Часть 15 (2/2)

- Так и знала. Ничтожество вроде тебя выбраться не могло.

О. Вот как.

В кресле, обитом кожей, сидела директор. Её вымученный вид и полный ненависти взгляд казались настолько обыденными, что сердце невольно сжалось до размеров бусины. Тем не менее, носильщик улыбнулся.

- Даже в такой ситуации… Впрочем, чего я ожидал. Думаю, даже не стоит предлагать тебе помощь, верно?

- Такое чудовище, как ты, мне ничем не поможет.

«Чудовище». Слышит который раз, а почему-то больно как в первый.

- Если ты решила ждать смерти, выбухивая надаренный коньяк, значит, плана, как выбираться, у тебя нет. Надеюсь ты не против, если я пошарюсь по шкафам и заберу у тебя немного водки. У меня кончается антисептик. Кроме того ты наверняка заныкала что-нибудь интересное. О, прости, забыл. Тебя ведь раздражает сам факт того, что я знаю о тебе подобное? Хотя нет, тебя раздражает даже мой голос и существование в принципе, что уж там о таких мелочах.

Ответа не последовало, и парень со спокойной совестью подошел к шкафу, который распахнул и стал перерывать в поисках хоть чего-то полезного.

- Знаешь, два года прошло, а ты так и не смирилась с тем, что я убил отца. Каждый день гнобить меня, называть «чудовищем» за то, что я спас тебя и застрелил человека, который сначала пытался зарезать тебя, а потом и почти убил меня… Ты знаешь, что ты та ещё сука? Говоря тебе это вслух, начинаю думать, что зря вообще задумывался, мог ли я быть неправ. Я почти умер за тебя, знаешь ли, - осматривая бесчисленные бутылки в поисках либо чего-то приличного, либо с хорошим содержанием спирта, спокойно продолжал носильщик. - Так приятно высказать тебе всё это, когда я уже не твой сын или уборщик, а ты уже не директор и не моя мать. Теперь ты просто уёбище, каким был и я в твоих глазах, тебе не кажется? Жаль, тут нет зеркала, чтобы ты в него посмотрелась. Ну, может хоть нахуй меня пошлешь? А то даже скучно как-то. О, коньяк…

На секунду он обернулся, после чего, уловив знакомый взгляд, отвернулся обратно.

- Ты никогда не был мне сыном. Я не могла родить такого монстра.

Было тяжело видеть, как те же глаза, что смотрели на него в детстве с любовью, теперь смотрят с презрением и ужасом, а голос, который читал ему сказки, поливает грязью. Но он уже как-то даже смирился.

- Какая жалость. Почему бы тебе уже не признаться, что он ёбнулся из-за работы? Ты ведь прекрасно знаешь это. Ты знаешь, и я знал, что он больше не тот отец, которого мы помнили.

- Ты убил его. И даже не поморщился. Ты хуже всего, что находится в этом ёбаном комплексе.

- Правда? Ну, что ж. Зато я не превратился из главы биохимических лабораторий, величайшего афериста в истории фонда, лучшего стрелка и наебщика в такую тряпку, как ты. Я хотя бы стал уборщиком, это немного лучше. Просто признай: что до нарушения условий содержания, что после, я всё равно лучше.

- Какая к черту разница… Монстр есть монстр.

- Монстр, говоришь… В последнее время меня больше называли идиотом и дебилом. Я даже отвык.

Забрав из глубин полок болгарку, бутылку спирта и самовосполняющуюся аптечку, которую потеряли после пожара в хранилище, носильщик тяжело вздохнул. Не видя смысла искать дальше, он закрыл дверцы и направился к выходу, прислушиваясь с фантомной надеждой на оклик. В конце концов, сейчас они оба понимали, что это их последняя встреча.

Подойдя к двери он положил руку на ручку и в последний раз обернулся. Мать, когда-то яркая и вечно улыбающаяся женщина, сейчас выглядела совершенно пустой. Когда -то трудно было представить её без улыбки, а сейчас… Она смотрела с сухой ненавистью.

Те же черты лица, что и тогда, когда она обрабатывала разбитые коленки. Те же кудрявые волосы, которые парень когда-то заплетал в неаккуратные косички.

- …знаешь, я всё ещё храню того барашка, которого ты мне подарила. Пока, мам.

Он отвернулся, шагнул прочь и захлопнул дверь, после чего, постояв пару секунд, утер слезы того, что осталось от его детских воспоминаний, и поспешил обратно.

***

— Рад, что ты в порядке, хотя бы физически. Госпожа, ты как?

Госпожа ничего не ответила. Она лежала, бездумно пялясь в потолок, и никак не отреагировала на шелест двери.

— Я тут побуду, пока тебе не станет лучше. Ты как? — парень сел на кровать, не особо ожидая ответ, которого закономерно не получил. — Думаю, у тебя сейчас будет чередование депрессивной и маниакальной фаз. Так что... Тебе надо отдохнуть пару дней, не думаешь?

— Я уже отдыхала недавно, — вдруг безэмоционально откликнулась женщина.— Я могу работать дальше.

— Не думаю. Выглядишь так, как будто у тебя нет желания жить.

Госпожа медленно поднялась и села на кровати всё с тем же пустым взглядом.

— Что я должна сделать?

— Прямо сейчас было бы неплохо просто поспать. Или тебе воды принести? Ты голодная?

— Просто скажи, что мне сделать, чтобы всё это закончилось.

— Мда. Тяжёлый случай.

Носильщик придвинулся, положив госпоже руку на плечо.

— Слушай, давай так. Понятия не имею, что у тебя в голове сейчас, но продержись пока немного, окей? Хотя бы ради меня. А потом всё закончится. Мы выберемся, будем жить нормальной жизнью. Ты будешь ходить к психиатру, посидишь на антидепрессантах, начнёшь жизнь заново. И всё, что было здесь, забудется, как страшный сон. Больше никакой боли не будет.

Слова. Это были пустые слова, в которые женщина уже явно не верила, так что носильщик просто потянул ее податливое тело на себя, уронив голову на свое плечо, и тяжело вздохнул.

— Ты мне веришь? —спросил он, уже зная ответ.

— Нет, — пробормотала госпожа.

— Значит, верь хотя бы себе. Верь в мою веру в тебя, или как там было... Всё, давай, проспись хорошо, и все будет нормально. Можешь же мне хотя бы разок поверить?

— Угу.

— Это ”угу” как саркастичное ”угу”, или ”угу” как ”я уже устала, отстань” ”угу”?

— Угу.

Невольно прыснув, носильщик обнял женщину. Наверное, она была первым человеком, которого он наконец смог не особо уверенно, но всё же назвать семьёй.