Часть 1 (1/1)

«Всё на свете можно исправить, кроме смерти».Около уха с минуту трезвонит назойливый рингтон будильника, что заставляет не выспавшегося парня корчить огорчённую гримасу и отчаянно отворачиваться на другую сторону, не имея сил потянутся к требующему выключения устройству.Утомительно.Утро. Грёбаное утро, что томительно превратится в день, а потом вечер и затянется до полуночи из-за заданий, срок сдачи которых также требовательно трезвонит над головой и требует хоть каких действий, что решат его.— Выключить. — бурчит под нос хрипло и причмокивает губами, продолжая лежать, отвернувшимся и передвинувшимся на край кровати парень. Подвиг. Обычно он лежит как смертник, сложив руки на груди и не двигающийся всю ночь. Сил нет. Порой, чтобы справится со столь лёгким действием, как выключение будильника, парень должен просить себя, мысленно разделяя задание на меньшие списки.Найти телефон.Броско повернув голову набок, парень видит вибрирующее средство, что на повторе трактует бывало бесящую (сейчас нет сил злиться) ужасную композицию, которую только слышало человечество.Ноябрьское солнце лишь визуально слепит. Больше от него никакого тепла, по крайней мере не того, что согревает. Гудящий ветер забирает его с собой и не известно, обещает ли вернуться следующей весной. Вдруг следующая весна будет не такая как раньше? Она точно будет другой. Более тёплой, или прохладной. С яркими цветами или блёклыми, однотонными окрасами, что смываются с окружающей среди вместе с тающим снегом. Его слякоть непременно скоро будет раздражать из-за промокших ног. Выходить куда-либо будет в ещё большую тягость.Парень прикрывает глаза и сводит брови к переносице, кривя при этом губами. Кристальные слёзы с особым рвением норовят увлажнить впалые, холодные щеки.Автобус, на который он еле заметно спешил уже уехал. Из пассажиров в нём была только пунктуальность. Теперь несчастный остался один. Напротив него гора проблем, а позади ни одной жалкой кучки надежд.Утомительно.Сегодня необычайно тягостно было подыматься. Будь у парня больше сил или того же желания жить, он бы всерьёз взялся за давно тревожащее — Что со мной происходит? Но с другой стороны хорошо, что у него не особо сильное рвение к этому. Велик шанс, что бессвязный поток мыслей петлёй обернётся вокруг тощей шеи и при болезненном принятии чего-то приторно горького, схожего на яд, запятнит тело в муках и разящий болью шлейф разнесётся на мили. Так умирают души. Неокрепшее же тело продолжит носится по пустынным дорогам и слепо искать пристанища. Искать упокой, который не наступает после привычных внутривенных доз, поверх которых рубцы омертвевшей кожи образ искажает. Так умирает тело.Мучительно и безнадёжно живут некоторые люди, это правда. Никогда не узнать насколько много боли в их искажённых бывало праведных образах. Их когда-то цельное счастье сейчас раздробленным через версту неудач валяется у обездвиженных ног, которые шага к спасению не желают делать. Слепые. Немые. Слепота затемнена зависимостью, а она, как помнится — кляп для голоса.Выходит, спасения нет? Усталость парализует тело, а круговорот ада, ставший обыденной рутиной прикрывает утомленные глаза, желающие не видеть серые цвета. Сомкнутые губы словно зашиты ниткой страха. Нет желания говорить, когда попросту нет на это сил.«Первой причиной несчастья является не ситуация, а мысли о ней».Восприятие зачастую базируется на эмоциональном фоне, когда услышав новость, мы сперва отдаёмся чувствам. Мыслим импульсивно. Это как раз и приводит к конфликтам. Но что тогда делать? Стать непоколебимым и холодным ко всему человеком? Ни есть, ни спать и оставаться с не вычерпываемым запасом сил? А может не стоит кидаться из крайности в крайность, и тогда большая часть проблем решится? А вдруг это равно «стать непоколебимым»? Что если так званой золотой середины не существует, она лишь выбор среди двух зол, где от ситуации и/или состояния человека зависит реакция?Парень притормаживает и с нарастающим негодованием устремляет взгляд в одну точку. Это помогает отогнать все мысли. Единственный способ, помогающий остановить нещадный вихрь в голове. В другом случае на работу парень придёт в том состоянии, с которым обычно покидает контрольно-проверочный пункт.Кстати об этом.Достав телефон и открыв жалкие сообщения с единственным собеседником, он неспеша, допуская ошибки, пишет, что опоздает. Возможно, коллега прикроет его как и прошлые разы, а возможно работника ждёт увольнение из-за малой пользы компании.Отправив скупую смс-ку, в следующий момент едва ли не роняет смартфон и выпадает на зебру, которую планировал перейти, как только светофор загорится зелёным. В него кто-то врезался. Специально или нет — не понятно.Парень резво оглядывается и если минуту назад в его глазах не было ничего кроме пустого отражения туманной улицы, то сейчас два пламя из недр того самого ада норовят обжечь виновника, что посмел потревожить и бросить и так несчастного от тягостной жизни парня под колёса внушающих страх машин.— Слепой что ли? Куда лезешь? —возможно, подобное обращение является одной из причин, почему с ним никто не желает общаться.Примерно того же роста парень в тупой на вид шапке и в скромном замшевом пальто черного цвета с виднеющейся под ним фиолетовом худи опускает голову, направляя следом и чужой взгляд, что цепляется за черные брюки с почти сливающимися по цвету изящными ботинками.Пустая роскошь.— Прости-простите, я думал, светофор указывает зелёный. — мямлит тот, заставляя первого нервно фыркнуть.— Теперь да. — отрезает тот и одергивает от себя руку этой раздражающей персоны. Он с мерзостью отшатывается назад, вот только вскоре замирает и будто с сожалением, а будто с заинтересованностью смотрит в такие же блёклые и пустые глаза как у самого. Только у того они васильковые.Такое же летнее небо с пушистыми и облаками, и такие же хрупкие цветы, растущие часто в лугах или около дорог. Они приметны и их, вроде как, приятно разглядывать. Но это лишь слухи, парень никогда не пылал особым рвением сравнивать цвета. Даже палитра RJB кажется ему скудным переливом чего-то тягостного.Но вот оттенки синего чуть, но привлекательны. А глаза этого парня превосходят ранее увиденное. Только никто этого ещё не понял.— Правда? Я думал здесь будет работать голосовой ввод. — он не осматривается, а продолжает смотреть в никуда и держать подозрительно знакомую трость. Странно.— Как ты мог врезаться в меня, если у тебя есть трость? — стараясь больше не пылать негодованием, снова привычно тихо интересуется. Обычно после такого его переспрашивают, ибо голос звучит на грани слышимости. Но этот парень услышал его с первого раза.— Мне не ловко использовать её. — звучит пристыженно.— Глупо. Если нуждаешься в этом, зачем лишаешь себя безопасного перемещения?Ответа не следует. Мысли снова атакуют.Говорят, кто хочет помощи зачастую склонен сам оказывать её всем. Это случается потому, что человек понимает насколько ужасно испытывать липкое, тягучее отвращение и отчаяние. Оно не отмывается, не отдирается и не отслаивается. От части себя не избавится так легко и беспоследственно.Однако способы существуют.— Светофор всё ещё показывает зелёный? — спрашивает незрячий.— Красный. — сухо приходит в ответ. Парень разворачивается к дороге, а затем рядом с ним встаёт незнакомец, прожигающий тьму своими безжизненными глазами. Говорят, слепые видят темень, черноту, а выхода из неё не находят. Против таких ситуаций люди в прям бессильны. Хотя некоторые находят решение. Всё относительно хотя до боли схоже.Парни стоят, пока на светофоре вновь не загорится зелёный цвет, но после никто не делает первый шаг. Зрячий ждёт действий от слепого, а тот молча надеется на помощь. Замкнутый круг, или же тупость одного ужасного заинтересованного лица.Как давно оскорбления стали настолько привычными?— Долго стоим. Светофор неисправен? — без подозрений спрашивает, правда слышит как машины рядом притормаживают, а через время снова едут. Его никто не толкает, не ведёт и не зовёт. По ощущениям, рядом только незнакомец в которого врезался незрячий. Может стоит начать волноваться? Не слишком ли беспечное поведение?— Исправен. — выходит тяжело. Говорить не только неохотно, но и трудно. Больное тело медленно и неприметно умирает. Чтобы избавиться от этого кошмарного состояния, ставшем явью, парень делает шаг вперёд, игнорируя красный цвет устройства регулирования транспорта.Порой, чтобы почувствовать хоть что-то люди идут на отчаянные меры. Не понимание собственных чувств пугает. Особенно, если причиной им стал незнакомый человек.Перейдя дорогу, послышались в свой адрес оскорбления опешенных водителей, подразумевающие, что здесь один слепой, и это не тот скромный парень, оставшийся по другую сторону дороги. Нисколько не обиженный, а наоборот, неразумно удовлетворённый от досады, планктон останавливается по другую сторону и прикрывает влажные глаза. Клуб пара вздымается в недосягаемую ввысь, а сзади вновь восстанавливается движение.Ну вот. Всем снова всё равно. И дышать становится легче. Мир привычно тускнеет, напоминая о чудовищах, что в людских гниющих душах живёт и едкими словами охотно разбрасывается. Все мы — эгоисты, думающие лишь о собственных нравах. Все мы — хозяева, что собственных монстров кормим падалью.И все мы зависимые безумием, что при спасении нас также убивает.Парень подымает взгляд к туманному небу, слезам молча запрещая по щекам катиться, и разворачивается, с трудом фокусируясь на том самом незнакомце. Он безрезультатно вертит головой и отчаянно к чему-то прислушивается. Отсюда видно, как в сбитом темпе вздымается его грудь, а руки тремор охватывает. Глупый вид. Уж очень приметно его волнение, что словно неприятный запах имеет — заставляет сморщить нос. Или может это игнорирующие запрет слёзы, требующие омыть впалые щеки и дать минутное утешение?Ничего не понятно. Лишь одно. Происходящее никому не нравится.Ни зрячему перебежчику на красный, ни встревоженному слепому, ощущающему как момент стынет, и не водителям, рассекающим ветер с допустимой по правилам скоростью.Всё словно замерло: скрутилось в тугой узел напряжение, скрипя прочно переплетёнными нитями, а затем легко распустилось, словно никаких клубов пересечения не было. Всего-то визуальный обман. Мошенничество ловких фокусников, карабкающихся в этой жизни часто несправедливо. Вина ли это окружения? Или это единственный путь для выныривания из мрачной впадины отчаяния, настигающей после множества едва заживших шрамов? Каковы они? Наверняка ужасные рубцы, пропитанные вонью сегодняшнего мира и размазанные от следа к следу грязной брусничной жидкостью, обычно дарующую стабильное самочувствие. Стоит ли считать после подобного, что люди, умирающие изнутри, всего-то не имеют достаточно крови? Вполне возможно. Они ведь свою же жизнь из себя достают, когда прекращают видеть, слышать, и чувствуют её.Со временем равнодушие начинает пугать. Человек отчаянно ищет способы, что помогут ему почувствовать, и от того временно сменить еле заметные, почти иссякшие из представления вдохи — глубокими и наполняющими лёгкие чрезмерным количеством кислорода.Порой это также больно, как и страдать. Так есть ли из этого выход? А может любой выход это самообман? Ведь люди, пришедшее в отчаяние способны породниться с розовыми очками и дать себе ложные надежды.Однако, порой это способ выжить.Мы все привязаны к своему безумию.Как же, чёрт возьми, всё начинает бесить.Парень смотрит как светофор вновь освещает пешеходный переход зелёным, и до этого судорожно дышащий незнакомец, без помощи трости, спешит перейти перейти дорогу. Неуклюжий такой, плачущий. Вблизи становится видно как туман холодит беглые, горячие кристальные дорожки.— Извини. — виновато произносит брюнет, опуская голову. Второй содрогается, не ожидавший, вновь услышать тихий, монотонный голос. Шёпот, веющий непредсказуемость и тягостность бытия.— Я думал, ты ушёл. — звучит бархат, ложащийся нежным касанием на раненую вину. Результат, в виде слёз неторопливо стирают холодные, пухлые пальчики. — Почему ты пошёл на красный? — разве это так интересно?— Захотелось. — отводя взгляд от не пойми какого человека, парень и сам сглатывает ком, неприятно ставший посреди горла.Говорят, гениальность порождает безумие, но что, если наоборот? Вдруг это безумие порождает гениальность? Это дало бы какое-никакое оправдание импульсивным действиям.— Не делай так больше, опасно. — к чему тот это говорит — непонятно. Однако заинтересованность, до этого наверняка отмирающая, ибо последние пару лет она являлась лишь в самых тяжелых моментах, подталкивая поискать верёвку и мыло, сейчас таится в недрах давно забытых чувств и выглядывает осторожно, намереваясь понять мотивы услышанного.— Всё в этом мире опасно. — пессимистично отзывается, не позволяя любопытству взять вверх (причина, по которой он ещё жив), и вновь возвращает взгляд мальчишке, неуверенно перебирающего рукава пальто. — У тебя странный акцент, ты не местный?Но порой интерес торжествует. Именно поэтому кожа нещадно горит от любого прикосновения с одеждой, а использованием антисептических средств сдирает раны с корнями, отвратные углубления оставляя.Мерзость.— Я из Пусана, приехал сюда на лечение.— Лечение? — он немного тянет, не уверенный, что упоминание слепоты будет уместным и тактичным.— Двадцать пятого числа, если анализы будут хороши, меня ожидает операция на зрение. — ровным тоном выдаёт, больше не мучая рукава. — Я так долго ждал этого. — выходит умиротворённо, еле приглядная улыбка скрашивает влажные пухлые губы.— До двадцать пятого нужно ещё дожить. — не совсем разумно выдаёт, но приподнимает брови, когда слышит смешок. Это так теперь принято реагировать на тему о смерти? Вы расскажите, просто кое-кто абстрагировался от общества и общается лишь через дурацкие смс-ки с одной коллегой.— Мне уже нечего бояться. — отсмеявшись, отвечает парень, пока второй безэмоционально разглядывал ставшие полумесяцами влажные глаза.— Поэтому ты запереживал, стоило мне перейти дорогу на красный?Он, в отличие от другого видит мир вокруг. Вопрос о том, насколько сильно тот хочет лицезреть неприятные разводы, ставленные на когда-то белых стенах — оставит на потом, а сейчас поразмыслит о неинтересных глазах, не бегающих по всему вокруг, как у зрячих.Неживые, тусклые, непривычно светлые и до боли знакомые. Взгляд не меняется, лишь брови то в удивлении подымаются, либо несогласии сводятся к переносице. За эмоции отвечает мимика, пока у самого за данное отвечает… Да он сам не знает. В отличие от обделённого, но явно открытого парня, сам не морщинки не показал, не желая кривить лицо в лишних действиях.Они отнимают силы.Разговор отнимает силы.Существование отнимает силы.Почему же он тогда всё ещё здесь, а не в другом месте в другое время? Как бы всё случилось, не обрати внимания на врезавшегося в него… Несчастного.Тот явно пудрит мозги. Точно. Такое уже виделось ему. Этому даже название есть, которое, к сожалению не помнит, но точно знает, что прав.Это аксиома, ведь:— Терять людей — ужасно.…говорит, что слепой на само деле видел больше, чем зрячий.Ирония, чёрт возьми.***«Жить больнее, чем умирать».— Мы познакомились ещё летом. Нашли друг друга в чате для знакомств и сразу нашли общий язык. — с грустной улыбкой льётся откровенный поток, который внимает первый и последний слушатель. — Она была из другой страны, поэтому мы общались на английском. Её акцент умилял меня. Она любила рассказывать о своём народе, традициях и о важности знания рода аж до седьмого поколения. Без него, говорила она, ты никто. Мне нравилось её слушать, хотя я не мог также красочно описать свою культуру. Возможно именно поэтому я забавы ради учил её корейскому. Её тоже умиляло моё произношение. — как же мягко и приятно звучит наслаждение. Оно без разрешения под кожу пробирается, давно остывшего сердца касается. Общаться приятно. Общаться тепло. — Так прошло несколько месяцев, но затем наше общение начало сходить на нет. Я не мог физически часто отвечать, а она — морально. — голова опускается, пряча стеклянные глаза, вновь начавшиеся слезиться. — Нам было плохо. Мы хотели поддержать друг друга. Мы знали, как поддержать друг друга! — не контролированный всплеск эмоций доносится из самой груди. Рык, непривычно пронзивший ласковый голосок напрягает. Но также не нравится. Как можно так легко делится болью? Не страшно ли? — Но всё оставалось как прежде. Списывались всё реже, пускай доверяли, как прежде, а потом… Потом мы отдалились. Я не нуждался в ней, хотя хотел продолжать общение, и она также. — пожимает плечами, не придавая значению случившемуся. Какая же очевидная ложь. — Только вот со временем, она написала. — хмуро и несогласно звучит его голос. — Написала, что устала бороться. Проблемы не кончаются, а накапливаются, силы иссякают. Она… Она купила пачку снотворного и узнала опасную дозу. — паузы между предложениями всё чаще. — Я тогда сильно волновался. Меня как назло, после шокировало ещё два человека подобными заявлениями. Скажите мне такое, я бы не поверил. Не может в один вечер, обещающий быть хорошим, сбить с ног тремя уведомлениями от трёх знакомых. Знакомых, которые поддерживали, любили, оберегали и уверяли: всё можно исправить, ты только не сдавайся. Я ведь им доверился, открылся. Думал, можно разделить боль. Говорят, тогда её станет меньше. Детская наивность. — он понуро опускает плечи. Сил держаться почти не осталось. Почему всё именно так, а не иначе? Было бы то самое «иначе» лучше? — Я весь вечер и оставшуюся ночь провёл в переживании, отвратительно думая, что теперь у меня есть оправдание для получения очередной порции поддержки. Чёрт, это так мерзко. — отвращение берёт к себе. Хочется желания отодрать от сердца, откинуть от себя и быть уверенным — не увидит. Не увидит собственной никчёмности и эгоистичного желания, завывающего в душе, окруженной слякотью пролитых слёз и грязью от нечистых слов, слепленных из прошлых отголосков боли, кровью стекающей от колотых ран на ставшей щитом спине. — Ужасно — наживаться на страдании других. — стиснув кулаки, возглашает своё мнение, не доносящееся даже до бабули, неспешно гуляющей рядом. Зато слова доносятся до того самого слушателя, что сам от себя не ожидал, что может чувствовать. Пускай и чужую боль. — Поэтому я никому не сказал о той боли, что переживал и пытался улыбаться, отвечая другим, что я в порядке. — закрыв лицо руками, парень позволяет себе заплакать. — Люди этого не оценили.Слова ножом по сердцу. В сердце. В ошмётки, оставшиеся после услышанного.Люди себе же жить мешают.Незнакомцы, знающие друг друга больше, чем остальные, стоят на холодном ветру, срывающий с тела шлейф теплоты, что хоть как-то защищал от несправедливого возгласа, являющимся лишним действием в этой бессмысленной жизни.Люди для чего-то стараются, но исход у всех один.— Они все умерли? — нерешительно спрашивает, с сожалением смотря на ревущего парня. Его пустые, но мокрые глаза пугают.А у самого такие же, только никто этого не видит.Вместо ответа парень вновь принимается спешно и безрезультатно стирать мокрые дорожки. Его дыхание громкое, прерывистое, а конечности вновь дрожать начинают. Именно поэтому он чуть склоняется, неожиданно на чужую грудь макушкой натыкаясь.— Мне очень жаль. — шепчет, но не трогает парня, позволяя ему себя слезами горькими, горячими омыть.— Боль парализует. — шепчет бессильно, не поднимая головы.— Боль парализует. — соглашается, понимая, каково смерть родных переживать.— Я никому не мог помочь. Не мог. Даже закидать подругу сообщениями, чтобы она хотя-бы прочитала сообщения. Дурацкое обозначение «в сети» помогло бы мне успокоиться и возможно, у меня получилось бы собраться духом, силами или чем-то другим, и я смог бы помочь остальным. Ведь если боль разделить на двоих, разве её не станет меньше? Не станет ли людям легче?Такой невинный, такой наивный. Такой слепой.Лишён возможности увидеть правду или хоть какую-то глупую мораль, наверняка обозначающую многое… Это не то. Это не поможет. Это покалечит.— Не все люди хотят быть спасёнными. — говорит на грани слышимости, второй отлипает от его груди.— Может они просто не знают, какого быть спасённым. Знаешь, неизвестность пугает.— Я верю тебе. — неизвестность, пускай не всегда плоха, однако всё-равно пугает. Своей неопытностью в ней легко ошибиться и случайно перерезать нить, связующую человека с жизнью.Как же утомительно об этом думать и тем-более говорить. Пускай это останется на периферии сознания, о котором не желанно вспоминать.Этот разговор не имеет смысла. Оба изнеможены несправедливостью мира и каждый хуже другого видит её во всепоглощающем мраке. Нет правых и не правых, есть мнения, обоснованные на личном опыте. Они формируют восприятие, и самого человека.Только не все это учитывают. Люди по прежнему эгоистичны.— Страх неизвестности хуже самой неизвестности.— Считай так каждый несчастный, количество суицидов достигло бы неописуемых масштабов.— Или они могли бы попробовать исправить происходящее.Нет правых и не правых. Есть мнение, обоснованное на личном восприятии.Прислушаются ли к нему, не твоя ответственность.— Не у всех духу хватит, пойми это.Теперь его слова злят парня. Он кулаками упирается в плоскую грудь.— Глупый страх, мешающий нам преодолеть проблемы. — он врал, когда говорил, что ему больше нечего бояться. Собеседник это понимает, ведь не зря тот ещё не покинул его, и не направился в пугающее здание, пропахшее медикаментами.Глубина у страха недосягаемая. Стоит ли вообще пытаться понять его целиком? Исход у человека ведь один и тот же, а трудности, решение которых займёт кончающееся время, вдруг могут оборваться, как тот канат, по которому лишь бесстрашные погружаются в недры мрака. Даже свет, когда-то попадающий в яму, сейчас не освещает морозной глубины.Так настолько страхи глубоки? Этого так не хочется знать.***— Ну, и после того как я родился, тут же ощутил на себе ненависть родителей, так как был нежеланным ребёнком. По сейчас чувствую себя одинокой оболочкой, имеющей человеческий облик. Я даже имени не имею. Ко мне очень редко обращаются «ты», в остальных случаях находят замену. — приглушённо говорит, держа руки в карманах и неторопливо идя в накатывающем тумане, что лишает бывалой видимости кривого горизонта. С каждым шагом и покидающими силами он кажется всё больше необъятным. Не угнаться за ним, ведь он тут же начнёт отстраняться, показывая новые виды, о которых многие молчат. Почему? Да потому, что жизнь просиживают на месте, не видя дальше плоских смартфонов.Что же, обсуждать проблему может каждый, а кто решится исправить её? Духу не хватит остановить привычное колесо, в котором белка бежит, видя размазанные грани, что кажутся ей чем-то удивительным, новым. Так и показывает себя зависимость. Есть ли в этом чья вина, не решать одному несчастному, подло в мыслях поступающий с обескрыленным ангелом.В мире есть те, кто не хочет быть спасённым, и также есть те, кто хочет быть спасённым. Всё относительно, а не как уверил себя один — лови момент, или пускай цемент ловит твою тушу. Нельзя решать за остальных. Однако это происходит в гнусном мире по сей день.С самого детства, родители или опекуны, не знающие о воспитании и базовых вещей могут легко погубить мечты наивных детей. Гниющее общество своим ядом может отравить искреннюю улыбку, обжигая её в растворе жестокой дискриминации.Цепная реакция, начавшая далеко не с нас, но продолжающая благодаря нам. Зависимые, рождённые в окружении безумцем, талдычащих свою правду всеми способами. Она пятнит светлые образы, не позволяя солнцу осесть на целом, ещё не расколовшемся на куски олицетворении благоприятного.Будь всё иначе, горящая звезда могла бы согреть даже при изнемогающем одиночестве. Мысли, поедающие словно черви плоть, были бы не такими мерзкими и отчуждёнными. Вместо «я» стало бы «ты», вместо «плохо» — «хорошо». Только вот одного желания мало. Его всегда было недостаточно, когда речь шла о изменениях.Утомительно.— Неприятно, когда тебе находят замену. — понуро отвечает неторопливо шагающий рядом парень, наконец используя трость.— Это ужасно, и мне, видимо, придётся с этим вновь столкнуться. — вряд-ли директор оценит прогул не каявшегося и мало эффективного работника. На его должность очень легко найти замену.— И мне, если не окажусь в больнице.Парень не спрашивает, почему в таком случае он не спешит в клинику, ведь знает ответ:Он боится.Боится почувствовать аромат тошнотворных препаратов и услышать шарканье тапочек по только помытому полу. Боится не увидеть скорый укол, необходимый для сдачи анализов, боится не распознать соседей в палате и боится не среагировать на яркий свет операционного отделения, в которое планирует попасть двадцать пятого числа.Это не страх неизвестности — он знает, что будет. Это страх плохих новостей, что могут ошеломить пациента с неустойчивой психикой.После вердикта врача жизнь изменится. Этих изменений юноша опасается, не разглашая информацию как до этого.Страх слепого человека намного глубже, чем кто-либо видит. Его, увы, не понять.«Тебя уволили». Прислано от коллеги со смайликом, собирающимся в следующую секунду заплакать. Парень поджимает губы и не видя дальнейшего «печатает», кладёт телефон обратно в карман куртки. Уведомления если и придут, их никто не услышит, так как звук на уведомления был выключен ещё около двух лет назад. Такой длительный период пребывания в неведении не хочется больше изменять. Не имеет смысла, иначе это будет очередная попытка с открытым финалом. Жизнь заканчивается для каждого одинаково, но в разное время.— А может нам не нужно быть там, где нас не особо-то и ждут? — задумчиво предполагает, всматриваясь в ничего не замечающего парня.— Меня ждут. — боязно, с надеждой.— Кто? — с тихой завистью звучит еле слышный вопрос.— Папа. Он долго копил деньги на операцию, но не смог приехать со мной. Денег на билет, хватило лишь на меня и, соответственно лечение. Но он пускай и остался дома, но ждёт, когда я снова увижу мир и вернусь домой. — как-то даже стеснительно признаёт, опуская голову.— Он сильно расстроится, если ты не вернёшься?— О чём ты? — чуть опешено и повысив звонкий голосок. Ультразвук заставляет второго поморщится. Оба молчат, и вскоре слепой ошеломляет. — Я не знаю.— Как тебя зовут? — наконец развеял ветер долгожданный вопрос.— Чимин, а тебя? — робко повёлся на мнимой перевод темы.— Юнги. — шепчет, стараясь звучать менее ядовито. Об имени, с которым не породнился невозможно приятно говорить. Оно звучит как приговор, с которым не смириться, но за которое будешь заступаться, когда услышишь недовольное высказывание.Почему всё именно так, а не иначе?— Приятно познакомиться. — он вытягивает руку, смотря в пустошь и скоро ощущает прикосновение холодной и худой конечности.— Да, очень. — отвечает бесцветно, опуская взгляд на переплетённые пальцы. Мягко тянет руку на себя и не видит, как Чимин приподнял брови и выдохнул клуб пара в туманную среду. Оглядев короткие, схожие на детские пальчики вблизи, неконтролируемо погладил тыльную сторону ладони, даря неожиданную, но приятную ласку. — Что тебя держит в этом мире?Что держит любого человека в этом мире, если они только и чувствуют — страдания. К примеру, получив премию, которой хватит на покупку гроба, до этого человек ощущал по этому поводу стрессы, срывы и переживал, не понимая себя, медленно сходя от этого с ума. Бурю в голове неприятно переживать, пускай она может дать единственное просветление, после которого ты сам не свой ходишь и выставляешь пустой пафос напоказ, уверяя, что твоё мнение идентичное. Дурацкая относительная схожесть. Почему мы становимся теми, кого презираем? Почему мы вообще становимся чем-то из-за давних утех чужих тебе людей? Это несправедливо, а если подумать, что такое справедливость, то парень вновь перекрутит мысли через мясорубку, стирая её в порошок и лишь после упорного труда увидит, как пыль улетает от лёгкого дуновения, слетевшего с тонких бледных губ. Жаль только, что такое было лишь в моментах неконтролируемой агрессии, что притупила внимание и позволила импульсивным действиям содрать часть приросшего отвращения.— Желание снова увидеть мир.— Ты не с рождения слепой?— В одиннадцать лет я ехал с родителями на море, как произошла авария. Выжил я и отец, а мама… Её больше нет. — поджимая губы в тонкую полоску, прикрывает пушистые веки, которые приятным холодом обволакивает ветер.— Но ты не выглядишь так, будто остервенело желаешь снова увидеть всё вокруг. — чего ты боишься? остаётся не озвученным. Это явно не его дело.— За несколько лет страданий во мгле я научился прислушиваться и на ощупь определять предметы. С этим вполне себе можно жить, но люди… Я буквально чувствую их неприятные взгляды. Я не такой как все, и я не хочу, чтобы так было.— Я понимаю. — только и может прошептать, с грустью вглядываясь в пустые васильковые глаза. Теперь они не схожи с тем летним небом. Отныне это ледник, устрашающе приятно трещащий в холодном океане забытого молчания.Как же необычно на людей действуют люди. Присутствие всего одного человека в твоей жизни может многое изменить. Одно его искренне слово может наклеить пластырь на разодранную кожу, а броское негодование сорвать начавшее заживать уродство. Неровные полосы, находящиеся на теле как вырезы в тюремных комнатах, где заключенные считают сколько дней прошло и пройдёт, прежде чем решетка останется позади. Юнги же заключен в своих мыслях навечно, поэтому его полосы с ним до последнего вдоха, что вот-вот наступит. Осталось ещё немного, он впервые уверен.— Знаешь, мне всё же пора в больницу. Не подскажешь, в каком она направлении? — вырывая мягкую ладонь, лепечет речь парень.— Давай я провожу тебя. — беспрепятственно подстраивается под чужое желание, внутренне завывая от ломоты в теле.Утомительно.***В момент отсутствия силы ты стал катализатором.Ввысь дурманит голову, а липкий страх обвивает тело, не позволяя сделать жалкого шага, такого необходимого, для достижения желаемого. Истинное безумие, которое стоит прекратить.— Мне жаль, что ты не видишь сырого тумана и множество высоток, непривлекательно занимающих место на когда-то пустой местности. — шепчет, позволяя скупой слезе омыть впалую щеку. Ему никак не хочется сдерживать желание поплакать. Перед смертью особенно желанно это сделать.— Но я чувствую. — боязно признаётся, стоя позади парня. — Идём отсюда, здесь опасно.Стоило Чимину согласится, что Юнги его проводит, тот подло предложил последовать за ним в место, где можно дышать полной грудью. И не солгал. Вид с крыши двадцатиэтажного здание просто чудесен.Чимин содрогается, стоит ощутить на своих плечах чужие руки. Он всё-также смотрит в пустошь и наивно делает шаг вперёд, когда Юнги ведёт его за собой.— Каждый день годится, чтобы его прожить или умереть. Ты боишься будущего, а я его не вижу. Я устал существовать, это ни к чему хорошему меня не приводит. Я просто никто, потерявший сегодня всё. А «всё» это лишь робота. У меня не было сил выполнять простые отчёты, а сейчас я понимаю, что не смогу даже найти новую роботу, ведь такие малоэффективные никому нужны. Мне это не нужно, мне ничего не нужно. — горько, но честно признаётся несчастный, опуская голову. Горячие щеки непривычно мочат бледное лицо. Ощущать это мерзко, но необходимо.Как же тяжело.Парни стоят в молчании с минуту. Один давится в слезах, второй нерешительно находит чужое лицо, принимаясь пальчиками осторожно водить, по новому знакомясь со страдающей полумертвой душей. До чуткого слуха доносится давящий всхлип, Чимин опускает взгляд вниз. Касается влажных щек, что пугают своей худобой, а затем проводит по острым скулам, поражаясь от понятных лишь ему ощущений. Юнги терпит мерзостно приятные прикосновения и глаза прикрывает, когда дело до его бровей доходит. Его непривычным образом изучают, всю слабость чувствуя на маленьких ладонях, что в этот холодный день противоречиво тёплые.— Я тоже не вижу будущего. — на грани слышимости признаётся, отпуская лицо, вмиг ощутившее мороз несправедливого мира. — Изначально мне говорили, что восстановить зрение невозможно. Спустя несколько лет отец уговорил меня пойти в больницу, ведь я был бесполезным в домашних делах. Тогда мы нашли одного доктора, что заверил, что зрение вернуть можно. Я уже не верил ни ему, ни кому-либо ещё. Я отчаялся и думал: будь что будет, хотя не выражался каким-либо желанием исправить положение. — силы каждого иссякают с упоминанием пережитого. Эмоции, с которыми они столкнулись и ныне приносят много страданий. Разве это нормально? И какого это «нормально»? Это ощущение настигает только тогда, когда на вопрос «как ты», человек, не желающий жаловаться, отвечает этим избитым словом, не помогающим продолжающий продуктивный разговор? Или это также обозначает равнодушие: произнесённое броско слово, также не настраивающее на продолжительную беседу? — Мне тяжело принять любое решение. Я боюсь. — парень с сожалением опускает голову и заламывает брови, кривая губами в отвращении. Ему настолько жаль себя, что он начинает это ненавидеть.— Давай завершим с этим. — второй замирает и испуганно подымает голову, пугаясь от темноты ещё больше. Он делает шаг назад и руки, держащие его за плечи позволяют шевелиться.— А как же близкие? Они будут волноваться. — не особо-то сопротивляется Чимин. Возможно, не верит в серьёзность услышанного.— Что-то они не особо волновались, когда наше состояние своим «бесполезный», «ужасный», «достал» ухудшали. — фыркает парень, неосознанно проводя по плечу второго.— Родные люди зачастую общаются с тобой как с должным. Никакой тебе поддержки и понимания. Вместо этого выступает осуждения твоей жизни, которую ты даже этим словом назвать не можешь. Это существование, неторопливо стирающее тебя с чужих воспоминаний. Так каков тогда смысл?— Всё можно исправить. — звучит приглушённо.— Зачем говорить о том, во что сам не веришь? Зачем вообще говорить, чтобы попытаться спасти и так утерянный счастливый финал? Разве ты не убеждён, что как раньше уже не будет?Они оба боятся будущего, потому что не видят его.— Всё равно это слишком. — также понуро, прикрыв глаза. И правда, не особо он сопротивляется.— Ты когда-то задумывался об этом? — подразумевает суицидальные мысли.— Думаю, все раз в жизни, но думали об этом.Верно. Даже психически здоровый хоть раз в жизни ощущал липкое желание смерти. Стоя на крыше, как они сейчас, или плавая на море, размышляя как было бы, если бы не умел плавать, и когда однажды поперхнувшись едой. Разные случаи, и разная реакция на них, что до боли отчаяния сводятся к одному: а если бы всё было иначе?— Жить больнее, чем умирать. — он мягко тянет на себя не сопротивляющегося парня, кривая гримасой от его податливости и чувствуя сильное желание вывернуть из себя отравляющую здравомыслие желчь, неприятно осевшую на языке после всего сказанного. Где анти суицидальный барьер? Неужели даже он не становится преградой в столь опасные действиях? — Возможно, мои слова прозвучат странно, но я устал думать. Вихрь в голове топит меня в провалах, которые я терплю на протяжении всей жизни.— Если люди завершают с жизнью, значит есть что-то страшнее, чем смерть. — Юнги горько усмехается. Как же многое хочется сказать, и возможно, признайся он во всём, то они бы сошли с крыши, где свистящий ветер под одежду забирается, израненной кожи грубо касаясь.— Будем философствовать перед прыжком? Тогда так: когда-то мой друг сказал, что лучше смерть, чем жизнь без страсти.Юнги взбирается за преграду и берёт слепого за руки. Тот молча перелезает и крепко держится за единственную опору что хлипкая, как неукрепленная перегородка, не способная выдержать и лёгкого толчка.— Почему ты мне доверяешь? — было бы глупо не спросить это.— Потому, что жизнь кратковременная, чтобы сомневаться. Хотя люди продолжают это делать. Возможно я всё же не хочу быть как все. — еле слышно, неуверенно. — Это конец? — шепчет, когда чужие ладони обвивают его талию.Юнги молчит, глаза прикрывает и пока мысли не догнали, ноги от земли отрывает, гравитации вместе с незнакомцем, знающим его лучше за остальных, поддаётся.У людей есть выбор. Выбор губить, спасать, бездействовать и, что главное — решать. Когда люди выбирают путь «сдаться», они забывают, что всё можно исправить, кроме смерти.Однако всё так, как есть, а не иначе. Именно поэтому два тела словно в невесомости, но быстро летят навстречу последней боли, которую маловероятно, что переживут.Последние картинки ужасного мира смываются в тошнотворный окрас, пока последний выдох не покидает лёгкие, а безжизненные глаза закрываются на веки.Мысли больше не преследуют. Хотя интересно было бы знать: они дар или проклятье? Примечания:История о иссякших силах, глубоких страхах, которые не желанно произносить и утраченном шансе изменить своё существование, превратив его в жизнь. Здесь лишь негатив, который не все люди способны выдержать, поэтому помните, поддержка нужна даже тем, кто в ней якобы не нуждается.Будьте добрее друг к другу — это может спасти чью-то жизнь.«Люди, пришедшее в отчаяние способны породниться с розовыми очками». Однако это иллюзия.В этой истории Юнги и Чимин подумали, что пришли друг другу в виде того самого отчаянного шага в пропасть, что прервёт их череду неудач.