45. Штрафная сотня (2/2)
— Расслабь тело, не зажимайся, — Гурен командовал так, словно Сатоши не был привязан к козлам для порки, а находился на тренировке. — Набери воздуха в лёгкие. А теперь ори! На выдохе!
Крика он потребовал не касаясь ещё розгой исполосованного тела.
— Ну?! Быстро, курсант! Я хочу слышать настоящий крик!
Орать просто так — это не унизительно. Это как на тренировке, как в учебном бою, он это проделывал не раз.
И Сатоши заорал что есть силы. И с этим криком как будто рухнули внутри какие-то границы. Как будто можно было больше не воевать, не удерживать рубежи.
И, пожалуй, стало легче. Ещё и потому что Сатоши где-то внутри знал с самого начала, что всё равно не выдержит до конца молча. И когда он сдастся было лишь вопросом времени.
Гурен позволил ему сохранить лицо, и Сатоши был за это благодарен, встречая коротким криком теперь каждый новый стежок.
А ещё можно было оценить как гуманно командир обошёлся с ними в тот, первый их раз, после которого они попали в отряд лунных.
Тот самый первый крик Гурен поймал на половине, аккуратно стегнув уже и так исполосованный зад ниже лестницы алых росчерков именно в тот момент, когда Сатоши уже не смог бы сдержаться. И дальше пошло как по маслу.
Кому ж, как не Гурену, знать, что крик, слёзы, а иногда и хороший матерок помогают не только стерпеть, но и собрать силы для рывка.
И пока Сатоши орал во всю глотку, подполковник был уверен — он даже боль чувствует слабее. Просто потому что не пытается запереть её внутри себя. А ещё — с каждым криком свет в конце тоннеля всё ближе.
Стоит отпустить что-то одно, остальное уже не удержишь. Стоило закричать — и остальные реакции тут же заявили свои права: из глаз таки потекли слёзы, а тело начало мстительно дёргаться и пытаться выкрутится из пут. Безуспешно, разумеется.
И вот тут-то Сатоши каким-то краем сознания успел порадоваться, что привязан. Если бы это было не так, он точно скатился бы с лавки.
Незаметно для себя парень начал подвывать и сильнее дёргать руками. Ладони, раньше сжатые в кулаки, теперь наоборот судорожно распрямлялись. Как будто пытались прикрыть задницу прямо так, на расстоянии.
Гурен больше не отвлекал парня разговорами, потому что в перерывах между сериями ударов тому надо было просто отдышаться. Слёзы уже капали на пол, расплываясь тёмными веснушками на плитке. Гурена они не радовали, но это был сигнал, что с Сатоши всё в пределах нормы и он выдержит наказание до конца.
Незаметно подкатился последний десяток.
Парень плохо помнил сам себя. Он совершенно потерялся в вихре своих ощущений и реакций. И просто уже нёсся в этом бурном потоке, не пытаясь что-то отследить и за что-то зацепиться. Потерялся даже в пространстве и времени.
Всё, что случилось за этот день, нашло сейчас выход в слезах, криках и судорожных рывках тела.
Удары теперь приходились на верхнюю часть ног и он уже почти не разделял отдельные, они все слились в одну сплошную волну, заставляющую его мотать головой из стороны в сторону и царапать ногтями козлы.
Последняя передышка закончилась. Гурен снова занёс розгу. На заду и бёдрах сразу под ним живого места не осталось и болючая лесенка вынужденно поползла ещё ниже, к коленям. Хорошо, что остался всего десяток. Но сидеть и ходить без специального лечения Сатоши сможет не скоро. А этого Гурен не хотел и мысленно сделал пометку — отдать особые распоряжения в лазарете.
— Сто, — сказал он после того, как отзвучал последний крик. — Последние пять я своей волей отменяю за неукоснительное повиновение приказам командира во время наказания.
Сказать сейчас Сатоши смог бы что-то вряд ли. Сознание медленно выплывало откуда-то из глубин, и первым, что он услышал после голоса Гурена — собственное дыхание со всхлипами. Но сейчас даже не было за него стыдно.
ВСЁ! Всё закончилось. Всё позади. Он… Можно ли считать, что он выдержал? Мысль скользнула по краю сознания, но не зацепилась.
Гурен выждал почти пять минут, прежде чем начал один за другим отстёгивать удерживающие парня ремни. Когда последняя пряжка повисла с тихим звяком, подполковник очень осторожно, придерживая за плечи, помог Сатоши встать с лобного места.
— У тебя примерно десять минут, можешь выйти в ванную комнату. Потом я отведу тебя в лазарет.