Глава 12 – Вершина (1/2)
Вершина — это кульминация всех стараний, доказательство силы, самоотверженности и выносливости. Точка, к которой ведет каждое решение, все дороги и тропинки. Для большинства это рассматривается как пик борьбы, момент, в который конфликт больше не мучает разум. Гордон же, взглянув в большое окно, за которым виднелись далекие пятна света, усеивающие то, что осталось от Сити-17, понял, что это только начало. Он был заключен в капсулу, его бронированное тело прижималось к металлическому каркасу решетками поперек груди. Это оказалось единственным видимым средством передвижения внутри Цитадели, что он уже ненавидел, когда продолжал свой быстрый подъем. Освещение от того немногого дневного света, что бил снаружи, пропало, как только окна скрылись из виду, оставив ветерана окутанным тенью.
Глухой лязг металла достигал его ушей, пока капсула продолжала подниматься по рельсам — уже в течение нескольких минут. Фримену эта тишина показалась какой-то… тревожной. Не имея ничего, на чем можно было бы сосредоточить свой гнев, он обнаружил, что сквозь его завесу начинают пробиваться другие эмоции, наиболее ощутимой из которых являлась вина. У бывшего ученого внезапно пересохло в горле, когда он задумался о недавних действиях, которые привели его туда, где он оказался.
«Что же я наделал?»
***</p>
Все решается наверху. Для большинства людей это высказывание относилось только к верхним эшелонам установленной иерархии — к чему-то, с чем каждый сталкивается в своей жизни в той или иной форме. Для солдата это также касалось одной из самых важных позиций на поле боя — возвышенности. Когда сражения велись вблизи таких высот, постановка задачи по удержанию или взятию их была вполне ожидаема. Воины, удерживающие или захватывающие эти возвышения, могут стать решающим фактором в битве, единственным ударом которых можно переломить ход событий. Те же самые бойцы знали, что, как и в большинстве сценариев сражений, всегда лучше защищаться, чем нападать. Атакующие солдаты вынуждены подбегать к своим точкам захвата, в то время как обороняющиеся могут спокойно уничтожать наступающие части, находясь в безопасности за заранее построенными барьерами и огневыми точками.
Гордон Фримен был слишком хорошо осведомлен об этом факте, когда ему поручили «добраться до лошади». Последний оставшийся гарнизон Альянса оказался единственным, что стояло на его пути: он укрывался в остатках трехэтажного здания и состоял не только из обычных солдат и элиты, но и из патрулирующих вокруг страйдеров и штурмовиков; ветеран даже и не подумал о том, чтобы врываться внутрь. Он вошел через подвал, а разношерстная группа отдельных членов Сопротивления, которых он встретил по пути, была рядом с ним.
Бывший ученый возглавил атаку на верхний уровень того, что осталось от трехэтажного здания, потеряв по дороге туда множество товарищей по оружию. К этому моменту Цитадель казалась такой близкой, а гнев Гордона — столь всепоглощающим, что от других его эмоций остались лишь незначительные следы. Вина, сожаление, скорбь, страх — все шло в качестве топлива для костра. Это поддерживало сильный гнев, приковывало разум Фримена к настоящему, заставляло его сосредоточиться на своей цели, напоминая ему, что Аликс и Илая все еще нужно спасти.
Ничто другое не имело значения: ни истощение организма, которое его собственный адреналин с трудом маскировал, ни тяжелые травмы, начинавшие замедлять его. Даже повстанцы, оказывающие поддержку, больше не являлись его главной заботой на поле боя. Он поймал себя на том, что приказывает им выйти из укрытия и следовать за ним, когда возглавит штурм вершины здания.
— Убирайтесь отсюда! — выкрикнутая команда была направлена усиливающемуся контингенту мятежников. Они находились под прикрытием, защищенные от града постоянного импульсного огня, в то время как их товарищи — в самой гуще событий вместе с Гордоном, отчаянно стреляя по солдатам наверху.
Крики раздавались с обеих сторон, поскольку сражающиеся продолжали убивать друг друга, без колебаний, без пощады. Снаряды и взрывы пробивали то, что сохранилось от внутренних стен здания, отправляя куски кирпича и камня в сопровождение шрапнели, рассекающей воздух. У повстанцев теперь больше не осталось укрытия: все, что они могли сделать — это надеяться, что каким-то чудом они смогут защититься от разрушений, окружающих их, поскольку они не переставали вести огонь. Многие из них были защищены не так хорошо, как надеялись: тех, кого не убила точная стрельба транс-людей, изрешетило шрапнелью. Те, кто все-таки выжил, следовали за Фрименом, пока он продолжал свой безжалостный прорыв, безудержно паля в комбайнов, препятствующих быстрому продвижению.
К тому времени наступающий отряд Сопротивления находился всего в нескольких метрах от точки доступа на крышу, и оставшиеся защитники гарнизона слишком хорошо знали об этом. Внезапный шквал огня с левого фланга ударил в скафандр ветерана. Он оскалился при виде отряда солдат, стреляющих из-за импровизированного укрытия в куче мусора. Он взглянул на ближайшего мятежника позади себя, раздраженно указывая на неминуемую угрозу, как только тот встретился с ним взглядом.
Мужчина понимающе кивнул, жестом призывая остальных следовать за ним. Некоторые повстанцы уже взяли на себя ответственность за координацию ударов. Действуя как точки сбора в наступающей линии, они поддерживали желание сокрушить вражеские силы, даже когда потери были тяжелыми.
— Пошли!
— Наверх!
Встречный импульсный огонь прошил переднюю шеренгу атакующих мятежников, вынудив упасть с криками. Вокруг их раненых или безжизненных тел маневрировали товарищи по оружию, полные решимости покончить со своими врагами, прежде чем разделят ту же участь.