Часть 9 (1/2)
— Может, ты хочешь мне что-нибудь сказать?
— Что? Нахуя? Ты хочешь внимания, или что?
— Ты серьезно не понимаешь?
— Да?
Я, ничего не понимая, обернулась, оторвавшись от разглядывания чьих-то кружевных труселей. Что он, блять, имеет ввиду?
Так этот чертила вёл себя всё время, начиная с того момента, как мы выбрались из рыжего тумана. Он просто молчал, смотря куда угодно, но не на меня, и периодически задавая один и тот же вопрос. Честно, я пыталась извиняться, угрожать а также расспрашивать, однако он, блять, партизански молчал.
— Чё, сука, я должна тебе сказать? — снова буркнула я. — Что? Скажи за меня, я тупая. Дай, ебаный в рот, подсказку. Я охуеть как плоха в угадайках.
Ответа не последовало. Конечно.
С тяжелым вздохом я вернулась к разбору шкафа в очередной квартире местных ученых. Она была пятая по счету, однако надежда сдохла еще на третьей: ничего полезного, кроме туалетной бумаги и презервативов, не было найдено. И то, водяные бомбочки из окна побросать не получится, так что только туалетка.
Трусы, штаны, толстовки, халаты, заначка с бухлом. Я выкидывала шмотье, раздраженно матерясь, и надеялась увидеть немного мятных леденцов. Но, кажется, хуй мне, а не освежающий ментол.
Шкаф кончился, и я разочарованно вернулась к комнате в целом. Носильщик рылся в стеллажах, периодически поглядывая на меня, и откладывал найденные записи. Не ебу, зачем он собирает эти черновики с личными заметками, однако он это делает. Очередной вопрос остался без ответа, но как же хорошо, что мне насрать.
Господи, как я заебалась. Я так больше не могу.
Вся моя жизнь прошла под лозунгом: «Можешь-не можешь, поднимай свою жопу и делай. Потому что ты взрослая. Потому что больше никто не сделает это. Потому что проснешься ли ты завтра, или нет, зависит от тебя.» Но где я теперь? Больше не получится говорить себе, что однажды будет лучше, потому что никакого «однажды» не существует, есть только ближайший месяц или два. И вот ради чего я делаю всё это? Чтобы сдохнуть, но не сегодня, а чуть позже?
Блять, да в пизду.
Я обессилено подошла к кровати и свалилась, упав лицом на подушку. Она была насквозь пропахшей сальными волосами и сплошь в белых разводах от слез, но я не обратила на это внимание. Сразу после очередного избиения я пошла дальше искать оружие, но ничего не нашла. Я больше не хочу. Я больше не могу.
Судя по звукам, носильщик подошел к кровати и сел на нее, зашелестев бумагами. Так он обиделся или нет?
— «Я решила, что с меня хватит. Я передала длани змея данные о местоположении зоны девятнадцать. Они хотели сказать мне, когда будет нападение, чтобы я успела уйти, но я отказалась. Не хочу, чтобы меня пытали, когда я буду подозрительно себя вести накануне облавы. Не хочу бежать. Хочу остаться с Мартой, хотя она явно была бы против. Но она уже мне ничего не скажет.»
…мама в детстве читала мне сказки. У них такой похожий тон: размеренный, спокойный, выразительный, с мягкими переливами и осторожными переменами. Я так хочу не вникать, но, кажется, эта информация может быть полезна.
Я хотела отдохнуть. Не судьба.
— Там есть что-нибудь интересное? Посмотри, над чем она работала.
— «Семнадцатое апреля. Нас с Мартой приняли в фонд, не могу в это поверить. Первое время мы будем просто ассистентами, но потом мы обязательно станем самостоятельными исследованиями. Хочу посмотреть на лицо Марты, когда она узнает, что меня назначили на очень важный и опасный объект. Конечно, это сделали из-за критической нехватки персонала, но всё же.»
«Двадцатое апреля. Я наконец выпросила полный доступ к материалам: довела доктора Вейн до белого каления, и она сдалась. Наконец я смогу сделать что-то полезное, а не таскать кофе и строить догадки. Марта сказала, что она тоже не отстает и работает на важном объекте, но, думаю, она врушка.»
«Двадцать первое апреля. Принялась просматривать записи. Название, конечно, так себе: «маска одержимости»? Что за бред? Почему нельзя было как-то по-другому назвать? Ну да ладно. Судя по всему, он псих. Ну, так говорит доктор Вейн. Мне кажется, всё просто, и я скоро пойму, что им движет. Не то, чтобы я лучше местных ученых, но… Ой, да ладно, конечно же лучшая.»
«Двадцать второе апреля. В его словах нет несостыковок, но… Некоторые вещи кажутся странными. Он говорит, что находится в близких отношениях с «чумным доктором», но почему-то в разных моментах его речь о докторе чувствуется по-разному. Он использует от раза к разу разную лексику и интонации. Ладно, надо еще подумать. Для первого дня вышло неплохо.»
«Двадцать третье. Вопросов всё больше. Я отложила несостыковки с отношением с доктору, списав всё на биполярное расстройство. Но он использует разные техники манипулирования, наслаивая их одну на другую, я сбилась со счета, выписывая их. Кажется, он не врет, наоборот, очень охотно обо всём рассказывает, но от этого еще хуже. Почему он хорошо относится к комедиям, но считает, что их не должно быть? Причем он не хочет лишить человечество чего-то хорошего, считает людей и этот мир забавными. Почему не знает, что такое кошка, но знает значение слова «бинокулярный» и способы его научного употребления? Откуда знает, что Чед ел на завтрак? Я… Я не знаю. Пытаюсь всё систематизировать.»
«Двадцать четвертое. Что за хрень.»
«Двадцать седьмое. Нихуя не понимаю.»
«Тридцатое. В записях постоянно повторяются одни и те же слова. «Ты», «уже», «расшифровала», «впрочем», «найди», «последний», «шифр». Кажется, я ебнулась и ищу закономерности там, где их нет.»
«Тридцать первое. Он видел, как я смотрела на него во время последнего интервью. Расшифровывая его, я проверяла текст всеми возможными способами. Двадцать часов спустя я перешла к азбуке морзе, взяв гласные как тире, а согласные как точки. Он сказал: «Неплохо. Приходи, лично поболтаем.» Блять, как? Как, сука?»
«Тридцать третье. Я подсыпала Вейн снотворное и пришла поговорить с ним. Я ничего не отвечала, но он сказал мне, что такие умные люди, как я, нужны в Аллагаде, откуда он пришел. Он сказал, что мне предстоит последнее испытание. Не хочу с этим связываться, уволюсь нахер, и Марте скажу, как эта пизда из кабинета вылезет.»
«Сороковое. Шифров всё больше, и для нас это теперь игра: я редактирую наброски Вейн и азбукой Морзе говорю с ним, а он отвечает и говорит со мной. Я сплю по часу в день, но оно того стоит. Мы говорим ни о чем, но это прикольно. Тем не менее, надо валить. Марта, блять, заебала работать, возьми трубку, сука.»
«Сорок пятое. Директор сказал, что Марту убили во время эксперимента. Прорыдала полдня, а потом на почту пришло странное письмо. Они хотят напасть на фонд. Я сказала, что подумаю.»
Мда, блять. Значит, вот из-за этой пизды я не умерла на тестах, а страдаю тут?