Глава 1 (1/2)
Элизабет Макдауэлл сидела в коляске и, прячась под зонтиком от безжалостного южного солнца, украдкой посматривала на своего новоиспеченного супруга.
Джеймс Фаулер выглядел солидно и элегантно. На голове у него красовался сверкающий цилиндр, вокруг шеи изящным узлом был повязан белоснежный платок. Черный фрак сидел безупречно, а переливчатый шелковый жилет придавал всему облику непринужденный шик.
Обычно в конце лета, когда на Юге начинал созревать хлопок, в Трентон к ее отцу вереницей тянулись плантаторы, чтобы договориться о цене на будущий урожай. Среди них Элизабет и заприметила Джеймса. Когда этот высокий темноволосый мужчина с холодными серыми глазами появлялся на пороге их дома, ее сердце начинало биться быстрей.
Отец не посвящал Элизабет в свои дела, и она не знала, о чем тот говорит с Джеймсом Фаулером в своем кабинета. Впрочем, ее это мало интересовало. Но, встретившись с ней в гостиной, Джеймс галантно целовал ее руку, выдавал дежурный комплимент и… переставал ее замечать.
Элизабет вовсе не была дурнушкой. Она нравилась себе в зеркале и не испытывала недостатка мужского внимания, поэтому такое равнодушие не могло ее не задеть. Впрочем, никто из деловых партнеров отца не решался в открытую ухаживать за ней. Наверняка и Джеймс просто опасался в присутствии строгого мистера Макдауэлла показывать свои чувства.
А испытывал ли Джеймс эти чувства? Элизабет верила, что да. В силу юности и наивности она полагала, что если ей нравится какой-то мужчина, то и он питает к ней ответную симпатию.
Любой мимолетный взгляд, вздох, улыбку Джеймса она трактовала в свою пользу. Во всем видела намеки на то, что и его сердце пылает страстью, которую он вынужден скрывать. В каждый из его редких приездов она надеялась, что он попросит ее руки. Правда, зная своего отца, опасалась, что тот ни за что не согласится выдать ее за «чванливого дикси», как он презрительно называл южан.
Хуже того, отец давно уже присмотрел для нее партию. Сын одного из близких друзей и партнеров по бизнесу — Альберт Маккинзи — казался ему отличным преемником, раз уж Господь обделил его сыновьями.
Будущее единственной дочери было предопределено. Эдвард Макдауэлл, как деловой человек, все предусмотрел. Богатый, хорошо образованный Альберт станет для Элизабет прекрасным мужем, и ему можно будет без опаски доверить дела.
Отец не учел лишь одного: Элизабет терпеть не могла Альберта. Рыхлый, щекастый юноша в нелепых круглых очках не нравился ей внешне. Но это еще полбеды. От Альберта исходил такой навязчивый запах чего-то кислого, что Элизабет не выдерживала пребывания с ним в одном помещении дольше пяти минут.
Когда Элизабет после обучения в женском пансионе Линден Холл вернулась домой, отец стал все чаще заговаривать о помолвке. Элизабет отшучивалась как могла, но с обреченностью приговоренного понимала, что свадьбы не избежать.
— Все это чушь, юная леди! — отмахнулся отец, когда Элизабет робко возразила против брака с неприятным ей человеком. — Альберт славный малый, из него выйдет толк. К такому делу, как создание семьи, нужно подходить с холодной головой. Ты выйдешь за него и точка! Я уже договорился с Маккинзи-старшим, и не могу взять свое слово назад.
Время шло, и отец все упорней настаивал на своем. К счастью Альберт после учебы в Принстоне укатил на год в Европу, и тема помолвки временно отошла на второй план. Элизабет вздохнула свободней. Кто знает, может он там встретит какую-нибудь парижанку и женится на ней… ну или, на худой конец, пароход, на котором он будет возвращаться назад, пойдет ко дну.
Жизнь в Трентоне текла своим чередом. После смерти супруги Эдвард Макдауэлл с головой погрузился в дела. Он и Элизабет нечасто выезжали в свет, и сами редко принимали гостей. Ее это вполне устраивало. Шумным балам и пышным приемам она предпочитала игру на рояле, чтение и верховую езду. Дни, наполненные сонатами Бетховена и шелестом страниц, проходили размеренно и спокойно. И казалось, что так будет всегда.
Но все изменилось в то злосчастное утро, когда экономка обнаружила бездыханное тело Эдварда Макдауэлла в его кабинете. Вызванный доктор сообщил рыдающей Элизабет, что ее отца сразил сердечный приступ. Обычное явление для человека его возраста и рода занятий.
Похороны, поминки — все прошло как в тумане, а потом нотариус огласил завещание. Ткацкие мануфактуры, склады и торговая компания — все досталось Элизабет, но с одним условием: она должна вступить в брак. Правда, как разъяснил адвокат, после замужества распоряжаться наследством она тоже не сможет, так как по закону имуществом жены управляет ее супруг.
До тех пор, пока Элизабет не выйдет замуж, ее опекуном был назначен дядюшка Бенджамин. Этот занудный старик настаивал, чтобы она исполнила волю покойного Эдварда, и вышла за Альберта Маккинзи, когда тот вернется из Европы.
Своим брюзжанием дядюшка так ее достал, что она чуть не выскочила за первого встречного, лишь бы избежать брака с противным вонючкой. Тем более что претенденты не заставили себя долго ждать. Еще не увяли цветы на могиле отца, как со всех сторон словно стервятники налетели проходимцы всех мастей, закидывая удочки насчет женитьбы на богатой наследнице.
В один прекрасный день на пороге ее дома появился Джеймс Фаулер. Элизабет не поверила своему счастью. И когда разговор от соболезнований по поводу кончины отца плавно перетек в предложение руки и сердца, она, пренебрегая всеми приличиями, тут же ответила «да».
Дядюшка рвал и метал.
— Ты погубишь себя! — восклицал он. — Как ты будешь жить среди этих варваров? Они же все дебоширы и пьяницы! Корчат из себя аристократов, а на деле — кроме рабов и непомерной спеси у них ничего нет.
Несколько часов кряду он пытался ее вразумить, но Элизабет была непреклонна. До возвращения Альберта из Европы оставались считанные дни, и дальше медлить было нельзя. В конце концов, дядюшка, напуганный ее угрозами выброситься из окна или уйти в монастырь, сдался и позволил объявить помолвку.
Время до свадьбы пронеслось незаметно. И вот — после утомительного путешествия из Нью-Джерси в Джорджию, ночевки в гостинице Мейкона, венчания и скромного банкета — Элизабет едет в коляске в имение своего супруга.
Вся ее прошлая жизнь словно подернулась туманом, как река Делавэр промозглым осенним днем. Здесь, на Юге, все казалось совершенно другим. От буйства зелени захватывало дух, а небо сияло такой ослепительной голубизной, что глазам было больно смотреть.
По сторонам от дороги простирались бескрайние поля, на которых гнули спину полчища негров. Элизабет с любопытством разглядывала их. Конечно, и в Трентоне ей доводилось видеть чернокожих. Некоторые из них даже трудились на фабриках ее отца. Но то были наемные рабочие, а не рабы.
Негры мотыжили грядки, которые извилистыми зелеными рядами расчерчивали бурую землю и терялись на горизонте в дымке оранжевой пыли. Крупные лапчатые листья, розовые и кремовые цветы — Элизабет никогда не видела, как растет хлопок, но, заметив кое-где коробочки с комьями белой ваты, догадалась, что это именно он.
Наряду с мужчинами, под палящим солнцем работали женщины и даже дети. Элизабет, сроду не державшей в руках ничего тяжелее книги, стало не по себе. На миг она устыдилась того, что родилась богатой и белой, и имеет все в изобилии, а у этих людей ничего нет.
Интересно, каково это, быть рабом? Принадлежать хозяину, который может тебя продать, избить и даже убить…
Элизабет вздохнула и отогнала непрошенные мысли. На все воля Божья. Кто-то раб, а кто-то господин. Не стоит забивать себе этим голову. Нужно сосредоточиться на более важных вещах. Теперь она замужняя женщина, и у нее появились обязанности. Правда, что это за обязанности, понимала Элизабет довольно смутно. Мать умерла, когда она была еще совсем крошкой, не успев посвятить ее в подробности супружеской жизни.
Зато родительница Джеймса была жива-здорова. Чопорная сухопарая дама во вдовьем наряде сидела напротив, обмахиваясь черным веером. Должно быть сейчас хозяйством занимается именно она.
Элизабет украдкой посмотрела на свекровь. Та поймала на себе ее взгляд, но ее бескровные губы даже не дрогнули в намеке на улыбку.
«Надеюсь, мы с ней поладим, — ободрила себя Элизабет, но что-то внутри подсказало: — Просто не будет».
— Это все ваши поля? — спросила она, чтобы хоть как-то разбавить затянувшееся молчание.
От звука ее голоса Джеймс вздрогнул, словно очнувшись от сна.