасный шанс рассмотреть его получше. Действительно совсем молодой. И восемнадцати не дашь. Но ведь иначе его бы здесь не было, не так ли? Конечно, с этим все слишком строго. Необычный. Напоминающий скорее скульптуру, вышедшую из-под стеки страстного до собственного творения мастера, чем живого человека — слишком уж безупречны его черты.

Попробовав стянуть с Хокка джинсы, тринадцатый встречает сопротивление. Стремительно крепнущий под денимом член не позволяет сделать этого так просто, и юноша оказывается вынужден позаботиться об этом раньше, чем ему хотелось бы. Худая ладонь Алекса проскальзывает под мягкую ткань боксеров и аккуратно, точно на пробу, проходится по всей длине гостя, плавно высвобождая ее из плена уже откровенно мешающей одежды.

Глаза покорно глядящие снизу-вверх завораживают. Признаться, я никогда прежде не видел такого невероятного цвета, разве что… Разве что на картинах Ван Гога. Да, яркие даже в приглушенном свете спальни радужки определенно напоминают «Звездную ночь». Или же скорее она их. Да, она явно лишь жалкая пародия на это живое произведение искусства. Неужели я и впрямь думаю об этом?

На миг зажмурившись, Хокка выкидывает лишние мысли из головы. Он здесь совсем не за тем, чтобы любоваться незнакомым, пускай и чертовски красивым, мальчишкой, а затем, чтобы отыметь его в рот и задницу, как никчемную подстилку. Гость прикусывает губы, запуская пальцы в мягкие светлые волосы тринадцатого, и, покрепче стиснув их у корней, подталкивает голову парня к подрагивающему в ожидании члену.

Юноша прерывисто выдыхает, опустив ладони на острые колени Йоэля, и, склонившись над его пахом, неумело обхватывает алую головку губами. Он не имеет и малейшего понятия о том, что делает, когда пропускает ее поглубже в свой рот, раскрывая его как можно шире, чтобы ненароком не задеть зубами — предполагает, как это может быть неприятно.

Несмотря на очевидную неопытность парня, Хокка наслаждается. Не столько ощущениями физическими, сколько его робостью и осторожностью в каждом своем движении. Очаровательная, почти что ангельская невинность. Вот только получить разрядку от столь деликатных действий почти невозможно, особенно подвыпившему организму с притупившимися естественными реакциями. Инициативу необходимо перехватить.

— Извини, малыш, но пора узнать о том, что по нраву мне, — хрипло шепчет Хокка, рывком насаживая парня на собственный член до самого упора.

Облюбованные клиентом глаза мгновенно застилает влага. Мальчишка, конечно, не ожидал такого напора. Однако остановиться Хокка уже не способен — в жарком плену рта слишком сладко. Покрепче зафиксировав голову парня за пряди волос, он двигает ее навстречу своему торсу и обратно, агрессивно вколачиваясь в совершенно непривыкшее к таким фрикциям горло и выбивая из парня сдавленное протестующее мычание.

Тринадцатый упирается ладонями в матрац, намереваясь хоть как-то отпрянуть и сделать хотя бы один глоток такого необходимого сейчас воздуха, но сильные руки гостя не позволяют этого сделать. Напротив, только резче насаживают на член, заставляя задыхаться и давиться собственной слюной от размашисто движущейся у самой гортани головки.

От длительной асфиксии все тело Алекса дрожит, а стенки горла сводит такой сильный спазм, что Хокка не находит в себе сил, чтобы сдержаться. Он достигает оргазма в считанные для себя секунды. Такого никогда не случалось прежде и это поражает. Впечатав заостренный кончик носа парня в свой гладко выбритый пах, Йоэль фиксирует его голову и изливается глубоко в его рот.

— Да-да-да, — шепчет гость, пока тринадцатый давится щедрой порцией вырывающейся из его члена спермы, — глотай, сладкий, еще немного…

Когда волосы юноши оказываются выпущены из жесткой хватки, он обессилено, будто тряпичная кукла, валится на пол. Тошнота и головокружение застают Алекса врасплох. Упершись ослабшими руками в кафель, он делает судорожный вдох, надеясь перевести дыхание. Понуро глядя перед собой, он наблюдает за тем, как стекающие с его губ и подбородка капли приземляются на черные плитки, образуя на них небольшие белесые лужицы, смешивающие в себе семя и слюну из его рта. Челюсти ноют от боли, а горло будто горит огнем. Ему казалось, что еще лишь несколько секунд этой искусной пытки будут стоить ему жизни, настолько сильно сводило легкие от нехватки кислорода. Унизительно и мерзко.

Унижения — это твоя работа, тринадцатый. Смирись и терпи.

— Привыкнешь, — вторит мыслям юного любовника металлический голос Хокка, а затем безразлично уточняет: — Надеюсь, ты успел передохнуть?

Юноше приходится кивнуть и поднять голову на замершего в ожидании гостя. Он плавно поглаживает ладонью свой обмякший член, совершенно точно готовясь к продолжению едва начавшейся ночи. Тринадцатый вздрагивает от одной только мысли о том, что он сделает с ним дальше. И не зря. Уже в следующий миг свободная рука Йоэля приближается к его лицу и, надавив на челюсти, вынуждает разомкнуть губы. Пальцы, скользнувшие в рот, касаются нёба и не дают сглотнуть. Размашисто двигаются вдоль языка, щедро собирая слюну, а затем выскальзывают, вызывая у Алекса новый приступ кашля. Справляться с рефлексами ему лишь предстоит научиться.

Хокка же не теряет времени и спешно размазывает влагу по члену. Сегодня он не планирует церемониться, а жаждет поскорее ощутить узость юного, покорного, еще совсем незнакомого тела. Крепко схватив Алекса за плечо, он дергает его на себя, вынуждая подняться с пола. Едва поднявшись с колен, обмякший парень теряет равновесие и валится на гостя. Тот скалится, насмехаясь над его неуклюжестью и в то же время — это отчетливо мелькнуло в его глазах — раздражаясь.

Окинув тринадцатого оценивающим взглядом, Йоэль недовольно хмыкает: на мальчишке слишком много одежды. У него нет ни малейшего желания возиться с ней. Руки тотчас бесцеремонно тянутся к рубашке и, обхватив ее полы, дергают их в стороны, вырывая все пуговицы разом из петель и обнажая своему взгляду молочную кожу груди с аккуратными нежно-розовыми сосками, так и требующими к себе внимания его умелых губ. Хокка в который раз отмечает про себя то, как мальчишка красив.

Несмотря на жажду поскорее овладеть тринадцатым, гость притормаживает и, притянув парня ближе за поспешно расстегнутый им ремень, усаживает его на свои колени. Когда Хокка жестко смыкает пальцы на чужой пояснице, прижимая податливое тело к своему торсу и впиваясь в шею жадным, почти болезненным поцелуем, Алекс задыхается от стона. От ласк чужих губ, завладевших нежной кожей над ключицей, по спине бегут мурашки.

Какой же, блять, потрясающий голос. Мне нужно слышать его стоны. Кажется, их будет достаточно, чтобы кончить, даже не войдя в него. Давай же, малыш, сделай это еще раз.

Йоэля охватывает желание услышать мальчишку вновь. Точно одержимый, он поднимается поцелуями выше, к его уху, однозначно решив для себя, что это мощнейшая эрогенная зона, и нагло пользуясь этим. Алекс же и впрямь не сдерживается. Сладко стонет, все сильнее откидываясь назад и всецело доверяясь удерживающим его мертвой хваткой за бедра рукам.

Губы Хокка очень быстро оказываются на худой мальчишеской груди. Повинуясь мелькнувшей при первом взгляде на тринадцатого мысли, припадают к одному соску и мягко посасывают, пока пальцы свободной руки обводят и напористо ласкают ареол второго, выбивая из парня все менее сдержанные стенания.

Музыка для слуха, твою мать. Какой же ты желанный…