Пролог (1/1)
«... какой же ты, блядь, пидор. Ты самый хуесосный мерзотный пидор из всех возможных. Ты червяк, ты ебаное удобрение для теплиц с мандаринами. Ты даже рядом со своими медиахозяевами висеть на фонарях недостоин. В настоящей России будущего тебя просто брезгливо закинут в трамбовщик мусоровоза, а получившейся кашицей обильно польют пепелище главного офиса твоей конторы. А потом я лично приеду на это место, при помощи оккультных ритуалов воскрешу тебя из небытия и ещё раз напоследок хорошенько выебу в жопу».
Последние строчки Бульба дописывал, стиснув зубы и выпучив от ненависти глаза. Чуть ли не ударив кулаком по клавише с жирной завершающей точкой, он ещё раз бегло осмотрел текст нового поста, представляющего собой репост известного публициста и ответ на него, и нажал на кнопку для публикации. Оригинальный пост не представлял из себя чего-то особенно возмутительного – там было что-то про историю тёрок между УПЦ и ПЦУ, вникать в которую Бульбе сейчас хотелось меньше всего. Да и сама личность публициста объективно не выделялась на фоне гораздо более тупых, омерзительных и вредительских крыс.
Но что-то заставляло Бульбу вновь и вновь жестоко попускать на своём канале этого жирного всратого дурачка с ебалом Пахома, который всего лишь выступал в роли token black guy у людей с белыми колпаками на голове. Возможно, дело было в том, что дурачок не игнорировал его, как большинство бородатых геев-коллаборационистов на зарплате, а позволял себе вяло отбрыкиваться от нападок Бульбы. «Соси, Бульба, уд» – такую расшифровку известной аббревиатуры как-то раз выдумала жертва Бульбы, после чего всякий раз на его тирады отвечала этим заклинанием, приводившим Бульбу в бешенство, как и любой качественный троллинг тупостью.
«Сука, блядь, гнида, мразло, пидор, гондон, ЧМО папущенное!» – примерно такие мысли, словно вагоны поезда, проносились одна за другой в голове Бульбы, не давая вклиниться никаким иным рассуждениям. Выключив компьютер мощным пинком, Бульба вскочил с кресла, отшвырнул его в сторону, дико взревел и попытался схватить со стола початую бутылку дешёвого винца, но та выскользнула у него из рук и раскололась об пол.
«Ну ёбаный в рот, 500 песо просто в пиздищу» – с такой мыслью Бульба вернулся в реальность, после чего без сил плюхнулся в койку. «Похуй, потом приберусь», заключил он, после чего поднял взгляд на настенный постер с изображением любимой девушки – Макимы.
– Гав-гав, – устало усмехнулся Бульба, обращаясь к надменной и высокомерной госпоже. – Ты же видела, какую ересь этот утырок себе позволяет писать в такое время? Я сам в ахуе, если честно, каждый раз с него. Поэтому вот ответил ему так.
Макима ничего не ответила.
– Да, про «выебу в жопу», наверно, лишним было. Сам не знаю, зачем я это в конце выдал, это ж пиздец какая мерзость, если подумать. Но сейчас уже поздно исправлять, иначе это точно разойдётся на скрины и мемы. Лучше оставить как есть, тогда никто особо не заметит.
Макима продолжала безмолвствовать.
– Понимаешь, человек просто годами пишет такую вот хуетень и ищет, кому бы понравиться, к чьей бы, блядь, сисе присосаться! Это просто какой-то пиздец, это каким надо быть, блядь, беспозвоночным животным, – заорал Бульба, но осекся, почувствовав на себе презрительно-осуждающий взгляд Макимы, – ...прости меня, госпожа, я не нарочно. Гав-гав-гав-гав-гав.
Немного передохнув, Бульба вернулся к рассуждениям.
– И ему, главное, ничего никогда не будет, он в Москве сидит и жрёт в три горла спокойно. А я тут сиди да прячься, да? Как же опостылело, настоебенило уже вусмерть местное пойло, местное быдло. Танцы эти, свистопляски ебаные, ленивые скоты, которые работают по два часа в неделю. Лучше б я японский выучил да к тебе махнул – там бы до меня точно никто не добрался даже в случае деанона. А так сижу тут да жду, когда постучатся в дверь.
Бульбе показалось, что Макима теперь смотрит на него с ноткой сочувствия. Он прекрасно знал, что психопаты никому сопереживать не могут в принципе, но именно в крохотной, призрачной надежде на обратное и заключалась его к ней любовь.
– Ну ничего, я хуй им дамся живым, – промолвил Бульба, переведя взгляд с постера Макимы на едва заметную растяжку в дверном проёме. – Вряд ли хоть одна сука знает наш с тобой главный секрет. Помирать, так под зажигательное танго, ебать того мамы рот, – заключил Бульба, после чего погасил свет, отвернулся в сторону, погрузился в отвлеченные рассуждения о барражирующих боеприпасах с автораспознаванием целей и вскоре крепко уснул, вовсе позабыв об осколках на полу.
В Москве тем временем светало.