1 Глава в которой Лань Ванцзи все потерял (2/2)

— Ах ты, грязная шлюха! — слышит он разъяренный крик из-за двери и громкие гулкие шаги.

Мужчина вылетает следом за ним и Ванцзи даже не успевает подняться на ноги, чтобы убежать; тело его не слушается, он видит капли крови, что падают на серый кафель, и поднимает взгляд. Похоже, парень сломал нос своему директору. Он не успевает увернуться от руки, что снова хватает его, поднимая на ноги; несмотря на чужие взгляды людей, которые даже не пытаются ему помочь, его снова тащат к кладовке. Горло перехватывает от боли и шока, все, что из него вырывается, это хрип и кашель, а так хочется хотя бы закричать, позвать на помощь. Но он понимает — как бы громко он ни кричал, никто не придет. Все просто убегут.

Лань Ванцзи дергается, стремясь снова вырваться на свободу, пинается и не даёт сдвинуть себя в сторону ни на шаг, отбиваясь. Как ему в голову приходит мысль укусить руку, что держит его так крепко, парень не знает, но его зубы сжимаются на чужой коже и он чувствует во рту неприятный соленый вкус крови. Мужчина кричит, отпихивает его в сторону, и Ванцзи сплевывает, просто не в силах чувствовать вкус чужой крови. Его тошнит, он едва стоит на ногах, поэтому тяжелый кулак, врезавшийся в скулу, валит его снова на твердый пол. Но парень не позволяет себе сидеть без движения, пока у него есть возможность сбежать. Несмотря на сильную боль, он ползет, цепляясь руками за стеллажи просто ради того, чтобы вывалиться из дверей магазина под поток громкой брани на мокрую брусчатку, прямо под дождь, смывающий кровь с его лица.

Он никому ничего не рассказывает. Ему вообще ничего не хочется говорить. Теперь ему становится ясно, как, скорее всего, чувствуют себя жертвы изнасилования, только от них его отличает одно. Ему все же удалось спастись. Думать о том, что было бы, если бы всё сложилось иначе, не хочется. Он и так с трудом в силах сдерживать слезы, жгущие глаза. Неправильно ненавидеть себя за то, каким ты родился. Так почему же теперь он хочет себя за это ненавидеть?

Раньше быть омегой для него не значило ничего. Его организм лишь немногим, как казалось, отличался от обычного мужского, не давая этим ему абсолютно никакого преимущества. Ни отец, ни дядя не разделяли их с братом, ни общие знакомые. Возможно, дело было в том, что для его прошлого окружения быть омегой и правда было чем-то не таким важным.

Ванцзи никогда не планировал заводить семью, вынашивая детей самостоятельно, и в брак вступать он, если честно, не особо хотел, крайне смутно представляя себе собственную семейную жизнь. Ему было бы просто хорошо и одному, в тишине собственной квартиры.

Теперь же, выходя на улицу, парень чувствовал себя в опасности. Неужели именно об этом говорят так громко те женщины и омеги, что борются за права, которые, как кажется, у них есть и так. Правду говорят, понять человека можно, только оказавшись на его месте. Он оказался, и ему не понравилось. Ни одному человеку не понравится чувствовать себя будто кусок мяса перед стаей собак.

А ведь то нападение в магазине случилось не потому, что он был омегой. Нет. Ему рассказала об этом девушка, одна из кассирш, что работала в тот день в магазине. Она встретила его на улице и узнала, даже несмотря на маску, которая закрывала половину его лица. Ещё бы, синяк с его скулы всё ещё не сошёл, и он не хотел, чтобы его кто-либо видел. Та девушка рассказала ему о том, что такое в том магазине случается так часто, что люди просто привыкли игнорировать, а многим там работающим просто проще согласиться взамен на деньги, которые этот хозяин им платит. По словам кассирши, он даже не сразу понял, что парень омега, и набросился на него просто потому, что тот ему понравился. Ванцзи опять затошнило.

То есть в этом обществе считалось нормальным накинуться на человека, склоняя его к насильственной связи просто потому, что ты «приглянулся» или подходишь для этого по половым признакам. Это же просто ужасно.

Но это была только одна из вещей, которую понял Ванцзи. Вторая была куда проще, но не менее болезненной.

Никому нельзя было верить. Вообще никому. Ни потенциальным начальникам, ни коллегам, ни прохожим, менеджерам и официантам. Любой из этих людей, что приветливо улыбался тебе в лицо, заговаривая зубы, с такой легкостью вышвыривал после на улицу. Возможно, причина была в его доверчивости и честности. Лань Ванцзи привык верить людям, что были с ним рядом, он не знал, что в реальной жизни делать этого было нельзя.

За этот месяц парень оказался в ещё худшем положении, чем был до. И он не знал, что с этим делать и как справиться. Ему начало казаться, что выхода просто не было.

Квартира, где он теперь безвылазно сидел, была какой-никакой, а защитой. Весь внешний мир вызывал в юноше отвращение, казался мерзким и опасным. Лучше он будет сидеть в четырех стенах маленькой гостиной, которая стала его собственным убежищем, чем выйдет на пропахшие мусором, бензином и выхлопными газами улицы, по которым ходят не люди, а дикие звери.

Дома он мог свернуться на твердых подушках старого пыльного дивана, обитого грубой тканью, и накрыться с головой одеялом, чтобы просто отдыхать. Стертые от постоянного хождения между столиками в кафе и ресторанах ноги ему были за это благодарны, потому что они болели до сих пор. Руки были стерты, подушечки пальцев огрубели, обожженные химией моющих средств, потому что резина перчаток вызывала у его кожи ещё большее раздражение.

Он мог пролежать не вставая весь день, не понимая, сколько времени сейчас и как быстро оно проходит мимо. Парень мог ничего не есть, не чувствуя голод, и не отзываться, когда его звали. Большую часть времени он просто спал, утомленный мыслями и чувством паники, которая то бесследно исчезала, то накатывала волной.

Лань Цижэню было больно смотреть на племянника, но мужчина считал, что тому просто нужно время, чтобы смириться и привыкнуть, ведь Ванцзи вел себя хорошо. Только парень никогда не жаловался, и понять на самом деле его внутреннее состояние не мог никто. Разве что его брат. Возможно, если бы не появление Сичэня, могло бы произойти нечто непоправимое. С каждым днем Лань Ванцзи закапывался в себя всё глубже и глубже, погружаясь в неизвестность, что сжимала легкие, заставляя задыхаться. Она отбирала у него все силы. Даже после сна парень не находил в теле их достаточного количества, чтобы просто поднять руку.

Он ничего не ел и после последней своей попытки устроиться на подработку почти перестал говорить.

Пока он жил в обеспеченной семье, быть омегой было просто. Его не мучили жар, нервозность, чувство беспокойства и опасности, которые спонтанно усиливались из-за неровного гормонального фона и повышенной чувствительности. Всё это не ощущалось остро из-за помощи семейного врача, вовремя сдаваемых анализов и постоянного приёма горы таблеток: от простых витаминов, до легких подавителей. У него было всё, чтобы чувствовать себя комфортно.

Постепенно он просто ко всему привык и перестал обращать внимание на свои особенности, делая природный запах более спокойным и нейтральным, чтобы не отвлекать одноклассников, а потом и однокурсников. На его комоде всегда громоздилась небольшая, но объемная коробка с таблетками, которые всегда были пронумерованы. Их просто было нужно не забывать вовремя покупать, и всё. Он даже не знал, сколько стоила одна такая баночка. Ему было совершенно неважно.

Оказалось, что дорого. Поэтому он перестал принимать их, всё равно его организм начал отторгать их.

Он не поднялся с дивана, продолжая лежать, накрытый тяжелым одеялом, когда в дверь настойчиво позвонили. Ему наконец удалось пригреться и почувствовать себя лучше, поэтому юноша не поднимется. Только если хоть кто-то предложит ему что-то более приятное.

Тихо скрипнула дверь напротив него, и из единственной спальни в квартире показался бледный и измученный Лань Цижэнь. Мужчина выпрямился, оглядывая пространство перед собой, в особенности горку на узком сидении дивана, грустным взглядом. Не сказав ни слова, он медленным тихим шагом побрел к входной двери, в которую всё ещё настойчиво звонили. Ему было прекрасно известно, кто сейчас обеспокоенно топчется на пороге, но заставить себя двигаться быстрее не получалось.

Старший из его племянников едва не ввалился в квартиру, стоило двери перед ним наконец распахнуться. Лань Сичэнь ещё выглядел вполне свежим и бодрым, даже румянец украшал его светлое лицо; может, недолгое присутствие этого человека сможет привести их в чувство хоть ненадолго.

— Ванцзи? — кивнув дяде и наконец переступив порог, зовет Лань Сичэнь, оглядывая крохотную прихожую и проходя вперед в первую же комнату. — Брат? Ванцзи, ты в порядке?

Мужчина быстро подлетел к дивану, опускаясь перед ним на колени, чтобы осторожно руками забраться под ткань одеяла. Это было сделать непросто, потому что человек перед ним лежал к нему спиной, прижимая своим тяжелым телом один свободный край, а другой цепко удерживая руками, образуя плотный белый кокон.

— А-Чжань, вставай, я принёс еды и новости от отца из больницы.

Названный нехотя завозился, отогнув край одеяла, и высунул голову, чтобы усталым внимательным взглядом поблекших глаз посмотреть на того, кого никак не ожидал тут увидеть. Лань Хуань уже давно к ним не приезжал и тем более не передавал новостей. Неужели случилось что-то серьезное? Не мог же их отец умереть раньше отведенного срока?

Чтобы услышать обещанные новости, Ванцзи пришлось сесть, дать себя внимательно рассмотреть, а после его и вовсе вытолкали в холодную ванную комнату, в которую идти у него не было совершенно никакого желания, потому что там было холодно, тускло и скользко, да и вода была едва-едва теплая.

Однако, когда он отказался мыться, брат вместо того, чтобы оставить его в покое, достал из бумажного пакета, с которым приехал, сверток чистой одежды и принялся раздеваться, а после, как в детстве, потащил его в ванную прямо так, в одеяле. В его единственном достаточно теплом одеяле, чтобы он мог под ним нормально спать. Пришлось сдаваться, признавая поражение, ведь терпеть холод целую ночь, пока будет сохнуть тяжелая ткань, совсем не хотелось, а драться, да ещё и с Лань Хуанем, у него не хватило бы сил.

Сичэнь одел его, выбравшегося из холодного плена, закутывая продрогшее тело в ткань. Помог ему высушить волосы полотенцем и заставил выпить все необходимые таблетки, обещая, что постарается достать ему новые. И только после всего этого они втроем уселись перед низким столом на подушках за той едой, что привез с собой Лань Сичэнь. Они ели долго, потом просто сидели и пили горячий чай, пока не стемнело и не пришлось подниматься, чтобы включить свет. Тогда брат, глядя на время, всё же начал говорить.

— Я ездил к отцу сегодня утром. Он редко звонит из больницы, только в крайнем случае, поэтому я подумал, что что-то случилось, и сорвался к нему при первой же возможности, — Сичэнь рассказывал не спеша, подбирая слова и грея пальцы о чашку. — Когда я примчался в его палату, он там лежал и улыбался…

— Улыбался?.. — хрипло переспросил Ванцзи, недоуменно глядя на старшего брата.

— Именно, — Лань Хуань даже кивнул, этим как бы стараясь подкрепить свои слова. — Лань Чжань, отец сказал, что знает, как решить нашу проблему. Только его предложение, скорее всего, может тебе очень сильно не понравиться.

— Говори… — ему тяжело было слушать слишком много слов и фраз, что так и сыпались из брата. Голова болела.

— Брак, Ванцзи. Отец предлагает выдать тебя замуж, — опустив глаза на содержимое своей чашки, покаянно вздохнул Сичэнь. Он выглядел так, будто вина мучала его.

— Когда? — он почувствовал, что начинает злиться, но не от того, что за него решали его судьбу, а за то, что теперь каждое слово приходилось вытягивать клещами.

— В ближайшее время. Он не сказал ничего конкретно, но, боюсь, отец будет настаивать. Тебе нужно будет приехать к нему, чтобы обсудить всё; Цзинь Гуанъяо вызвался помочь и отвезти тебя, когда отец точно всё решит, — по лицу Лань Хуаня было неясно, поддерживает он эту идею или нет, в глазах брата были сейчас лишь вина и беспокойство.

— Он правда думает, что этим можно всё решить? — недовольно выдохнул до этого молчащий Лань Цижэнь, сжимая в пальцах пиалу.

— Такая судьба не может быть хуже того, что есть сейчас, — тихо и медленно проговорил Лань Ванцзи, заглядывая дядюшке в глаза.

В конце концов, и правда может в любой момент стать хуже, чем сейчас. Если отец будет твердо намерен выдать его замуж, то смысл отказываться. Какой толк от его свободы, если с ней ничего не сделать? Он лучше обменяет её, если это вытащит их троих обратно в мир, который от них отказался.