Часть 10. Воспитатель (2/2)

— Родители: отец — прочерк. Мать — Антонина. Дома ночует редко, выпивает. Родственники: Николай, Зоя, Григорий, Раиса, Михаил, Георгий, Галина Неродовы. Пришла добровольно. Физическое состояние ниже среднего. Истощение в лёгкой степени. Проблем с учебой не имеет, проблем с поведением не имеет, — зачитал мужчина и взглянул на Марию Алексеевну.

— Я совершенно не понимаю, что мне нужно увидеть? Обычная девчонка, сбежала из дома и живёт теперь, — фыркнула заведующая, без интереса пробегая глазами.

Макар Игнатьевич отложил папку и раскрыл другую, более потертую и толстую.

— Дягелев Александр Иванович. ХХ17 года рождения. Курская чего-то там… Родители… Ага… Это не интересно. Отличается особой нестабильным поведением и резкой смены настроения. И что? Пацан, которого никто не воспитывал. Наверняка карманник, лентяй и будущий алкоголик, — Мария Алексеевна демонстративно отвернулась от текста, не желая дальше читать.

Макар Игнатьевич вздохнул, выпустил несколько колец дыма и убрал папки обратно в шкаф. Он молчал.

В комнате повисла звенящая тишина.

— Можно тысячи лет спорить о педагогике, о послушании и уважении ко взрослым. Замечали ли вы, что видите только то, что знаете? Стоит ли учить вас видеть что-то иное? — задал вопрос мужчина, проводя пальцем по усам.

Мария Алексеевна возмущённо взглянула. Да кто смеет ее учить? Какой-то учитель из Уральского городка! Ее, педагога из столицы, поучают!

— Не возмущайтесь. Вы знаете одних детей — домашних, послушных, чистых. Я знаю других и вижу их каждый день. Они никому не нужны. Ни другим, ни себе. Окажись вы на их месте, сомневаюсь, что вы бы захотели даже вежливо улыбаться, — Макар Игнатьевич подошёл к заведующей совсем близко, смотря ей в глаза.

Мария Алексеевна испуганно отпрянула назад.

— Их били. До потери сознания. Я сам не знаю какие ужасы были с ними на самом деле, а не в этих глупых бумажках! Мария Алексеевна, я прошу вас, не трогайте их. Их бесполезно просто выпороть. Вы их не стыдите и не делаете им больно. Анга вас могла убить. Могла! Вы это понимаете своей тупой башкой?! — вдруг закричал Макар Игнатьевич.

У Марии Алексеевны подкосились ноги. Она осела на стул и обхватила голову руками.

— Я напишу о вас Нар.Образу, если вы не начнёте искать общий язык с детьми. И будет очень плохо, если вы не найдете. В лучшем случае, вернётесь в Петроград. В худшем… — Макар Игнатьевич успокоился, вдыхая дым из трубки. — В худшем, выйдете из школы ногами вперёд. Аккуратнее.

***</p>

Утро воскресенья начиналось в школе всегда с одного и того же: с полного хаоса.

На кровати царила полная анархия. Кто-то лежал поперек, кто-то сверху, кто-то свернувшись клубочком, кто-то в обнимку.

Анга обнимала подушку, набитую соломой, положив голову на живот Сани, посчитав, что он намного мягче подушки. Сашка перекинул ноги через спинку кровати и укрывался полотенцем. Марат спал на животе, просто потому что на его широкой спине пристроился мальчик лет пяти-семи. Так спали все и всегда, никого не стесняясь и не ругаясь. В этом хаосе было что-то близкое и теплое.

— Шесть утра! Подъем! Подъем, я сказала! — раздался противный звон колокольчика, которым обычно объявляли о начале урока.

— О Господи… Что за условия… Что за похабщина и антисанитария! — колокольный звон смешался с визгливым голосом.