серпантин (2/2)

1. Тебе постоянно плохо. Постоянно что-то идет не так. Постоянно что-то болит. И физически, и морально. Тебе постоянно не хватает денег. Сколько бы ты ни работал — их всегда будет недостаточно. Не будет хватать на то, что ты хочешь и на то, что было у тебя когда-то.

2. Тело стареет. Лицо меняется. Если ты похудел или набрал — лицо меняется. Ты в принципе можешь похудеть или набрать! Или осунуться, чтобы впали щеки, а под глазами залегли синяки — то самое, что случилось.

3. Люди вокруг — странные и очень грешные. Они сами создают себе правила, сами их нарушают.

4. Ты постоянно устаешь! Два выходных при графике 5/2 — это насилие над всем человечеством. Постоянно хотелось спать и умереть.

Азик кратко пробежался по основным пунктам и грустно усмехнулся, болтая ложкой чайный пакетик в кружке. Лицо Дани сначала было глубоко сочувствующим, но потом становилось все более хмурым. А потом он начал злиться и задавать еще более глупые вопросы. Неужели быть человеком так плохо? Почему люди такие злые? Почему мир так несправедлив?

— Бля, Дань, а не хочешь у своего начальства спросить, какого хуя мир такой несправедливый? Я-то с ним уже никогда не увижусь, моментика для этого не будет!

Чашка грузно опустилась на стол, но Даниэль к ней не притронулся. Опустил глаза, смотря на светло-зеленую жидкость, весь сгорбился, притих, будто пытался исчезнуть.

— Дань, я лично к тебе вопросов не имею, но меня вся эта жизнь достала. Знаешь, почему я не совершу о-боже-такой-великий-грех-самоубийства? Только потому что попаду в Ад, где меня уже не ждёт повышение. Меня ждут бесконечные пытки по всем девяти кругам и в хвост, и в гриву.

По-моему, в человеческом мире это называется овершеринг. Когда ты берёшь — и выбалтываешь слишком много, грузишь другого человека бесполезной информацией, а потом тебе становится мучительно стыдно. Только Азику не было стыдно — ему было до слез больно.

Руки затряслись. Обычно в такие моменты вокруг летало все, что попадалось под руку. Билась посуда, истерично рвались попадающиеся под руку шмотки, лишь бы выпустить, лишь бы не держать в себе. Его никогда не учили нормально справляться со своими эмоциями — только скрывать их, потому что грешно, или выплевывать наружу — пытками, огнем и разрушениями. А сейчас надо было просто сдержаться. Проглотить. Промолчать. И Азик промолчал — отвернулся к плите и притих.

Даниэль незаметно встал из-за стола и скользнул ближе, укладывая руки на чужие плечи. Митрохин дернулся, но не двинулся с места, наклоняясь еще ниже. Тошнота становилась ближе, а слезы так и хотели вырваться наружу в тоске о прошлой жизни и боли о жизни настоящей.

А потом вокруг стало темнее.

Ангельские крылья почти ничем не пахли, но если имел с ними дело — без труда отличишь, что это именно они. Перышки мягко (даже случайно) коснулись кистей рук. Дыхание сбилось окончательно, и воздух перестал выходить из легких. Даня переместил руки на грудь Азика и наклонился ближе, прижимаясь к спине.

— Дыши. Надо дышать, Азик. На раз-два-три.

Раз-два-три.

Раз-два-три.

Раз-два-три.

Раз-два-три.

Бесконечное количество на раз-два-три.

Митрохин боялся разворачиваться. Боялся смотреть и оказаться лицом к лицу с этой силой и мощью. С этими наверняка желтыми глазами. С этой внезапной яростью, которую он чувствовал спиной.

Даниэль злился. Совершал грех прямо сейчас, когда злился на несправедливость и на причиненную боль. На боль, которую причинили бывшему демону.

Привлечь к себе ангела — грех.

Заставить его испытывать такие эмоции — грех.

Грех всю жизнь окружал Азазелло, но некоторые грехи были страшнее других.

— Уходи. Даниэль. Уходи.

И крылья в миг исчезли. Вместе с ними ушло тепло, ушла безопасность и защита. Вернулась бесконечная боль и дыра внутри. Такая привычная и знакомая. Не страшная и понятная.

За спиной послышались тихие шаги. Шум и звуки из прихожей, а за ними — хлопок двери. Только в этот момент Азик решился открыть глаза и обернуться. Недопитая чашка стояла на столе, пакетик мирно лежал на салфетке. Зеленый чай. Молочный улун. Серая кружка из Икеи. Темный модный стол. Раковина. Куча посуды. Мусор на полу. Звук машин за окном. Вибрирующий телефон — срочно что-то нужно по работе поздно вечером. Татуировки на руках. Немного мозолистые тонкие ладони. Чёрная толстовка. Мятые штаны с каплей соуса от бургера.

Реальная жизнь. Будто бы не было ничего. Будто бы никто не заходил.

О реальности визита напоминало только крохотное перышко, упавшее на пол кухни. Мягкий пушок.

Азик наклонился, поднимая перо, и в груди снова стало безумно больно.